Ужин начался изумительно. Причем в прямом смысле этого слова. Придворные и некоторые альфы из расы хасаки с изумлением смотрели на Шахрияра, на то, как он широко улыбается, как наблюдал за изумительными танцами приглашённых актёров.
Организация праздника удалась на славу! Сира Хамсат, придерживаясь наших обсуждений, учла всё до деталей!
Трапезный зал Императорского дворца сиял, будто выточенный из света и золота. Высокие своды украшали мозаики из лунного кварца и чёрного обсидиана, изображающие древние легенды — сражения богинь, союзы рас, рождение мира из хаоса. Вдоль стен горели сотни ароматических ламп, наполняя воздух смесью сандала, жасмина и чего-то дикого, звериного — будто сама ночь проникла сюда сквозь щели в реальности.
Гости были одеты так, словно сама роскошь сошла с полотен старинных мастеров. Женщины в платьях из ткани, меняющей оттенок при каждом движении — от глубокого индиго до раскалённого янтаря. Мужчины — в расшитых серебром кафтанах, с поясами, инкрустированными редкими камнями, отражающими свет от магических люстр. Но особенно выделялась дипломатическая делегация хасаки.
Они не скрывали своей природы.
Альфы хасаки — величественные, опасные, с глазами, горящими янтарём, изумрудом или ледяной синевой — сидели с достоинством хищников, привыкших к власти. Один из них, в плаще из шкуры снежного волка, то и дело проводил языком по клыкам, будто сдерживал зверя внутри. Другой, с густой чёрной гривой и золотистыми полосами на шее — явный лев — держался так, будто весь зал был его логовом. А у третьего, с острыми скулами и пронзительным взглядом, кожа на предплечьях слегка покрывалась рыжей шерстью при каждом всплеске эмоций — явный лис.
Но все они, без исключения, время от времени бросали на меня взгляды. Хмурились при этом, явно думая о чём-то, что вызывает у них тревогу.
Но я была спокойна.
Шахрияр никому не давал ни единого шанса приблизиться ко мне, выставив чуть ли не караул из адашей перед императорским настилом, где был накрыт столик только на правящую пару, в данном случае на нас.
Он сидел рядом со мной. Его рука лежала на моём колене под скатертью — тёплая, уверенная, защищающая. Каждый раз, когда слуга приносил блюдо, он первым брал с него кусок, пробовал и лишь затем позволял мне прикоснуться к еде. Когда я наклонялась к бокалу, он слегка поворачивал голову, чтобы видеть моё лицо, мои губы, моё дыхание. А когда танцовщицы вышли в центр зала — гибкие, как змеи, в полупрозрачных одеяниях, — он не смотрел на них. Он смотрел только на меня, на то, как отсветы огней играют в моих глазах.
— Ты сияешь сильнее всех огней в этом зале, — прошептал Шах, наклоняясь так близко, что его губы почти коснулись моего уха.
Я улыбнулась — и в этот миг к нашему столу подошёл Барсиан Фирс.
Глава делегации хасаки как всегда выглядел потрясающе аристократично и вместе с тем брутально! Его серебристо-белые волосы были заплетены в тугую косу, перевитую костяными бусинами — символами павших вождей. В глазах — холодный ум, но без враждебности. Только… настороженность.
Адаши по кивку головы Шиариса пропустили Фирса.
— Наместник, — произнёс он, кланяясь с достоинством, но без покорности. — Пир достоин легенды. Ваша Севира умеет удивлять даже нас, детей пустыни и льда.
— Рад, что вам по душе, Фирс, — ответил Шахрияр торжественно и громко, не вставая, но кивнув с уважением. — Мы щедры к союзникам.
Я до сих пор не могла понять, какие между ними отношения, но сейчас они придерживались официальности
Барсиан на миг замер, затем перевёл взгляд на меня. Его зрачки на секунду сузились — как у зверя, оценивающего угрозу… или добычу.
