Бывшие. Без права выбора

Двадцать пятая глава

Он вдруг преодолевает расстояние между нами одним стремительным движением, словно между нами нет преграды в виде этой огромной кровати. И, прежде чем я успеваю понять, что происходит, его руки уже сжимают мои плечи, а через мгновение я прижата к нему так сильно, что звёзды плывут перед глазами.

– Не отталкивай, – его хриплый шёпот раздаётся прямо у уха, и в нём слышится отчаянная, почти животная мольба. – Ради всего святого, не отталкивай меня сейчас.

Всё во мне замирает. Шок. Гнев. Испуг. Но под ними предательская, давно забытая волна облегчения. Его объятия не оставляют места для сомнений, для воспоминаний о прошлом, для боли. В них только здесь и сейчас. Жар его тела прожигает тонкую ткань моей футболки, а сердце бьётся где-то в горле, бешено и гулко.

Я пытаюсь выдохнуть, но не могу. Он держит так крепко, словно боится, что я рассыплюсь прахом, если он ослабит хватку хоть на миг.

– Шесть лет, – он говорит, и его губы касаются моего виска. – Шесть долгих лет я пытался заглушить это работой, злостью, чем угодно. Но это никуда не ушло.

Он отрывает меня от себя ровно настолько, чтобы посмотреть в глаза. Его взгляд – это оголённый нерв, боль и тоска без единой защиты.

– Я люблю тебя. Слышишь? Я всегда любил тебя. Даже когда ты ушла. Особенно когда ты ушла. Потому что это стало единственным, что имело значение.

Он не ждёт ответа. Его губы находят мои в поцелуе, который не имеет ничего общего с нежностью. Это не вопрос. Это приговор. Это падение в пропасть, с которым нет сил бороться. В нём вся ярость прошедших лет, вся боль разлуки, вся отчаянная надежда, которую он в себе задавил.

А я... я не отвечаю. Но я и не отталкиваю. Моё тело обмякает в его объятиях, предательски узнавая давно забытое чувство – чувство дома. А по щекам текут слёзы, солёные и горькие, смывая последние остатки защиты.

Он чувствует это. Чувствует мою капитуляцию. И его объятия меняются. Становятся не сокрушительными, а... удерживающими. Оберегающими. И он снова прижимает меня к груди.

Мы не говорим. Мы просто стоим, разбитые и найденные, в центре роскошного немецкого номера, и наша война, наконец, закончилась. Ничьей победой. Или общим поражением. Сейчас это уже не имело значения.

Его сердце бьётся ровно и мощно, как отдалённый гром после бури, и этот стук отзывается эхом во мне самой. Мы словно два уставших воина, сложивших оружие после долгой битвы. И сейчас нам не нужны слова.

Он медленно, будто боясь спугнуть этот хрупкий миг, проводит рукой по моей голове. Его дыхание спокойное и глубокое. И я вдруг понимаю: мы даже дышим в унисон. Ровно, синхронно, как когда-то давно, когда наши тела знали ритм друг друга лучше, чем собственное имя.

Моя рука сама поднимается и ложится ему на спину, ладонь чувствует напряжение, постепенно уходящее из его мышц, а он прижимает меня ещё сильнее.

– Я был дураком, когда принял все твои условия.

– Нет, это я…

– Не нужно, Сонь, это уже пустое. Мы оба совершили ошибку.

От этих слов во мне что-то отпускает. Да. Именно так. Не «ты виновата» или «я виноват». А – мы. Впервые за прошедшие шесть лет – мы.

– Я строил стены, думая, что защищаю тебя от своих неудач, – продолжает он. – А ты приняла эти стены за крепость, которой я отгораживаюсь от тебя.

Я отстраняюсь, заглядываю ему в лицо. Оно спокойное. Усталое до самого дна, но чистое. Без масок. Без этой дурацкой неуязвимости, за которой он прятался все эти годы.

– Мы так долго винили друг друга, – шепчу я, проводя пальцем по его щеке. – А всё оказалось совсем иначе...

Он накрывает мою руку своей. Его ладонь тёплая, твёрдая, знакомая до слёз.

Таким я его помню. Именно таким: без брони, без защитных механизмов.

– Я больше не вынесу этой боли, – говорю я, глядя ему прямо в глаза. – Я хочу, чтобы ты остался. Со мной, с Ликой, навсегда.

Его губы вновь касаются моих, но уже не как приговор, а как клятва. Как начало долгого пути домой. И на этот раз я отвечаю ему. Также медленно, также осознанно. Мы не спешим. У нас впереди целая жизнь, чтобы заново научиться дышать в унисон.

Мы опускаемся на кровать, и он обнимает меня, прижимая к себе. Я вновь прислушиваюсь к стуку его сердца. Оно бьётся ровно и спокойно. Как тогда, в нашей первой квартире.

Его рука лежит у меня на талии, тяжёлая и тёплая. Не собственнически, не страстно, а как будто её место всегда было здесь, и она наконец-то вернулась домой. Я поднимаю руку и кладу ладонь ему на грудь, прямо на сердце. Я чувствую его жизнь. Его присутствие. Не призрака из прошлого, а реального, дышащего человека, который, как и я, нёс в себе нашу общую боль.

– Помнишь, – его голос низкий и спокойный, – как мы лежали и слушали, как за окном дождь стучит по крыше?

Я киваю, прижимаясь к нему ближе. Помню. Всё помню.

– А помнишь, как мы поспорили, кто дольше простоит, не моргнув? – шепчу я в ответ, и губы сами растягиваются в улыбке.

Он тихо смеётся, и этот смех отдаётся в его груди приятной вибрацией.

– И ты проиграла через десять секунд.

– Потому что в твоих глазах было слишком много всего, – признаюсь я. – Я тонула.

– А сейчас тонешь?

Я поднимаю на него глаза. В полумраке комнаты его взгляд тёплый и бездонный. В нём нет прежней ярости, нет боли. Есть лишь тихое, безоговорочное признание.

– Да, – честно отвечаю я. – Снова тону.

Он не говорит ничего. Просто смотрит. И в этом взгляде – всё. Все невысказанные «прости», все спрятанные «люблю», всё «я скучал» и «вернись». Он приближается и целует меня в лоб. Этот поцелуй похож на печать. На посвящение. На обет, который не нуждается в словах.

Мы лежим так, просто глядя друг на друга. Воздух в номере больше не режет лёгкие, не давит свинцовой тяжестью. Он мягкий, тёплый, наполненный тихим покоем, которого я не знала уже много лет. Я чувствую, как всё моё тело, каждая его клеточка, наконец-то расслабляется. Мышечные зажимы, которые стали моей второй кожей, отпускают. Дыхание выравнивается и становится глубоким.

Я закрываю глаза, погружаясь в это забытое чувство полной безопасности. Ощущение, что за твоей спиной есть стена, которая никогда не рухнет. Что тебя не предадут. Не бросят. Что ты дома.

Его пальцы медленно, почти гипнотически, поглаживают мою спину. Это не ласка, ведущая к чему-то большему, это укачивание и утверждение: «Я здесь. Всё кончено. Можно отдыхать».

И я отдыхаю. Впервые за шесть долгих, изматывающих лет я позволяю себе отпустить контроль. Позволяю себе уснуть в объятиях человека, который когда-то разбил мне сердце, а теперь по крупицам собирает его обратно. Потому что я наконец-то понимаю, он не собирает его один. Мы делаем это вместе.

Уже перед тем, как окончательно провалиться в сон, я чувствую, как его губы касаются моих волос.

– Спи, Соня, – шепчет он. – Я больше никуда не уйду.