Брат моего парня

4

Я шла через университетский кампус, не поднимая глаз и крепко сжимая лямку рюкзака. Вокруг были студенты — кто-то спешил на занятия, кто-то вальяжно прохаживался между старинными кирпичными корпусами, переговариваясь и смеясь. Осенний ветер гонял по дорожкам первые жухлые листья, напоминая, что теплые дни на исходе. В воздухе пахло прелой листвой и свежим кофе из ближайшей кофейни. Казалось, весь мир вокруг жил обычной жизнью студенческой осени, а я по-прежнему не принадлежала этому яркому, шумному миру.

Неподалеку по аллее меня обогнала молодая семья. Отец нёс на плечах смеющегося малыша, а мать шла рядом, заботливо придерживая ребёнка за ножки. Мальчик звонко хохотал, тянул руки к летящим в небе голубям. Беззаботный смех эхом отдавался у меня внутри то ли щемящей тоской, то ли тихой завистью. Я замедлила шаг и проводила глазами эту сцену, чувствуя, как что-то тёплое и болезненное одновременно подступает к горлу. Ещё секунда — и я уже не могла идти дальше, остановилась у скамейки, опустила голову. Сердце вдруг тяжело заныло.

Я отчётливо вспомнила себя маленькой. Потрёпанный двор панельной многоэтажки, покрытый трещинами асфальт, на котором я когда-то училась прыгать через скакалку. Обшарпанная лавка у подъезда, где по вечерам собирались соседские бабушки — перешёптывались и косились на меня искоса, будто я была чужой даже в собственном дворе. Наш крошечный подъезд всегда пахнул сыростью и чем-то кислым — этим запустением неухоженных домов, которое въедается в стены и в людей. В квартире не было просторно: тесная комнатушка, старая мебель, облупившиеся обои. Денег вечно не хватало, и каждое утро начиналось с тревоги — хватит ли на хлеб, на проезд, на новые тетради к школе. С самого детства я жила с ощущением, что весь мир вокруг — чужой и враждебный.

В начальной школе я сразу почувствовала свою неуместность. У одноклассников находились яркие игрушки, аккуратные пеналы с десятками цветных ручек, новые рюкзачки с героями мультфильмов. У меня же — потёртый ранец, донашиваемый за кем-то из соседских детей, и самый простой карандаш в пенале. На переменах я стеснялась доставать свой бутерброд: он почти всегда был пустым, только хлеб да маргарин. Помню, как однажды учительница попросила меня выйти к доске и произнести речь в честь первого учебного дня нового года. Тогда все выглядели нарядными и красивыми, в новой одежде, а я была в том же самом, которое надевала уже три года подряд. Первый год оно было мне очень велико, а теперь уже давило и стесняло движения. Нового платья у меня никогда не было. Я стояла перед всем классом, краснея до слёз, пока кто-то из ребят не усмехнулся: «У неё, наверное, одно платье на все сезоны». В классе раздались смешки, и учительница, вместо того чтобы одёрнуть обидчика, лишь устало вздохнула, глядя на меня каким-то разочарованным взглядом. В тот день я впервые остро ощутила стыд — жгучий, всепоглощающий стыд за свою бедность, за своё некрасивое поношенное платье, за своё существование. Казалось, я родилась с клеймом нищеты, которое видят все вокруг.

Дома не было спасения от этого чувства. Мать работала допоздна и дома появлялась выжатая, без сил. Отец частенько пропадал, а когда являлся, от него разило алкоголем. В такие вечера лучше было не попадаться ему на глаза — пьяное бурчание легко могло смениться криком. Он никогда не поднимал на меня руку, но его раздражение висело в воздухе, как гроза. Мне казалось, что я была для них обузой: лишний рот, очередной пункт расходов. По крайней мере, ни разу я не почувствовала, что они рады моему появлению на свет. Они просто жили своей жизнью — мрачной, тяжёлой — а я росла рядом, словно сорняк на обочине.

