Брат моего парня

11

Я проснулась слишком рано, ещё до будильника — хотя правильнее сказать: просто опять не смогла уснуть. Ночь тянулась медленной пыткой. Мне снова снилось то, что случилось год назад. Стоило закрыть глаза — перед внутренним взором вспыхивал тот поцелуй. Горячий, резкий, слишком живой, чтобы назвать его ошибкой… и слишком неправильный, чтобы назвать его чем-то другим.

Я перевернулась на бок и уставилась в потолок, пытаясь вдохнуть глубже. Но в груди снова щемило — то самое старое, знакомое чувство, которое грызло меня весь последний год. Оно никуда не делось. Даже наоборот — после разговора с Коулом вчера, после того, как он написал мне это сообщение… всё вскрылось снова. Как будто рана даже не пыталась затянуться.

Я провела ладонью по лицу. Кожа была горячей, но не от температуры — от этих мыслей, от воспоминаний, от дыма, который до сих пор стелился по сердцу.

Каю я так и не рассказала.

Хотя хотела. Хотела много раз.

Особенно тогда, сразу после… когда дыхание ещё сбивалось, а губы жгло так, будто я совершила преступление. Я вышла из той гостевой, стояла на кухне, держась за стеклянный стол, и думала: вот сейчас. Сейчас пойду. Скажу ему всё. Потому что ложь — хуже любого приговора.

Но потом утро наступило слишком быстро, голова была тяжёлая, и я убежала, даже не попрощавшись. Под предлогом: «спешу». Под выдуманными словами: «стало лучше». Под видом, который должен был показывать: ничего не случилось.

А внутри — случилось всё.

Потом был день, другой. Потом неделя. Месяц.

И каждый раз, когда разговор заходил немного в сторону правды… я будто ударялась о стену.

Я смотрела на Кая — его честые глаза, мягкую улыбку, его уверенность, что мир можно удержать руками — и понимала: я разрушу это признание. Разрушу нас. Разрушу его семью. Разрушу себя.

Подходящего момента так и не нашлось.

Он не существовал.

Потому что любое слово «Кай, мне нужно сказать тебе…» отняло бы у него что-то важное. Отняло бы его веру. Его спокойствие. Его чувство защищённости в собственном доме.

Я тянула. Отодвигала. Молчала.

И теперь сама не знаю, что хуже: тот поцелуй — или это вечное молчание.

Иногда я думала: может, признаться поздно вечером, когда он усталый и спокойный. Или утром, когда он ещё не успел надеть на себя броню правильного сына. Или между парами, когда мы вместе сидим на ступеньках и он говорит что-то смешное, и у меня сжимается сердце от того, какой он хороший.

Но каждый раз я останавливалась.

А потом дни превращались в недели.

И вина превращалась в прирученного зверя, который ходил за мной по пятам — бесшумно, но тяжело.

Я села на кровати, опустив ноги на холодный пол. Обхватила себя руками. Сделала вдох. Потом выдох.

Но облегчения не наступило.

Больше всего меня разрушало то, что после той ночи Коул изменился. Не внешне — он всегда был холодным. Не словами — он и раньше говорил со мной резко. Но… в нём появилась другая грань. Та, которую я чувствовала кожей.

Будто он стал изо всех сил напоминать себе — и мне — что этот поцелуй был ошибкой. Что он хочет забыть его так же отчаянно, как я пытаюсь. Что ненависть — проще, чем всё остальное.

Он не делал мне ничего плохого.

Ни слова. Ни намёка. Ничего.

Но меня будто стягивало его присутствие. Как если бы воздух рядом с ним становился колючим. Как будто он не смотрел — а прожигал. Молчал — но обвинял. Проходил мимо — но этого хватало, чтобы я потеряла равновесие.

Он стал невыносимым. Непристойно холодным. Осторожным до боли.

И каждый раз, когда он бросал на меня взгляд… я видела то, что мы оба тогда разрушили.

Я поднялась. Подошла к тумбам. Включила чайник, хотя знала: пить не хочется.

Звон в груди не утихал.

Наверное, это самое страшное — жить с тем, что ты сам разрушил, и продолжать делать вид, что оно не болит.