— Союзники — да. Именно так… — сказал он куда тише. Так, чтобы слышали только мы трое. — Поэтому не прими за угрозу… Это скорей дружеское предупреждение. У тебя сильная жена, но… даже боги имеют уязвимости. Пока мы не отправимся в обратный путь, присматривайте друг за другом, ребята. Я хоть и глава делегации, но ты же понимаешь, Шахрияр… мне не под силу управлять альфами чужих стай. Особенно когда речь идёт о крови, способной погубить Элерон.
Рука Шаха напряглась на моём колене.
Барсиан же продолжил, осторожно оглядываясь по сторонам за придворными, чьё внимание было полностью поглощено представлением танцовщиц.
— Речь Аштари была убедительна… но такое качество, как доверие, не заложено в хасаки. Хотелось бы закончить с дипмиссией поскорее и покинуть берега вашего континента, поэтому предлагаю завтрашний день посвятить переговорам, чтобы вечер ознаменовался торжественными проводами и нашим отплытием. Я не желаю, чтобы моя стая отвечала за возможные безумства некоторых альф.
Шахрияр медленно поднялся. В его глазах вспыхнул тот самый огонь — не гнев, а предупреждение, древнее и безжалостное.
— Пусть попробуют, — прошептал он, и в этом шёпоте звучала клятва, вырезанная в самой ткани мира. — Пусть только посмеют навредить моей жене... И я, и наги не пощадят никого.
Барсиан кивнул, будто услышал именно то, что ждал.
— Я знаю… — сказал он с лёгкой усмешкой и отступил, растворившись в толпе, как тень.
Я сжала руку Шахрияра под столом.
— Они всё ещё не верят, — прошептала едва слышно.
— Пусть не верят, — ответил наместник, поднося мою ладонь к губам. — Главное — чтобы боялись. Но Барс прав. Нужно заканчивать с гостеприимством и проводить делегацию в обратный путь домой.
Танцы начались, едва последние блюда исчезли со столов. Музыканты, скрытые за полупрозрачными занавесами из шёлка, запели на древнем языке Севиры — мелодия лилась, как расплавленное золото, обвивая тела, сердца, души. Барабаны отсчитывали пульс ночи, а флейты вплетали в ритм шёпот желания.
Шахрияр встал, протянув мне руку — не как наместник, а как мужчина, жаждущий прикоснуться к своей женщине при свете тысяч огней.
Я положила ладонь в его, и в этот миг весь зал, казалось, замер. Даже хасаки перестали шептаться. Все смотрели — не с завистью, не с осуждением, а с интересом, потому что то, что происходило между нами, было больше, чем любовь. Это была сила. Слияние двух судеб, двух миров, двух огней, наконец-то нашедших друг друга.
Мы танцевали медленно, почти лениво, будто весь вечер был лишь предлогом, чтобы держать друг друга в объятиях. Его рука скользила по моей спине, по тонкой ткани платья, ощущая каждое движение тела. Мои бёдра двигались в такт его шагам — не подчиняясь, а отвечая. Каждое прикосновение пальцев, каждый взгляд, каждый вздох — всё говорило без слов: мы принадлежим только друг другу.
К нам присоединились другие пары.
Музыка стихала и начиналась снова, но мы не замечали.
Я не помню, как мы вышли из зала. Помню только его ладонь на моей талии, тёплую и твёрдую, как клятва. Помню, как музыка стихла где-то за спиной, а перед глазами — только его глаза, горящие в полумраке коридора. И этот шёпот, почти приказ:
«Пойдём».
В покоях Шиариса не было света — только мерцание кристаллов-бра, отбрасывающих на стены тени, похожие на крылья. Я едва успела сделать шаг, как он прижал меня к двери. Его губы нашли мои — не нежно, не осторожно, а жадно, будто Шах боялся, что я исчезну.
Я ответила с той же яростью, впиваясь пальцами в его волосы, дёргая полы его рубашки, потому что больше не могла ждать. Ни минуты.
