Буду твоей Верой

25

— Мам, Егор, наверное, торопится и …

— Я никуда не тороплюсь, — перебивает Бестужев.

Как это?

Смотрю на него и мысленно семафорю: «Ты торопишься!».

И я вовсе не от того, что не обладаю гостеприимством, нет, а потому, что не готова ко встрече брата и Егора. От брательника потом не отделаешься, Бестужев же для него спортивный Божок, которому Ромка готов в рот заглядывать и за улетевшими за поле мячами бегать!

Но парень мои сигнала не принимает и ловко перехватывает полные сумки из рук мамы, которые от волнения я даже и не заметила.

— Тяжелые ведь, — сетует мама и качает головой. — Вот спасибо, Егорушка!

Какая, все-таки, у русских женщин удивительная особенность — переживать за мужчину, который на две головы выше, сильнее и крепче, чтобы, бедненький, не перетрудился! Мама готова сама переть на своем горбу, только, чтобы кому-то не было тяжело, а то, что у самой руки оттянулись до земли, так это нормально.

Присматриваюсь к парню, для которого, кажется, эти неподъемные сумки ничего не весят и не могу поверить, что он сейчас собирается идти ко мне домой.

— Вера, а где у вас поблизости магазин продуктовый? — спрашивает Бестужев.

А, нет, значит всё-таки решил удрать.

Не знаю почему, но невесомая тень огорчения накрывает с головой, когда как я должна радоваться, что Егору не придется пересекаться с моим братом.

— За нашим домом есть супермаркет, — бурчу и обиженно вскидываю подбородок.

— Я сейчас сумки подниму в квартиру и сбегаю в магазин, неудобно идти в гости с пустыми руками, — заходим в подъезд.

То есть? Он не собирается удирать?

— Да что вы, молодой человек?! — ахает мама. — Не нужно никуда бежать. Где же у вас пустые руки? Вон, — кивает на пакеты, — груженые наоборот! И мед к чаю есть!

Мама улыбается Бестужеву и… о, Господи! Боже! Неужели я вижу ответную улыбку Егора? Ну-ка повторите! Я не успела разглядеть! Это же наиредчайшее природное явление, и мы ждали его точно явление Христа народу!

— Хорошо, — усмехаясь, соглашается Бестужев, — в следующий раз подготовлюсь основательнее! Банкой меда не отделаюсь! — и оба друг другу улыбаются так, будто разговаривают на языке, понятном только им двоим.

Это что еще такое? Я тут, ау! И что значит — в следующий раз? Будет и следующий?

В пролете между вторым и третьем этажами намеренно пропускаю парня вперёд и ровняюсь с запыхавшейся мамой.

— Мамуль, а брат дома? — тихонько шепчу, чтобы Егор не услышал.

— Откуда, Верусь? Хвост распушил, пакли свои гелем натер и смылся, паршивец, девчонок кадрить, — смеется родительница.

Облегченно выдыхаю и благодарю брата — хоть что-то за сегодняшний день сделал правильное! Папуля с раннего утра на рыбалке, поэтому можно немного расслабиться.

Подходя к квартире, рыскаю по стенам, чтобы вовремя заметить любовные послания Ромкиных воздыхательниц, но, когда замечаю белесые хаотичные разводы, понимаю, что брательник уже успел отхватить от отца и вымыть стены. Ромка скоро станет у нас подъездным уборщиком!

Дома пахнет едой. Теплой, недавно приготовленной. Быстро сбрасываю обувь и оборачиваюсь к парню, который стоит по ту сторону двери. Втроем мы в прихожей не поместимся.

Отступаю и пропускаю парня в квартиру.

Я немного волнуюсь.

Друзья Романа частенько у нас пасутся и объедают, а вот, когда ко мне в последний раз приходили гости, я и не вспомню. Кажется, девочки из начальной школы на мой день рождения.

Рассматриваю парня, так неуместно смотрящегося на этом тесном пятачке нашей прихожей. Каждый день лицезреть рослого брата — другое дело, здесь Ромка как раз-таки к месту, а этот парень… такой загадочно-печальный и волнующий, точно свободолюбивый скакун бескрайних просторов, кажется великаном в стране лилипутов.

