Брат моего парня

25

Слова застряли у меня в горле. Я открыла рот — вдохнула, чтобы сказать то единственное, что могла сейчас сказать:

— Кай… мне нужно…

Но меня тут же перебили.

— Конечно она согласится! — воскликнула мать Кая так громко и радостно, будто сама придумала этот момент. — Какая прекрасная новость! Просто чудесная!

Она уже поднималась из-за стола, хлопала в ладоши, делала вид, что в полном восторге — хотя глаза оставались холодными, как лёд в бокале.

Я снова попыталась:

— Подождите… мне нужно…

— Ох, ну наконец-то! — вмешался отец Кая. Его голос был будто сталь, обёрнутая в вежливость. — Отличный выбор, сын.

Он кивнул мне, но в этом кивке было ровно столько теплоты, сколько в пустой чашке — ноль.

— Мы ведь все этого хотели, правда? — добавил он уже громче.

Кто-то за столом вежливо захлопал. Я почувствовала, как всё вокруг становится слишком ярким, слишком шумным, слишком тесным.

— Я… — я сделала вдох, чувствуя, что горло сжимается. — Мне нужно сказать!

— Невероятно! — перебила жена Томсена. — Просто невероятно. Какая… новость, — произнесла она, и не было ни одного слова, за которым скрывалось бы хоть что-то похожее на радость. Скорее — раздражение, смятение, плохо прикрытое недовольство.

Сын Томсенов, тот высокий, со скучающим лицом, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Он даже не пытался скрыть, что ему всё это не нравится.

— Ну да, очевидно, всё к тому и шло, — бросил он лениво, с явной издёвкой. — Как же иначе. Ваше семейство обожает сюрпризы.

Слово «семейство» он подчеркнул с такой насмешкой, что воздух дрогнул.

Отец Кая резко повернул голову.

— Тебя никто не спрашивал, Эван, — произнёс он холодно.

— Ага, как всегда, — хмыкнул Эван, с явной, плотной неприязнью.

Мать Кая тут же перехватила управление, включая «режим хрупкой светской леди, которой всё нравится».

— Какая прекрасная пара, — повторила она театрально. — Прекрасная!

А потом ей хватило буквально секунды, чтобы повернуть голову и, будто нечаянно, задержать взгляд на моей руке в руке Кая. Выражение было невыносимо очевидным: к этому она была не готова.

Я сделала ещё одну попытку — последнюю, отчаянную:

— Мне нужно сказать!

— Потом, Рэн, — тихо сказал Кай и сжал мою ладонь. — Позже. Давай просто… не сейчас.

Он смотрел на меня умоляюще, так нервно, что всё внутри у меня сжалось в комок боли. Но это был не тот момент, когда он услышит меня. Его глаза метались между мной, отцом, матерью.

Томсены обменялись быстрым, недовольным взглядом. Лиз сидела чуть позади, руки аккуратно сложены в коленях, но лицо… слишком спокойное. Слишком ровное, чтобы быть искренним. Она явно ничего не ожидала и точно не хотела быть здесь, когда это случится.

И всё равно никто, никто не давал мне открыть рот.

Все говорили за меня.

Все решали за меня.

И это стало последней каплей.

Воздух вокруг начал звенеть — почти слышимо. Грудь сжалась от злости, страха, отчаяния. Я чувствовала: если не скажу сейчас, буду потом всю жизнь задыхаться.

Но каждую мою попытку забивали чужие «мы рады», «какая прекрасная пара», «как своевременно».

Они подавляли не просто слова. Они подавляли меня.

И единственный человек за столом, кто не участвовал в этом спектакле, был Коул.

Он сидел неподвижно, но его взгляд — тяжёлый, тёмный, прожигающий — был прикован только ко мне.

Он видел, что я хочу сказать «нет». Он видел, что я не могу. Он видел всё.

Шум вокруг стал плотнее. Бокалы поднимались. Кто-то уже начал говорить тост за нас с Каем. За «молодую пару». За «настоящее чувство». За «правильное решение».

Я вцепилась пальцами в край скатерти, будто это могло удержать меня на поверхности.

Внутри всё трещало.

Я должна была сказать нет.

Должна была открыть рот и сделать это — громко, ясно, так, чтобы услышали все. Но каждый раз, когда я вдохнула, кто-то перебивал, поднимал голос, тянуло в мою сторону бокалы, руки, улыбки.

Кай поднялся снова. Он хотел произнести речь. Я видела — он готов. Сейчас он скажет что-то длинное, тихое, красивое и это станет ещё большей ловушкой.

Я открыла рот.

— Кай, не нужно.

В этот момент наружная дверь банкетного павильона распахнулась так резко, что по залу пронёсся холодный поток воздуха.

У всех бокалы чуть дрогнули.

Раздался голос охранника — громкий, напряжённый:

— Простите, что прерываю! Но у нас чрезвычайная ситуация.

Гул затих мгновенно. В зале повисло звенящее молчание.

— На трассе… — охранник запнулся, тяжело перевёл дыхание. — Служба охраны Томсенов звонила. Их старший водитель попал в аварию. Машина перевёрнута. Состояние неизвестно.

Жена Томсена вскрикнула — коротко, пронзительно. Муж рывком поднялся со стула. Эван сорвался с места так резко, что опрокинул бокал, вино растеклось по скатерти тёмным пятном.

— Что?! Когда?! — выкрикнул он, лицо побелело.

— Пять минут назад. Они сообщили нам первыми. Им нужна помощь… и транспорт.

Стол взорвался паникой. Женщины вскочили. Мужчины заговорили громко, перебивая друг друга. Гул поднялся такой силы, что слова в нём тонули, будто в кипящей воде.

Кай схватился за голову обеими руками. Он обернулся к своему отцу, уже переходя на деловой тон:

— Нужно отправить машину. Срочно. Я могу поехать.

— Ты останешься здесь, — жёстко перебил отец. — Это вопрос репутации. Он уже доставал телефон, давая распоряжения.

Мать Кая схватила Лиз за руку, уводя к выходу, будто вынимая её из эпицентра.

Жена Томсена плакала, прижимая руки к лицу.

Эван кричал кому-то в трубку.

Столы, бокалы, тосты — всё рассыпалось в хаос.

И только я стояла на месте, будто весь шум проходил мимо.

Моё «нет» растворилось в воздухе, как будто его никогда и не было.

Я попыталась поймать Кая за рукав. Он повернулся ко мне — на секунду, коротко, с болью и растерянностью в глазах.

— Рэн, прости… — выдохнул он. — Мы потом… потом поговорим.

И побежал к отцу.

Меня вынесло из центра внимания так же стремительно, как раньше туда втолкнули. Снова это потом.

Гул вокруг нарастал — тревожные голоса, шаги, телефонные звонки, чьи-то слёзы.

И среди всей этой суматохи только один взгляд нашёл меня.

Тяжёлый. Точный. Пронзающий.

Коул.

Он даже не встал. Он просто сидел на своём месте, будто буря его не касается.

Но смотрел прямо на меня.

Я так хотела разорвать эту связь — но этот вечер сделал это ещё невозможнее.