А ещё страшнее — видеть, как тот, кто был частью этого разрушения… теперь смотрит на тебя, будто ты — единственный источник его злости.

И ты… ты даже не можешь его за это винить.

Потому что внутри тебя всё ещё живёт эхом то, как он тогда поцеловал.

Я вышла из дома чуть раньше обычного — не потому что спешила, а потому что не могла больше находиться в тишине своей комнаты. Когда слишком долго остаёшься один на один с мыслями — они начинают говорить громче. Почти орут.

Утро было серым, вязким. Воздух холодный, будто недовольный. Я шла к кампусу ровно, без остановок, стараясь держать голову прямо. Люди вокруг спешили по своим делам, а у меня внутри всё ещё пульсировало ночной тяжестью.

Университет встретил меня шумом. Смехом. Шорохом курток. Чужими голосами, которые звучали громче, чем нужно.

Я вошла в главный корпус — и сразу почувствовала. Как будто воздух стал плотнее. Как будто чьи-то взгляды ткнулись мне в спину острыми булавками.

Я не видела лиц — только ощущала. Но каждый шаг эхом отдавался под рёбрами.

Хуже всего были не слова. А то, что люди переставали говорить, когда я проходила мимо.

Тишина — намного громче любого шёпота.

Я открыла шкафчик, вытащила учебники. Пара студенток подошли к соседним шкафчикам. Слишком близко, чтобы не слышать.

— …да я тебе говорю, вчера видела её с Каем, — одна из них. Голос приторный. — Он, видимо, всё ещё с ней. — Тоже мне герой, — ответила вторая. — Он бы хоть читал, что про неё пишут. — Да он ничего не замечает. Но, может, как заметит, появится шанс занять место. От такого влиятельного парня я бы не отказалась. — Ну у тебя и сейчас есть шанс. Брат то его свободен. — Он конечно красавчик, но я его боюсь. Я пыталась к нему однажды подкатить. Он одним взглядом меня так унизил, что точно не варик. — А она… — вторая девочка хмыкнула. — Посмотри на неё. Вся такая из себя жертва.

Я закрыла шкафчик. Не громко. Но достаточно, чтобы они вздрогнули.

— Продолжайте, — сказала я ровно, даже не глядя на них. — У вас получалось очень складно. Только вот ни один, ни другой не посмотрит на вас, даже если вы последними девушками на земле останетесь.

Даже не знаю почему уточнила про них двоих. Как-то само с языка сорвалось.

Они замолчали. Тяжело. Будто слова застряли у них в горле.

И всё же — я не ушла быстрее. Я дала им почувствовать, что не сломана. Что слышу каждое слово — и всё равно стою прямо.

Пара человек в коридоре обернулась. Кто-то фыркнул. Кто-то отвернулся так, будто боялся испачкаться, если наши взгляды пересекутся.

Шаги. Шёпот. Непереносимая маленькая Вселенная чужого мнения.

Но я шла на лекцию. *** К обеду в кампусе стало шумнее. Коридоры гудели голосами, как улей, который потревожили палкой. Я не была голодна, но идти куда-то ещё не хотелось — хотелось просто затеряться среди людей, спрятаться в их шуме, чтобы не слышать собственные мысли.

Буфет находился на первом этаже. Там всегда было тесно: запах кофе, горячих булочек, макарон, нервные первокурсники, которые боятся упасть лицом в стол прямо на глазах у старших курсов, и группа тех, кто считает себя слишком важными, чтобы стоять в очереди.

Я вошла — и сразу ощутила десятки взглядов. Не долгая оценка. Просто короткое «это она».

Я сделала вид, что не замечаю. Взяла поднос, пластиковый стакан, кофе из автомата, яблоко — ничего лишнего. Место нашла в углу, возле окна, где почти никто не сидел.

Я только сделала глоток — как рядом кто-то поставил свой поднос.

— Можно? — спросил спокойный голос.

Я подняла глаза.

Передо мной стояла девушка. Невысокая, с ярко-рыжими волосами, собранными в свободный пучок. Чистый взгляд. Уверенный. Но не наглый, как у большинства.

Она держалась так, будто это её территория, но ей не нужно никого в этом убеждать.

