Будет вам Злодейка!

Глава 27. Предательство

— Раван, младший адаш империи Шиатар~

Я стоял у двери императорских покоев, как статуя из чёрного обсидиана.

Мои доспехи — не такие, как у старших адашей. Мои пластины — без герба Хасис. Моё имя — не выгравировано на поясной пряжке.

Потому что я — Раван, сын Дашала от служанки, и в этом дворце меня знают лишь как «того, кто стоит у дверей».

Но сегодня… сегодня всё изменится.

В кармане у меня лежала Слеза Алианы — ледяной осколок, подаренный отцом прошлой ночью, когда он впервые назвал меня «сыном» при свечах.

— Если ты сделаешь это, — сказал он, глядя мне в глаза без тени презрения, — ты станешь наследником Хасис. Не Шалара. Не этот выскочка Морлан. Ты, сын мой.

Я до сих пор чувствую, как дрожали мои колени от этих слов.

Впервые за двадцать лет жизни — я был нужен.

Впервые — я был его.

Но сейчас, стоя здесь, я чувствовал другую дрожь — не от восторга, а от страха.

За этой дверью — Аштари Лара.

Не та, что была раньше — жестокая, хитрая Шалара, которую я ненавидел за её высокомерие и за то, что она — «настоящая» дочь Хасис, а я — лишь тень.

Нет.

Эта — другая.

Я видел, как она смотрит на Шахрияра. Не как на господина. Не как на средство.

А как на человека.

Я видел, как она улыбается придворным детям, как слушает распорядительницу и свою камеристку, как не боится красных глаз наместника, а целует его в лоб, будто он — не ущербный недозмей, а просто мужчина, уставший от войны.

Она — дочь Богини.

А я… я собираюсь помочь убить её.

— Прости меня, — прошептал я, глядя на дверь, за которой она, наверное, читала в эту самую минуту гримуар, ничего не подозревая. — Но у меня нет выбора.

«Если я не сделаю этого — меня сотрут, как пыль с мраморного пола. А если сделаю… может, отец, наконец, будет гордиться мной!»

Время подходило к одиннадцати часам по полудню.

Я достал Слезу.

Она пульсировала холодом, будто живая.

В ней не было зла. Только печаль.

Печаль Алианы, которая когда-то плакала, видя наперёд, как её сестра Кара убивает её, а потом уходит в тьму.

«Оказывается, даже Боги боятся своих видений и не могут просто отойти в сторону, чтобы не дать ему случиться!»

Теперь эта слеза — оружие.

И я — её рука.

С глубоким вдохом я активировал реликт.

Лёд в моей ладони всхлипнул, и по коридору прокатилась волна тишины — та самая, что гасит магию, как ветер гасит свечу.

Я не стал ждать.

Подошёл к двери, приоткрыл её — и бросил Слезу в центр комнаты.

Она упала на ковёр, и всё вокруг замерло.

Магические бра погасли.

Воздух стал плоским, мёртвым.

Защита покоев рассыпалась, как стекло.

В ту же секунду окно справа разбилось.

— Что… — Аштари испуганно вскочила с дивана и отпрыгнула к дальней ширме.

В окно один за другим ворвались тени в шкурах.

Хасаки-шакалы — почитатели Светлой Богини. С глазами, полными фанатичного огня.

Я отступил в коридор, прижавшись к стене.

Мне не велено было участвовать. Только открыть путь.

Но я не мог отвести взгляд.

Она стояла у окна — в чёрном платье, с распущенными волосами, с потухшим гримуаром в руках.

В тот миг, когда магия исчезла, она не закричала.

Она кинула книгу за ширму, задрала подол платья и выхватила из резинки чулок странную, незнакомую мне штуку с блестящей трубкой и ещё более странной рукояткой.

Первый негромкий хлопок и жуткая рана в груди шакала показали, что это какое-то стрелковое оружие.

Хасаки рухнул без звука.

Второй выстрел — в горло волка, который уже прыгал на неё.

Третий — в колено, четвёртый — в плечо, пятый — в висок.

И каждый выстрел сопровождался лихорадочным передёргиванием рукой.

Пятеро пали.

Аштари двигалась, как смерть в юбке — без криков, без паники, только точные, жестокие движения.

Я восхищался.

Даже сейчас, даже зная, что она — враг моего отца, я восхищался.

Но хасаки было слишком много.

Её сбили. Скрутили руки. Зажали рот, чтобы её крики никто не услышал.

Она кусалась, брыкалась, вырывалась, как дикая кошка, но силы были не равны.

Корвак — вожак шакалов, с лицом, изрезанным шрамами и глазами, полными древней ненависти — подошёл ко мне.

— Медальон, — коротко бросил он, гневно порыкивая.

Я молча протянул ему Слезу Алианы, вделанную в серебряный ошейник-амулет.

Корвак подошёл к Ларе, которая всё ещё извивалась в руках двоих хасаки, и надел медальон ей на шею.

Он затянулся сам, как живой.

Стал ошейником, который глушил не только магию, но и волю.

Путешественница между мирами замерла.

Не от боли.

От ужаса.

Потому что впервые почувствовала — она больше не хозяйка своему телу.

Она — просто жертва, которую везут на заклание.

Корвак кивнул мне.

— Ты выполнил своё. Теперь — молчи. Или твой отец узнает, что ты дрожал, как девчонка, пока смотрел на неё.

Я не ответил.

Просто стоял, пока они вытаскивали её в окно, где уже ждали лунмы.

Когда последний хасаки исчез в небе, я вошёл в покои.

Поднял гримуар.

Положил его обратно на стол.

И заплакал.