Бестужев опускает на пол пакеты, разувается и вновь, как пушинки, подхватывает. В такой квартире сложно ошибиться с комнатой, поэтому не уточняя, Егор проходит точно в кухню.

— Сюда, вот, так хорошо, — указывает на стол мамуля. — Верунь, а ты чего, как не своя? Покажи Егору, где можно руки помыть. И мед отдай, пока не разбила, — выдергивает из подмышки банку, которую неизвестно сколько времени так согревала.

Кажется, неловкость ощущаю только я.

— Эмм…ванная здесь, — приоткрываю дверь, — и туалет тоже. У нас ванная и туалет — вместе. Совмещённые. Там унитаз, а здесь раковина, — мама, дорогая, что я несу? Я ведь была умной девочкой, пока не влю… пока не встретила вот этого ухмыляющегося спортсмена!

— Спасибо, я понял. Думаю, разберусь, — снисходительно произносит Бестужев и скрывается в ванной.

Бью себя по лбу и разворачиваюсь. Ну и дура!

— Вер, ты чего? — недоумевающе смотрит на меня мама.

— Да я это… — «кукушкой немного поехала», — хочется ответить, — линзы так поправляю, съехали, — деланно часто моргаю.

По выражению лица мамы я понимаю, что теперь самым слабым звеном в нашей семье буду я, уверенно подвинув брательника.

— Понятно, — обтирая руки о фартук, мама уходит обратно в кухню.

Мдааа…

Вот и мне понятно, что ничего не понятно.

— Это вы с братом? — мое сердце чуть не выпрыгивает из грудины, когда Бестужев берет с полки нашу единственную с Ромкой фотографию в этой комнате, где мне восемь, а брату шесть. На карточке мы в смешных колпачках вдвоем задуваем шесть Ромкиных свечей. Я люблю эту фотографию, она живая и искренняя, и у брата такое смешное выражение лица, что не улыбнуться, глядя на нее, невозможно.

Я совершенно забыла, что она стоит на моем рабочем столе, а сейчас безумно переживаю, чтобы слишком внимательный Бестужев не узнал в этом мальчишке своего хорошего знакомого.

Наших фотографий очень много в комнате родителей, но туда я Бестужева, конечно же, не поведу. А вот свою комнату показываю, объяснив парню, что площадь спальни мы с братом делим пополам.

— Да, — скромно улыбаюсь и рассматриваю фотографию. — Ему здесь шесть.

— Вы близки? — мне так и непонятно, узнал он Романа или все-таки нет.

— Очень, — во мне нет ни толики сомнения, что брат ответил бы так же. При всех наших вечных препирательствах, мы — неотъемлемая часть друг друга. — А у тебя есть братья или сестры?

Егор ставит на положенное место фотографию и подходит к окну. Всматривается в серость улиц, молчит.

Слышно копошение мамы в кухне и стук моего учащённого сердцебиения: от близости парня, от вида его крепкой спортивной спины, облаченной в черную рубашку. Сейчас он — не одногруппник в тинэйджерской толстовке с черепом, а молодой мужчина, заполнивший собой все мои личные пять метров комнаты.

Его плечи мерно вздымаются и каждый раз можно подумать, что у него нет эмоций и чувств, но это безразличие напускное, я успела узнать. Он словно защищается от кого-то или от чего-то. Мне так хочется подойти и обнять его спину, прижаться щекой и попросить довериться мне — Вере Илюхиной, девчонке, навязавшей свое общество.

— У меня есть старший брат, — впиваясь в подоконник руками, не оборачиваясь, произносит Бестужев. — Его зовут Андрей. Но мы не близки.

Он оборачивается, и я не могу разглядеть, печалит его это или совершено никак не волнует. Мне так хочется его о многом расспросить, что даже не знаю с чего бы начать. Мысли перебивают друг другу, скачут от одной к другой и кружат мою непутевую голову.

— У тебя очень уютно здесь, — оглядывается по сторонам. — Значит, здесь ты зубришь свои конспекты? — намеренно уводит разговор. Ну раз так тебе проще, я принимаю твой выбор.

Улыбаюсь и киваю.

