Бывшие. Без права выбора

Десятая глава

Утро начинается не с будильника, а с тяжёлого, но твёрдого осознания. Сегодня я не позволю страху снова взять надо мной верх. Пока Лика спит, прижавшись к моему боку, я в тишине составляю план. Не на бумаге, в голове.

Первый пункт: перестать врать самой себе. Второй: перестать бояться говорить с ним. Третий: смотреть ему в глаза, не отводя взгляда.

Приведя Лику в сад, я крепко обнимаю её, и когда она обнимает меня в ответ, тихо шепчет: «Мама, я тебя очень люблю». Её искреннее признание, это самый лучший щит против взрослого цинизма. Я прижимаю её к себе ещё сильнее, вдыхая запах её детского шампуня, такой знакомый и такой спасительный в этот момент.

А потом почему-то продолжаю какое-то время стоять в пустом коридоре группы, уже после того, как дверь за ней закрылась. В ушах ещё звенит её смех, а перед глазами уже стоят цифры из вчерашнего отчёта. Я медленно выдыхаю, расправляю плечи и поворачиваюсь к выходу. Щит на месте. Теперь можно возвращаться на войну.

В офис я вхожу ровно в семь сорок пять. Не раньше, чтобы не выглядеть отчаявшейся, и не позже, чтобы не дать повода для упрёков. На столе у Светланы Игоревны уже дымится свежий кофе, который она пододвигает в мою сторону.

– Доброе утро, – я благодарно улыбаюсь ей.

Она смотрит на меня поверх очков.

– Он уже в кабинете. Ждёт.

Сделав глубокий вдох, я открываю дверь. Он сидит за столом, и первый же его взгляд – проверка. Он словно ищет следы вчерашней слабости. Однако не успевает произнести привычное «Кофе», вместо приветствия, как я ставлю чашку на стол перед ним.

– Отчёт по вчерашнему инциденту. Я его переделал. Нужно сверить итоговые цифры с приложениями. И на этот раз... – он смотрит на меня так, словно я уже совершила ошибку, которую ему лишь осталось обнаружить.

Сердце заходится у меня в груди, но я заставляю себя сделать шаг вперёд. Голос звучит чуть громче, чем нужно, выдавая напряжение.

– На этот раз... если я увижу несоответствие, я обращусь к тебе за разъяснением.

Я чуть не сказала «как ты и советовал», но слова застревают в горле. Слишком пафосно, слишком подобострастно. Я просто держу паузу, чувствуя, как горят щёки.

Он медленно отодвигает ноутбук. Его пальцы по-прежнему сжаты.

– Хорошо, – произносит он наконец, и в его голосе нет ни одобрения, ни интереса, а затем устало проводит рукой по лицу. – Посмотрим.

Это «посмотрим» режет по живому. Оказывается, ждать его недоверия даже больнее, чем открытой злости.

Отчёт, который он исправил, лежит у меня на столе. Я открываю его, и меня почти физически тошнит. Это тот самый документ. Тот самый слайд. Только теперь он безупречен. Каждая цифра здесь – молчаливое напоминание о моём вчерашнем провале. Руки слегка дрожат, когда я кладу их на клавиатуру. Страх никуда не ушёл. Он здесь, сжимает горло. Просто сегодня я решила действовать вопреки ему.

Я открываю методичку. Не с вдохновенным упорством ученицы, а с отчаянием утопающего, которая хватается за соломинку. Я всё также ничего не понимаю в половине терминов. Просто теперь я выписываю их в блокнот не для галочки, а потому что знаю, что следующий провал может стать последним.

Первый час проходит впустую. Я просто перекладываю бумаги, пью воду и не могу сосредоточиться. В голове крутится его «посмотрим». Это не проверка. Это предчувствие приговора.

И только когда я принимаю своё поражение в том, что я никогда не пойму эти отчёты, я, наконец, замечаю это. Не ошибку. Мелочь. В одном приложении курс конвертации отличается от общего. Разница – копейки. Вчера я бы не задумываясь исправила её. Сегодня же во рту пересыхает. А если это не ошибка? А если я снова покажу свою некомпетентность?

Я пять раз перепроверяю, прежде чем подняться и подойти к его столу.

– Максим… Александрович, – голос срывается, и я ненавижу себя за эту слабость. – Здесь разный курс в приложении и основном отчёте. Я не уверена... это специально?

Я протягиваю ему бумагу, и наши пальцы соприкасаются, когда он берёт листок. Последующая минута молчания кажется вечностью.

– Это не ошибка, – говорит он наконец, откладывая документ. – Для этих операций мы используем курс на дату платежа.

Он не смотрит на меня. Не хвалит. Но и не упрекает.

– Хорошо, что спросила, – бросает он через плечо, снова погружаясь в свои бумаги.

Это не победа. Это первая ступенька. Самая трудная. И я её прошла. Не потому, что была смелой, а потому что боялась молчать больше, чем говорить. Эти три слова для меня значат больше, чем любая похвала. Это не «молодец». Это признание того, что я начала играть по его правилам. И выиграла первый раунд.

Весь день я ловлю себя на том, что работаю иначе. Я не боюсь сделать что-то неправильно. Я задаю вопросы. Сначала Светлане Игоревне: о процедурах, о внутренних регламентах. Потом, когда встречаю сложную финансовую модель, решаюсь подойти к нему снова.

– Я не совсем понимаю логику распределения этих затрат. Объясни мне, пожалуйста.

На этот раз он не просто даёт краткий ответ. Он отодвигает свои дела и пятнадцать минут объясняет мне систему, рисуя схемы на листке бумаги. Его безразличный, деловой тон мог бы напугать, но сам факт того, что он тратит на меня время, говорит о многом. Теперь он видит, что я не просто отбываю повинность, а действительно пытаюсь разобраться.

К концу дня я замечаю странную вещь. Его поручения становятся сложнее, но теперь в них есть чёткий фокус. Вместо хаотичных заданий он даёт мне системную работу с финансовыми моделями: ту самую область, где я плавала сутки назад.

Он не просто сбрасывает мне файлы, а ставит задачу: «Разберись в логике и подготовь выжимку для отчёта перед советом директоров».

Это новый вызов. Не проверка на прочность, а тест на обучаемость. И на этот раз я к нему готова. Когда в восемь вечера я собираюсь домой, он всё ещё сидит за своим столом. Я останавливаюсь у двери.

– Финансовые модели проверены. К завтрашнему утру сделаю выжимку.

Он кивает, не глядя на меня.

– Завтра в девять совещание со «Штраусс». Будь готовы присутствовать. Фон Мейер может задать вопросы по финансовой части.

Это не просьба. Это больше, чем приказ. Это доверие, завоёванное каждым преодолённым страхом. Он сознательно подставляет меня под прямой огонь партнёров, зная, что провал теперь будет стоить дорого и ему.