Бывшие. Без права выбора

Двадцать первая глава

День отъезда наступил с пугающей быстротой. Всё прошло как в тумане: последние приготовления, прощание с тётей Мариной, которая не могла сдержать слёз, и поездки в аэропорт на специальном медицинском транспорте. Больше ничего и не вспомню.

Медицинский самолёт поразил меня своей стерильностью и бездушностью. Он напоминал не средство передвижения, а крошечную, герметичную палату интенсивной терапии с крыльями.

Я уже устроила Лику на специальных носилках, закреплённых по центру салона, и сопровождающая медсестра, женщина лет сорока со спокойными глазами и быстрыми руками, проводила последние приготовления, когда в самолёт зашёл Максим.

На его обычно безупречном костюме были морщины, галстук отсутствовал, а в глазах отчётливо виднелась та самая тень усталости и напряжения, которую не мог скрыть даже его железный самоконтроль. Он выглядел так, будто не спал уже несколько дней.

– Я не мог допустить, чтобы вы летели одни, – его голос звучал ниже обычного. – Просто не мог.

Он вошёл внутрь, и пространство салона мгновенно сжалось, наполнившись его энергией. Лика улыбнулась, едва увидев его.

– Максим! Как здорово, что ты летишь с нами, – её голосок был хриплым, но в нём прозвучала искренняя радость.

Он убрал небольшой дорожный чемодан в специальный отсек и подошёл, опускаясь на корточки рядом с носилками.

– Конечно, солнышко, – он провёл рукой по её волосам, и это движение было на удивление нежным. – Я же обещал.

Лика кивнула и доверчиво уткнулась щекой в его ладонь. Пока самолёт выполнял руление и взлетал, Максим не отходил от неё ни на шаг. Он заметил альбом и фломастеры, которые я положила в сумку, и достал их.

– Давай-ка сделаем что-нибудь, – предложил он, открывая чистый лист. – Нарисуем карту нашего путешествия. Вот наш город.

Он нарисовал кривой домик с трубой, но дочка с восторгом смотрела на его рисунок.

– А вот Германия, далеко-далеко, – на другом конце листа появился ещё один домик, но уже чуть получше.

– А где мы сейчас? – спросила Лика, с интересом следя за движением его руки.

– Прямо здесь, – он поставил жирную точку посреди океана, который изобразил в виде волнистых синих линий. – Летим на волшебном драконе. Видишь его?

Он взял красный фломастер и дорисовал смешные, почти карикатурные крылья самолёту за иллюминатором. Лика рассмеялась. Не слабым, хриплым смехом, а настоящим, звонким, детским. Этот звук в стерильной атмосфере самолёта показался чудом.

Я наблюдала за ними, прикипев к своему креслу, и не могла оторвать взгляд. Он не просто развлекал её. Он создавал для неё параллельную реальность, щит из воображения, который защищал её от страха и боли. И она принимала этот дар, доверяя ему безоговорочно. В её глазах он был не чужаком, ворвавшимся в нашу жизнь, а тем, кто за такой короткий период вошёл в её ближний круг безоговорочного доверия.

Но, как и всё хорошее, это не могло длиться вечно. Примерно через час полёта Лика начала уставать. Веселье пошло на спад, её движения стали вялыми, а на бледных щеках выступили нездоровые пятна. Фломастер выпал из её ослабевших пальцев и покатился по полу.

– Мама, мне жарко... – её голосок стал тонким, жалобным, и моё сердце упало.

Я инстинктивно потянулась к ней, но сопровождающий нас врач уже спешил к носилкам.

– Пожалуйста, оставайтесь на своих местах, – сказал он вежливо, но с той неоспоримой интонацией, что не терпит возражений.

Мы отступили, как по команде. Максим медленно поднялся, и его лицо снова стало непроницаемой маской. Вот только я видела, как при этом напряглись мышцы его шеи. Он отошёл ко мне, и теперь мы стояли плечом к плечу, бессильные зрители страшного спектакля, где наша дочь играла главную роль.

Врач и медсестра работали молча и слаженно, как части одного механизма. Они подключили дополнительные датчики к мониторам, сменили капельницу. Их движения были точными, выверенными, лишёнными суеты. Максим застыл, наблюдая за каждым их действием с таким сосредоточенным вниманием, будто пытался запомнить алгоритм на случай, если придётся повторить.

– Давление падает, – тихо, но отчётливо произнесла медсестра, глядя на экран.

– Сатурация тоже, – также тихо отозвался врач, его пальцы уже доставали очередное лекарство из упаковки.

Внутри у меня всё оборвалось. Я чувствовала, как подкашиваются ноги, и моя рука сама потянулась к Максиму, цепляясь за его рукав. Он не смотрел на меня, его взгляд был прикован к Лике, но его собственная рука поднялась и накрыла мою.

Его пальцы были холодными, почти ледяными. Мы стояли, переплетя пальцы, как когда-то в далёкой прошлой жизни, но теперь нас объединял не романтический порыв, а животный, всепоглощающий страх.

– Дыши, малышка, – прошептал он так тихо, что слова были едва слышны даже мне. – Дыши. Папа рядом.

Казалось, он пытался силой воли, каким-то первобытным инстинктом, заставить её лёгкие работать, а сердце биться ровнее. Его челюсть была сжата так, что на скулах выступили белые пятна, а в его глазах, обычно таких собранных и холодных, я увидела то же самое отчаяние, что клокотало во мне. Это был слепой, беспощадный ужас перед возможностью потери.

Врач ввёл какой-то препарат в капельницу, и наступили самые долгие минуты в моей жизни. Мы молчали, затаив дыхание, прислушиваясь к ровному, но такому уязвимому писку мониторов. Мы словно были двумя берегами одной реки, в бурных водах которой боролась за жизнь наша дочь.

Постепенно, мучительно медленно, звук мониторов стал устойчивее. Напряжение в плечах врача слегка спало. Он вытер платком лоб и обернулся к нам.

– Кризис миновал, – произнёс он, и в его голосе впервые прозвучала лёгкая усталость. – Острая реакция на стресс и перепад давления. За состоянием нужно внимательно следить до самой посадки.

Только после этих слов Максим разжал мою руку, и я заметила, что на моей коже остались красные следы от его пальцев. Он сделал шаг назад, провёл ладонью по лицу, и я заметила, как эта ладонь дрожит.

– Спасибо, – сказал он и устало опустился в кресло.

Я тоже вернулась на своё место, но теперь между нами висела не неловкость, а тяжёлая, общая усталость. Он сел напротив, и его взгляд по-прежнему был прикован к спящей теперь Лике. Воздух в салоне был наполнен запахом медикаментов и тишиной, в которой отзывалось эхо только что отгремевшей бури.

– Она так доверяет тебе, – тихо говорю я, глядя на его руку, которая всё ещё лежит на моей. – Словно чувствует, что ты её... защита.

Он медленно поворачивает голову, и его тяжёлый, уставший взгляд буквально пронзает меня.

– Нет. Она доверяет нам. Видит, что мы вместе в этой борьбе. А я... – он замолкает, а потом чуть громче отвечает. – А я только учусь быть рядом.