— Всю ночь… — выдохнула я между поцелуями, — я думала только о том, как ты коснёшься меня.
Он не ответил словами. Просто сорвал с меня платье — одним рывком, без сожаления. Ткань треснула, но мне было всё равно. Я стояла перед ним обнажённая, дрожащая, и гордая — потому что в его глазах я видела не просто желание. Я видела почитание.
Его руки скользнули по моей коже, медленно, почти мучительно, будто запоминая каждый сантиметр. Когда его пальцы коснулись меня там, где уже пульсировало от нетерпения, я выгнулась, застонав.
— Такая мокрая… — прохрипел он, прижимаясь лбом к моей шее. — Всё это время для меня?
— Только для тебя, — прошептала я. — Всегда только для тебя.
Он поднял меня на руки и бросил на круглую кровать — не грубо, но с такой силой, что шёлк вуалей взметнулся вокруг нас, как волны. Я не успела опомниться, как он уже был надо мной, обнажённый, напряжённый, мой. И когда он вошёл в меня — глубоко, без колебаний — я закричала. Не от боли. От облегчения. От того, что, наконец, он внутри.
Шах двигался медленно. Слишком медленно. Каждый толчок — как пытка и как дар одновременно. Я царапала его спину, впивалась ногтями, требуя больше, быстрее, глубже. Он усмехался — той хищной, почти звериной улыбкой, что появлялась, когда он терял контроль.
— Ты такая страстная, — шептал шаг, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в шею. — Такая моя.
И тогда он ускорился.
Его движения стали жёсткими, почти яростными, но в них не было жестокости — только отчаянная, всепоглощающая потребность обладать мной полностью. Я чувствовала, как нарастает напряжение, как волны наслаждения поднимаются всё выше, пока не разбиваются в ослепительном взрыве. Я выгнулась, закричала его имя — и он заглушил мой стон поцелуем, продолжая двигаться, продлевая мой оргазм, пока я не задрожала в его руках, обессиленная, счастливая, целая.
Только тогда он позволил себе отпустить контроль. Его тело напряглось, как тетива, и он кончил с глухим стоном, зарывшись лицом в мою шею, держа меня так крепко, будто боялся, что я ускользну в эту ночь навсегда.
«Шалара пила тонны противозачаточных микстур, боясь близости с Шахом, — вяло подумалось мне. — И так как тело это её, то мне пока не стоит беспокоиться о последствиях нашей страсти… Правда, дети никогда и не вызывали у меня беспокойство. Тем более теперь, когда я обрела идеального мужчину».
Мы лежали в тишине, прижавшись друг к другу. Кожа всё ещё пульсировала от отголосков наслаждения, а дыхание постепенно возвращалось к ритму покоя.
Пальцы Шиариса нежно перебирали пряди моих волос, будто боясь спугнуть момент близости душ, в котором мы сейчас пребывали.
— Завтра… — начал он тихо, почти нехотя, — Мне придётся оставить тебя. Пообещай, что ты поручишь подготовку отплытия делегации сире Хамсат…
— Хорошо, — я даже не собиралась спорить.
— Сама займись гримуаром. Закройся в покоях императора и изучай фолиант. Там непробиваемая магическая защита.
Я приподняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза. В них читалась тревога.
— Всё будет хорошо. Я обещаю, что не выйду из спальни твоего брата. Но… Ты уверен, что я сама справлюсь с изучением гримуара? — я нахмурилась. — Я ведь совсем не понимаю, что во мне проснулось…
— Не просто проснулось, Лара, — Шах провёл большим пальцем по моей скуле, будто вычерчивая символ защиты. — Ты вернулась. Вернулась домой! И эта книга — не испытание для тебя. Она ждала тебя… совсем как и я. Она сама откроет для тебя все свои тайны.
Я улыбнулась, чувствуя, как в груди разливается тёплое, уверенное пламя.
Прижалась к его груди, слушая, как бьётся его сердце — ровно, сильно.
— Хорошо…