— О, кстати! — озаряет меня. — Егор, я набросала по проекту некоторые пункты и готова тебе разъяснить. А то потом навалится много информации и будет сложнее. Когда тебе будет удобно? Завтра воскресение и у меня…- замолкаю, опустив глаза в пол. Ощущение, что я навязываюсь и пытаюсь найти любой повод, чтобы с ним увидеться. Но это не так. Нам действительно нужно обсудить проект. Ему потом будет сложно понять, а Бубновский — еще тот любитель провокационных вопросов.

— Завтра? — задумывается, будто прикидывает свое жутко занятое расписание. — Давай завтра, — соглашается.

Внутри вспыхивает лампочка, но это не от того, что завтра мы снова проведем время вместе, нет. Я выполняю часть нашего уговора! Только поэтому я радуюсь, да!

— А где? Может в библиотеке? Она работает до обеда в воскресенье.

— Смеешься, — хмыкает парень. — Никогда туда не ходил и не собираюсь даже начинать. Я — не из этих, — складывает руки на груди и замолкает.

Из каких таких не из этих?

На что он намекает? На то, что я — из этих?

Ну и наглость! Бессовестной наглый самодовольный спортсмен. Не из этих он. Велика птица!

И к себе домой я его звать не буду, раз такой важный.

— Приходи завтра ко мне, — вдруг выпаливает Бестужев.

«Правда? А во сколько?» — писается от радости мое глупое сердечко.

— Не знаю даже… — деланно вожу носком по полу, раздумываю, ага.

— Часам к 12 сможешь?

— Смогу, — ой.

— Ребята, идите обедать! — кричит мама из кухни.

Мои глаза разбегаются по сервированному столу. Такое ощущение, что мама достала все запасенные на зиму закрутки: и помидоры, и огурцы с патиссонами, и любимую Ромкину аджику, и мое любимое красносмородиновое варенье.

Здесь и квашенная капустка, и бочковые грибочки с лучком, и жаренная картошечка с корочкой и вазочка с шоколадными конфетами, а не карамельками.

Она что, готовилась заранее?

На плите дымится огромная кастрюля, а на соседней конфорке — жаровня с мясными котлетами. Ммм!!!

— Верка, чего стоишь, слюни пускаешь? Ну-ка, поухаживай за гостем. Я вас стеснять не буду, кушайте. Давай, Верунчик, наложи парню грибочков, капустки положи. Егор, — обращается мама к Бестужеву, — ты грибочки-то наши попробуй. Мы сами с отцом Веры их солили. Налегай, сынок. Кушайте на здоровье.

Ой, мамуля! Ну какая же ты наивная у меня! И самая лучшая!

Смотрю на Егора, который покрылся алыми пятнами. Сидит, голову опустил и желваками поигрывает.

— Спасибо, Анна Михайловна. Всё обязательно попробую.

Мама скрывается точно так же быстро, как и организовала этот нескромный пир.

Руки потрясываются, а сердце тарабанит точно оглашенное. Нервничаю страшно. Не каждый день приходится за парнем ухаживать.

Накладываю в тарелку пару котлет, потом подумав, добавляю еще одну.

Ставлю перед Егором и возвращаюсь за своей порцией, не уверенная, что вообще смогу рядом с ним есть.

— А суп? — оборачивается Бестужев.

Ась? Какой суп?

На плите действительно стоит огромная кастрюля с супом, да вот только я не думала, что Егор его будет есть, поэтому и не предложила. Я привыкла, что Ромкина друзья никогда не едят первое, уплетая все мамкины котлеты за обе щеки, а этот, вдруг, суп просит.

Ну суп, так суп!

Наливаю добротный половник горячего, опускаю тарелку на стол и присаживаюсь на соседний стул.

Я не успеваю пожелать приятного аппетита, когда чашка Бестужева из-под супа оказывается идеально пустой.

Так и замираю с поднятой вилкой в руке.

Он что, победитель конкурса едоков на скорость?

— Быстро же ты с ним справился, — без задней мысли, восторгаюсь здоровым мужским аппетитом. — Как будто лет сто не ел, — хохочу.

— Ну не сто, — пожимает плечами. — Лет 13 точно.