Со временем я научилась быть тихой. Я старалась не плакать, не жаловаться, не докучать им лишний раз. С девяти лет сама вставала по утрам, собиралась в школу, грела себе вчерашний чай. После уроков часами торчала в библиотеке или бродила по округе, только бы поменьше быть дома. Дом тянул из меня все силы: там было холодно и пусто. Мы с родителями почти не разговаривали по душам. Они спрашивали про оценки или что нужно купить из еды, но никогда — как я сама, что у меня на душе. В ответ я тоже перестала пытаться достучаться. Зачем, если им всё равно?

Подростком я окончательно замкнулась. Старалась приходить домой, когда родители уже спали, и подолгу делала уроки ночами, лишь бы забыться в учебниках. У меня не было модных телефонов, не было карманных денег на кино или кафе. Одноклассники сначала дразнили меня за обноски, потом просто перестали замечать. Я привыкла быть одной. Иногда, конечно, хотелось прижаться к маме, выговориться — особенно когда в школе случалось что-то обидное. Но мама либо отмахивалась: «Разберёшься сама, я устала», либо сухо читала нотации, что я сама виновата. Так постепенно я перестала делиться с родными чем бы то ни было важным.

Память не хранила какого-то одного решающего момента, после которого я отдалилась от родителей — это было словно медленное расхождение тектонических плит. Год за годом между нами росла трещина непонимания. Они не интересовались моей жизнью, а я всё меньше верила, что найду у них поддержку. К окончанию школы мы были почти чужими людьми, связанная разве что общей жилплощадью. Помню, когда я получила письмо о поступлении в университет, радость внутри боролась с горечью. Я, дрожа от волнения, сообщила родителям о своём успехе, на что отец лишь хмуро сказал: «Деньги на учёбу где возьмёшь? Тебя точно по ошибке приняли. Потребуют платить» Мать пожала плечами: «Нам не потянуть. Да и что тебе этот университет…» Их реакция холодным душем окатила мои надежды. Ни поздравления, ни гордости — ничего, кроме беспокойства о деньгах и тихого неодобрения. В ту ночь я долго не спала, глядя в потолок и чувствуя, как рвётся последняя нить между мной и семьёй. Мне предстояло вырваться оттуда самой, если я не хотела навсегда увязнуть в той же серости.

За неделю до начала учебы мне выдали комнату в общежитии. Собрала старый потрёпанный чемодан, попрощалась сухо, без слёз — кажется, мы все поспешили завершить эту мучительную сцену. Мама на прощание сказала лишь: «Береги себя», не пытаясь ни удержать, ни обнять. Отец буркнул что-то невнятное, даже не взглянув мне в глаза. Я переступила порог родного дома, чувствуя одновременно вину и облегчение. Восемнадцать лет жизни остались позади, и я не была уверена, что смогу когда-нибудь назвать то место домом.

Общежитие университета было практически пустым. По слухам, его даже собирались сносить вовсе. Так как тут училась только элита, то студенты жили исключительно в своих домах, а иногородние могли позволить себе снять жилье в городе.

Кай даже предлагал переехать к ним в особняк. Его родители поддержали эту затею, они меня любили. Но я отказалась, осознавая, что стоит поселится под одну крышу с Коулом, как случится апокалипсис максимальных масштабов.

Я проснулась от резкого звонка будильника на телефоне. Мерзкий электронный трезвон разорвал утреннюю тишину, и я мгновенно вынырнула из сна. За окном едва светало — бледно-серые полосы рассвета пробивались сквозь неплотно задернутые шторы. Я потянулась и отключила будильник, и комнату снова заполнила спокойная тишина.

На секунду я лежала неподвижно, наслаждаясь редким ощущением утреннего покоя.

Я перевернулась на другой бок и увидела, что Лира находилась в моей комнате. Я ей дала запасной ключ на всякий случай, но не ожидала, что он пригодится ей так скоро. Она сидела на соседней кровати, поджав под себя ноги. Экран её телефона тускло светился, отражаясь в напряженных глазах. Рядом на тумбочке дымился бумажный стаканчик с кофе, тонкий аромат которого щекотал ноздри. Но вместо обычной улыбки «с добрым утром» на лице Лиры было беспокойство. Она даже не заметила, что мой будильник прозвенел.

— Доброе утро… — сонно пробормотала я, приподнимаясь на локте. — Ты рано сегодня.