— Здесь свободно, — ответила я. Не улыбнулась — просто констатировала факт.

Она села.

Не слишком близко. Но достаточно, чтобы дать понять: это не случайность.

Несколько секунд мы ели молча. Она ковыряла вилкой салат, будто что-то обдумывала.

Потом:

— Тебя зовут Рэн, да? — спросила она.

У меня внутри что-то сжалось.

Слишком прямой заход. Слишком уверенный.

— Да, — ответила я осторожно.

Она кивнула, будто уже знала это.

— Я Виджи, — представилась она. — Мы на одном потоке, но на разных направлениях. А так бы ты меня заметила, уверена.

Наглая улыбка — но тёплая. И немного ироничная.

Я молчала. Она спокойно продолжила есть, не напрягая меня вниманием.

— Я слышала… ну… — Виджи лениво взмахнула вилкой. — Всякое. Но ты, наверное, слышала ещё больше.

Я поставила стакан. Слишком аккуратно, как будто боялась пролить.

— Слышала, — коротко ответила я.

Виджи не стала делать вид, что «поняла» или что ей «жаль». Она только кивнула.

— Люди любят чушь. Особенно про тех, кто не похож на них.

Это прозвучало так буднично, будто она обсуждала погоду.

Я не знала, что на это ответить — и ответила честно:

— Не понимаю, почему ты подошла.

Она усмехнулась.

— А я люблю смотреть в лицо тому, что меня интересует.

Я моргнула. Слишком странная фраза.

— То есть… я тебя интересую? — спросила я медленно.

Она пожала плечами:

— Ты держишься так, будто весь мир пытается уронить тебя, а ты идёшь ровно. Такое бросается в глаза. И… — она наклонила голову, изучая меня, — ты не выглядишь как человек, который делает то, в чём тебя обвиняют.

Я напряглась.

— Ты не веришь слухам?

— Я верю глазам, — ответила она. — И чуть-чуть интуиции. Она у меня хорошая.

Я взяла яблоко, но так и не откусила.

— Ты не обязана мне доверять, — спокойно сказала Виджи. — И я не пытаюсь к тебе лезть. Просто… решила, что тебе будет не хуже, если кто-то сядет рядом, а не будет шипеть в спину.

Я почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Незаметно. Но ощутимо.

— Не боишься, что тебя будут обсуждать за то, что сидишь со мной? — спросила я.

Она фыркнула.

— Я боюсь только пауков. И то — маленьких. Люди мне ничего сделать не могут.

Это прозвучало так самоуверенно, что я невольно хмыкнула.

Она чуть улыбнулась — маленькой победой.

— Ладно, — сказала я тише. — Спасибо.

Виджи подвинула свой поднос чуть ближе — не вторгаясь, но обозначая: я рядом.

— Если тебе когда-нибудь надо будет… — она задумалась. — Ну, выдохнуть, что ли — я обычно сижу здесь. В этом же месте. И ещё… — она покосилась за моё плечо. — Этот парень уже третий раз смотрит в твою сторону. Он думает, что делает это незаметно.

Я резко обернулась.

В углу столовой стоял какой-то юноша — первокурсник, судя по виду — и отвернулся, как только наши взгляды встретились.

— Фух, — сказала Виджи. — Ну хоть один, который не шипит, а просто влюбляется, как все нормальные идиоты.

Я чуть не рассмеялась. Почти.

Но внутри стало… легче. На миллиметр.

Мне не хватало такого простого разговора. С Каем сейчас последнее, что хотелось делать — это говорить по душам. Да, он пытался быть рядом и защищать. Но так, как считал возможным, с учетом, что Коул его брат. Мне этого было недостаточно, к сожалению, хоть я и была ему благодарна. А Лира, которую я могла назвать единственной подругой, так рьяно защищала Коула, что мне казалось — встреться мы сейчас только сильнее расстаемся. Сейчас я была на нее зла, поэтому решилась держаться в стороне какое-то время. Мне не хотелось потерять нашу дружбу из-за него.

Виджи уже собиралась уходить, но вдруг остановилась. Развернулась так, будто что-то вспомнила — или всё это время подбирала слова.