Не от жалости.

От стыда.

Я помог увести дочь Богини.

А завтра отец назовёт меня сыном.

И я никогда не смогу сказать ему, что сегодня я видел настоящее чудо — и предал его.

«Лучше быть ненавидимым за то, кто ты есть, чем любимым за то, кем ты быть не желаешь!» — говорила мне мать, когда я был ребёнком.

Сейчас я понял: я выбрал второе.

И я потерян.

— Шахрияр Шиарис, наместник империи Шиатар~

Наконец, с дипломатическими переговорами было покончено!

Я ворвался в покои Альтаира, как снежный буран, что бывает на пиках гор. Радостный и окрылённый.

— Лара! — крикнул, ещё в гостевой, сбрасывая плащ и не замечая, как он падает в лужу крови у двери. — Я вернулся! У меня хорошие новости, моя богиня. Мы…

Слова застряли в горле.

Тишина.

Не та тишина, что бывает после бури.

А мёртвая.

Та, что остаётся, когда всё, что имело смысл, исчезает.

Покои были разнесены.

Гримуар лежал на полу, раскрытый, будто пытался кричать, но не смог.

Все бра погашены, как глаза мертвецов.

А на ковре — пять тел. Хасаки. С шакальими головами, с дырами в груди, горле, висках.

Кровь ещё не засохла.

«Значит, всё случилось только что!»

— Нет… — вырвалось у меня, как стон раненого зверя.

Я бросился к окну.

Оно было выбито наружной стороны. Осколки стекла сверкали на полу, как слёзы.

За окном — только небо. Северная сторона выходила видами на горы.

А вдалеке, на горизонте, пятно из крыльев — всадники на лунмах.

«Это они?! Они украли Лару?! Но КАК?!»

— ЛАРА!!! — заорал я, и этот крик как будто разорвал воздух, заставил дрожать стены, заставил камни белого дворца содрогнуться в ужасе.

Я упал на колени среди крови.

Мои пальцы коснулись её следа — на подоконнике, на полу, на самостреле, брошенном у стены.

Она дралась.

Она убивала.

Она не сдавалась до последнего.

Но её всё равно унесли.

— Кто?! — зарычал я, поворачиваясь к двери, где уже стояли адаши, ворвавшиеся по моему крику. — КТО ЕЁ ПОХИТИЛ?!

Наги молчали. Бледные. Оцепеневшие.

Тогда я увидел его.

Молодой адаш, которого я принял в императорский отряд совсем недавно. Неужели какой-то идиот поставил на страже покоев?!

Парень стоял в тени коридора, опустив голову, сжав кулаки так, что костяшки побелели.

И в его глазах — не страх.

А стыд.

— Ты, — прохрипел я, и в этом слове уже звучал приговор. — Ты открыл дверь.

Он не отрицал.

Просто кивнул.

— Мой отец — Дашал Хасис… — начал он дрожащим голосом. — Отец сказал…

— ТВОЙ ОТЕЦ — ПСИНА! — взревел я, и внутри меня шевельнулось что-то поистине тёмное. Я почувствовал Его. Он ворчливо вздрогнул, поднимая голову. Не от боли, а от ярости, такой чистой и всепожирающей, что даже тени в углах комнаты отпрянули.

Я приблизился к парню.

Медленно.

Как смерть, идущая по следу.

— Куда он унес её?

Раван поднял глаза. В них — вселенская вина.

— В Храм Алианы. На вершину Сверкающего Утёса. Отец ждёт её там. Он… он хочет принести Аштари в жертву Алиане. Чтобы поглотить её искру и стать новым избранником.

Я рассмеялся.

Не от безумия.

От холода.

— Он думает, что может взять то, что принадлежит КАРЕ?

— Он поглотил змея-василиска вашего отца… — робко признался мальчишка. — У отца способности нуар…

Я хватил парня за воротник и грубо дёрнул.

— Это не какая-то мертвечина, идиот! Это сила Богини!!! А Алиана… Он думает, что Алиана примет кровь потомка Кары?! Той самой, из-за которой её превратили в ничто, в пустоту без оболочки? Из-за которой она испугалась собственного пророчества? И проявила самую жалкую из эмоций — страх?

Адаш задрожал, но не опустил взгляд.

Знал: смерть — его удел.

Но я не собирался убивать его. Он — глупец. Молодой дурак, пытающийся доказать отцу, что он достоин… достоин его похвалы. Я сам был таким. Но вот предательство… Наказание за него придётся нести!

— Живи, — прошептал я, глядя ему в глаза. — Живи и смотри, как я разорву твоего отца на куски. Как я сожгу храм Алианы дотла, если она не защитит Лару. Как я верну свою жену — живой, целой, моей. А потом… — я сжал его горло, не до удушья, но до боли, — ты сам расскажешь ей, как предал ту, кому должен был поклоняться! Ту, кто никогда бы тебя не предала!

Я отпустил его, и парень сполз по стене, роняя крупные слёзы.

Обернулся к адашам.

— Седлайте лунм! Готовьте огненные стрелы. Зовите змей-воинов.

— Мы выступаем сейчас же.

Мои глаза пылали алым, как врата проклятых полей Хирхейма.

Я вышел из покоев.

За мной — тишина. А в груди — пустота, которую может заполнить только её возвращение.

Или месть.

И если месть придёт первой…

Пусть все боги уйдут в тень.

Потому что я стану сегодня самим Гневом.

«Ты сияешь сильнее всех огней в этом зале», — сказал ей вчера.

А сегодня я был готов погасить все огни мира, чтобы только её свет остался таким же ярким, каким я его помнил.