Лира вздрогнула, словно я её застала врасплох. Она оторвала взгляд от экрана и попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной.

— Ой, привет… — тихо отозвалась она. — Не разбудила тебя?

— Всё нормально, я и так уже просыпалась, — я прищурилась, стараясь разглядеть её лицо в полумраке. Сердце заныло от смутной тревоги. — Лир, у тебя всё в порядке?

Она опустила глаза, и прядь светлых волос упала ей на лоб. Лира нервно откинула её, потом вдруг схватила со своей тумбочки стаканчик и встала.

— Я тут кофе тебе принесла из автомата… — сказала она несмело. — Думала, тебе приятно будет с утра горячее выпить.

Она протянула мне стаканчик, и я машинально приняла его. Кофе обжигал пальцы — или это сами мои пальцы вдруг похолодели.

— Спасибо… Но что случилось? — спросила я прямо. Теперь уже очевидно было: что-то случилось. Хорошее утро треснуло, как тонкий лёд, под её странным взглядом.

— Рэн, — Лира присела рядом на край моей постели. Мне не понравилось, как она посмотрела на меня сверху вниз, будто выбирая слова. — Только обещай, что спокойно отреагируешь… Ладно?

В груди тут же вспыхнул тревожный огонёк. Я сжала стаканчик, и горячий кофе плеснул на крышку.

— Ты меня пугаешь, — голос мой окреп, сон слетел без следа. — Говори уже.

Лира вздохнула и поглядела мне прямо в глаза.

— В университетской сети с утра… новости неприятные, — проговорила она мучительно медленно. — Точнее, слухи. Про тебя.

— Про меня? — я не сразу поняла. И сразу внутри всё оборвалось. Я подалась вперёд. — Что за слухи?

Лира отвела взгляд. Её пальцы белели, сжимая телефон.

— Гадкие, грязные слухи… — едва слышно сказала она. — Будто ты… будто спала с одним из преподавателей, чтобы получить свой грант и поступить сюда.

Она замолкла. Я тоже. Секунда тянулась бесконечно.

Я заморгала, ожидая, что Лира засмеётся и скажет: «Шутка!». Но она не смеялась. Мое отражение дрожало в её зрачках.

— Что? — выдохнула я. Воздух со свистом покинул лёгкие. В ушах зашумело.

Спала с преподавателем… ради гранта?

У меня перед глазами поплыли чёрные пятна. Я почувствовала, как кровь отхлынула от щёк. Мир качнулся, точно я отравилась и сейчас потеряю сознание.

— Это какая-то ошибка, — проговорила я бессильно. Мой голос звучал жалко и глухо. — Глупый розыгрыш?..

Лира покачала головой. Её лицо было таким виноватым, будто это она во всём виновата.

— Прости… — прошептала она. — Я сразу пришла, как увидела. Я… мне жаль.

Сердце забилось где-то в горле. Я выронила бы стакан, если бы он уже не стоял на тумбочке. Телефон! Нужно увидеть самой!

Я судорожно схватила с прикроватного столика свой мобильник. Экран разблокировался дрожащим от моей руки светом. Сотни уведомлений посыпались разом, стоило мне открыть университетское приложение.

Новое сообщение: @Stinger: «Да все знают, как некоторые получают свои места… Ничего нового».

Ещё одно: @Anon22: «Старый пердун небось доволен остался, хаха».

Я жадно уставилась на самый верх ленты — там красовался пост, собравший десятки комментариев и перепостов. Горло сдавило так, что дышать стало нечем, пока я читала эти слова:

«А вы в курсе, что новенькая Рэн получила грант через постель? 😏 Говорят, она переспала не только с наследником могущественного клана, но и с одним профессором. Видимо, чтобы наверняка. Не зря же её взяли в наш универ, хотя она не из нашего круга. Вот что значит знать подход к нужным людям!»

Я шумно захлопнула чехол телефона, словно он обжёг мне ладонь. Меня словно ударили под дых, и к горлу подкатила тошнота.

— Как… — выдавила я одними губами. — Как они смеют…

Я не узнавала свой голос: тонкий, сорванный. В уголке глаза жгло солёное — слезы. Я смахнула их тыльной стороной ладони, сжимая зубы до скрипа.