Она наклонилась ко мне чуть ближе, локоток на стол, голос тише, чем до этого:

— Кстати… — начала она, обводя взглядом помещение. — Есть одна история. Не знаю, стоит ли тебе говорить, но… наверное, стоит.

У меня внутри что-то шевельнулось. Слишком знакомое чувство — ожидание удара.

— Говори, — сказала я.

Виджи кивнула и села обратно, но уже вполоборота, так, будто мы обсуждаем что-то запрещённое.

— Моя сестра училась здесь. Выпустилась три года назад, — сказала она. — И… ну… — она сжала губы, — было кое-что похожее.

Я замерла.

— Похожее? — повторила я тихо.

— Да, — Виджи посмотрела мне прямо в глаза. — У них на курсе была девочка. Тоже из небогатой семьи. Тоже получила грант. Тоже талантливая. Только… — она разгладила складку на салфетке, — не имела ни парня из семьи Коула, ни какого-то щита.

Я почувствовала, как в груди что-то стянулось.

— И что с ней? — спросила я, хотя уже знала, что ответ мне не понравится.

— Её… сожрали, — просто сказала Виджи. — За неделю.

Она произнесла это не жестоко и не с жалостью — просто факт, как врач, сообщающий диагноз.

— Сожрали? — переспросила я медленно.

— Да. — Она кивнула. — Моя сестра рассказывала: сначала — шёпотки. Потом — прямые намёки. Потом — истории, которые никто не проверял. Дальше — «она слишком много на себя берёт», «она не вписывается», «ей не место среди нас». Обычный набор.

— В итоге? — спросила я, чувствуя, как в животе холодеет.

— Она забрала документы, — сказала Виджи тихо. — Через неделю. Не выдержала.

Я вцепилась пальцами в стакан.

Неделю. Неделю.

Виджи продолжила:

— Та девочка была умная. Очень. Но… — она наклонила голову, — понимаешь, когда у тебя нет ни крыши, ни фамилии, ни человека, который может за тебя встать, тебя легче ломать. Гораздо легче, Рэн.

Она специально произнесла моё имя медленно.

Я молчала. Потому что внутри всё задвигалось, как корни под землёй.

Рядом проходили студенты, кто-то смеялся, кто-то ронял вилку, кто-то жаловался на преподавателя. Но я слышала только её слова.

Виджи посмотрела на меня внимательнее:

— Ты думаешь, всё это только из-за слухов? — спросила она тихо. — Или из-за парня, который… ну… — она скривилась, — явно не умеет держать язык за зубами?

Я не ответила. Потому что… да. Я думала так.

Только так.

— Но, Рэн, — сказала Виджи мягче, — тебе не кажется странным, что всё это началось так быстро? Так слаженно? Так будто… — она постучала пальцем по столу, — кто-то просто дал сигнал?

Я вдохнула. Резко. Слишком резко.

И впервые за эти дни внутри кольнуло что-то другое. Не только злость. Не только боль.

Понимание.

Она продолжила тихо, будто боялась, что кто-то услышит:

— Ты же понимаешь, что если бы ты не встречалась с Каем… если бы у тебя не было прямого отношения к их семье… тебя бы давно размазали.

Слова резали. Но я не могла отвернуться от правды, даже если она была отвратительной.

— Ты же видишь, — добавила она, — как здесь устроено. «Своих» — не трогают. «Чужих» — уничтожают. Ты… где-то между. И это бесит их сильнее всего.

Я медленно положила яблоко на поднос.

— То есть… — выдохнула я. — То, что происходит… это не только из-за слухов.

Виджи чуть улыбнулась уголком губ:

— Умная девочка. Ты сама всё понимаешь.

Она поднялась.

— Я не хочу тебя пугать, — сказала она честно. — Но лучше знать, чем не знать. И да, — она указала пальцем на мой поднос, — ешь хоть что-то. Падающая в обморок от голода девушка — идеальная цель.

Она развернулась и ушла, смешавшись с шумом буфета.

А я сидела, смотрела на свой кофе и ощущала, как внутри складывается новая картина.

Не слухи. Не случайность. Не просто злоба Коула.

Что-то большее. Глубже. Системнее.

И если они хотят сломать меня — они выбрали плохую цель.

Потому что если я уже стою… то падать я не собираюсь.