— Рэн… — Лира нерешительно коснулась моего плеча, но я одёрнула руку. — Это всё ложь, понимаешь? Просто злая выдумка…

— Кто это написал? — неожиданно хрипло спросила я. Во рту пересохло, щеки горели. — Лира, кто посмел такое написать?!

— Там анонимно, — тихо ответила она. — Профиль фейковый, не узнать…

Я спрыгнула с кровати. Ноги подкосились, и мне пришлось ухватиться за спинку. Плечи ходили ходуном. Меня всю колотило, то ли от гнева, то ли от накатившего панического холода.

— Рэн, пожалуйста, не накручивай себя, — Лира встала рядом, словно была готова подстраховать, если я упаду. — Все поймут, что это чушь. Никто не поверит, вот увидишь…

— Никто? — я повернула к ней лицо, пытаясь сфокусировать взгляд. Мир плыл. — Да все уже поверили, Лира. Им только дай повод, они рады обсудить и смешать меня с грязью!

Я почувствовала, как губы начинают неконтролируемо дрожать. Чтобы этого не выдать, я прикусила нижнюю губу до боли.

— За что мне это? — сорвался вдруг из груди жалобный шёпот. — Что я им сделала… Почему они так со мной?..

Лира всплеснула руками, глаза у неё блестели.

— Это зависть, Рэн. Просто кто-то не смог смириться, что ты получила грант, — быстро заговорила она, заглядывая мне в лицо. — Им легче представить, будто ты нечестно его добыла, чем признать, что ты талантлива и заслужила его. Но мы-то знаем правду…

Я горько усмехнулась, прерывая её. Желчные слова сорвались сами собой:

— Знаю-то знаю. Да только теперь всем плевать на правду.

Лира снова подошла, пытаясь обнять меня, но я отпрянула, не в силах принять даже её сочувствие. Она застыла, протянув ко мне руки.

— Рэн, я знаю, тебе больно и обидно… и страшно, — мягко сказала она. — Я тоже боюсь и злюсь. Но нам нужно подумать, как лучше поступить. Может, написать модераторам сети, пусть удалят этот пост? Или… что-то предпринять, чтобы это остановить.

— Удалят пост — уже не важно, — выдавила я сквозь зубы. — Все всё прочли.

— Тогда… тогда нужно поговорить с тем, кто это сделал, — несмело проговорила Лира. — Выяснить, откуда взялась эта ложь.

Я вздохнула. В ту же секунду сознание прошило, точно молнией, имя. Единственное возможное имя.

Коул.

Перед внутренним взором тут же всплыло его холодное лицо.

Он не остановился на паре ядовитых фраз — он пошёл дальше, решив уничтожить меня этой сплетней.

— Я убью его… Это точно сделал Коул, — прошептала я вдруг ледяным тоном.

В два шага я подошла к столу и со всего размаху ударила кулаком по столешнице. Ручки и тетрадки с грохотом посыпались на пол. Кисть пронзила боль, но мне было плевать.

Лира ахнула.

— Перестань! — вскрикнула она, хватая меня за локоть. — Ты не можешь быть уверена…

— Ещё как могу! — оборвала я её, вырывая руку. — Кто ещё способен на такую мерзость, а? Кто с первого дня возненавидел меня ни за что? Кто смотрел на меня, как на сорняк, случайно проросший в его дорогом саду?

Я почти кричала ей в лицо, срывая горло. Перед глазами стоял образ Коула, самодовольного, злого. Ненависть вспыхнула с новой силой, ослепляя.

Лира попятилась, но не отступила.

— Рэн, послушай… — проговорила она умоляюще, подняв ладони, будто пытаясь успокоить меня на расстоянии. — Я понимаю, ты злишься на него. Но подумай, ну вот здраво… Коул бы так не поступил.

Я бросила на неё уничтожающий взгляд.

— По-твоему, он — благородный рыцарь? — я горько усмехнулась, чувствуя, как закипает новая волна ярости, теперь уже на подругу. — Думаешь, он не способен на подлость?

— Он, может, и сноб, и заносчивый, — торопливо заговорила Лира. — Но это… это слишком низко. У него есть границы, я уверена. Он бы не стал настолько жестоко…

— Границы? — не веря своим ушам, прорычала я. — У него? Серьёзно?

Лира сглотнула, но кивнула упрямо.

— Я знаю его не первый год, — тихо сказала она. — Коул много о себе думает, но он не монстр. Он бы не стал распускать про девушку такую ложь, поверь.

— Поверить?! — я ткнула пальцем себе в грудь, потрясённая. — Ты просишь меня поверить, что он тут ни при чём?

— Да, — Лира смотрела умоляюще. — Пожалуйста, Рэн. Не делай поспешных выводов… вдруг это вообще кто-то другой.

— Мне не нужны доказательства, — отрезала я. — Я нутром чую, что это он! Он ненавидит меня, понимаешь? С первой минуты невзлюбил. Не скрывал этого. Он вполне способен ударить по самому больному месту!

Лира крепко зажмурилась, собираясь с духом, затем снова взглянула на меня.

— Не хочу верить, что это он, — выдохнула она. — Это был бы уже перебор… слишком низко даже для него.

Меня трясло. Я с трудом сдерживала себя, чтобы не швырнуть чем-нибудь в стену.

— Что, жалеешь его теперь? — процедила я. — Бедный Коул, которого я оговорила…

— Перестань, ты несправедлива! — в голосе Лиры прозвучали слёзы. — Я пытаюсь быть объективной…

— Объективной? — криво усмехнулась я. — Прекрасно.

— Рэн, я думаю о тебе! — вдруг выкрикнула она, и по её щеке скатилась слеза. — Господи, да зачем бы мне ещё бежать к тебе ни свет ни заря с этой ужасной новостью?! Я же хотела тебя предостеречь, поддержать!

Мы обе замолчали, тяжело дыша. Между нами, казалось, встала стена. Ещё вчера мы смеялись и болтали, как давние подруги — а сейчас не могли смотреть друг на друга.

Лира смахнула рукавом слезинку и заговорила тише:

— Я на твоей стороне, Рэн. Честно.

В комнате повисла звенящая тишина. На полу валялись мои тетради и карандаши, со стола медленно капал на ковёр пролившийся кофе. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь шторы, холодные и безжалостные.

— Странная у тебя сторона, — сказала я глухо, опустив глаза. — Ты больше защищаешь Коула, чем меня.

— Неправда… — прошептала Лира и сделала шаг вперёд.

— Оставь, — оборвала я, чувствуя смертельную усталость. Я опустилась на край кровати, отвернувшись. — Спасибо, что рассказала. Дальше я сама.

— Не отталкивай меня, — умоляюще сказала она, затаив дыхание. — Нам сейчас нужно держаться вместе, слышишь?

Я горько усмехнулась и посмотрела ей прямо в заплаканные глаза.

— А по-моему, теперь каждый сам за себя.

Слова вышли жестокими. Я поняла это, лишь увидев, как побелели Лирины губы. Она покачнулась, точно я её ударила.

— Как знаешь, — прошептала она после паузы.

Лира медленно подняла с пола мой опрокинутый стул, поставила его к столу. Потом повернулась и, тихо-тихо ступая, направилась к двери. Я не шевельнулась.

Она задержалась в дверях, бросив на меня взгляд. Я почувствовала укол совести… но лишь отвернулась.

Дверь мягко щёлкнула и закрылась.

И только тогда я разрыдалась в голос.

Я плакала от злости, унижения и бессилия, проклиная про себя всех: и однокурсников, готовых верить анонимной грязи, и Коула, наверняка торжествующего моим позором, и саму себя — за то, что сорвалась на Лире, единственной подруге.

Я прикусила кулак, пытаясь заглушить рыдания, и думала только об одном: если это действительно дело рук Коула, он горько пожалеет. Ненависть кипела во мне, вытесняя даже страх. Страх потерять всё — и место в университете, и будущее, и саму свою мечту — жил где-то в глубине души, но я не позволяла ему вырваться наружу. Я держалась за свою ярость, потому что только она сейчас давала мне силы дышать.

Впереди меня ждала борьба за моё имя и моё будущее. И я не позволю какому-то Коулу отобрать это у меня.