Я почувствовала, как пол уходит из-под ног.
– Я... я увидела несоответствие в сумме... – голос предательски дрогнул. – Думала, это техническая ошибка...
– Ошибка? – он резко выпрямился. – Это целевой транш по допсоглашению с «Штраусс-групп». Эти средства должны были пройти отдельной строкой. Ты знаешь, что сейчас будет?
Он отодвинул ноутбук. Его пальцы сжали край стола.
– Сейчас, пока мы здесь разговариваем, мой отдел аналитики завершает финальную проверку этого отчёта. Через час он должен был уйти к немцам. А теперь я вынужден задерживать всех, потому что один «исправленный» файл ставит под удар согласованные сроки.
В его голосе не было ярости. Было нечто худшее: холодное, обезличенное разочарование.
– Я не отправлял тебя на передовую, Соня. Я дал тебе задание проверить цифры. Не менять их.
Он сел в кресло, откинулся на спинку. Взгляд его был тяжёлым и усталым.
– Знаешь, в чём главная разница между тобой тогда и сейчас? Раньше ты, по крайней мере, не боялась спрашивать. Сейчас же ты предпочитаешь делать вид, что всё понимаешь. И это убийственно... для нас.
Эти слова попали в самую точку. Он был прав. Я боялась показаться некомпетентной. Боялась дать ему лишний повод для презрения. И в этом страхе совершила именно ту ошибку, которой так старалась избежать.
– А ты не думал, – выдохнула я, чувствуя, как подступают слёзы, – что мне просто было страшно? Может, мне просто некуда было отступать? Может, у меня за спиной умирающий отец, и я готова была на всё, даже на самое безнадёжное дело, лишь бы не потерять этот шанс? Этот последний шанс, который дал мне ты.
Я смахнула предательскую слезу, злясь на свою слабость.
– Да, я ошиблась. Но я пыталась сделать хорошо. А ты? Ты с самого начала ждал моего провала. Ты сам устроил эту ловушку. Так кто из нас на самом деле безответственный?
Он смотрел на меня. Долго. Молча. В его глазах что-то менялось. Уходила холодность. Появлялось... понимание? Нет, не совсем. Скорее, признание того, что в моих словах есть доля правды.
– Я проверяю всё, что идёт по этому проекту. Но знаешь, что самое забавное? В самый ответственный момент ты подвела. Как и тогда.
Эти слова ударили больнее любой критики работы. Они достигли цели, которую он преследовал, уничтожили меня окончательно. Я стояла, не в силах пошевелиться, чувствуя, как слёзы медленно скатываются по щекам. Я даже не пыталась их смахнуть. Что было толку?
– Я останусь, а ты иди домой. К дочери. Завтра в восемь будь здесь. Мы закончим то, что недоделали сегодня.
Когда я уже бралась за ручку двери, его голос остановил меня:
– И, Соня... В следующий раз, когда будешь не уверена – просто спроси.
Дверь закрылась. Я стояла в пустом коридоре, и только сейчас до меня начало доходить. Он не просто проверял меня. Он давал шанс. Шанс, который я не смогла использовать. Но самый страшный приговор прозвучал в том, что история повторялась.
Тишина в коридоре была оглушительной. Я медленно пошла к лифту, чувствуя, как дрожь в коленях сменяется странным оцепенением. Он проверяет всё, что идёт в «Штраусс». Значит, моя ошибка не успела навредить контракту. Не стала фатальной. Но от этого осознания не становилось легче.
В лифте я поймала своё отражение в зеркальной стене. Заплаканные глаза, бледное лицо. Я всегда считала себя сильной: прошла через рождение ребёнка без мужа, через бесконечные хлопоты с ИП, через болезнь отца. А оказалось, не справилась с простейшим тестом на профессиональную адекватность.
На парковке я долго сидела в машине, не включая зажигание. Руки всё ещё дрожали, но теперь уже не от страха, а от странной, горькой ясности. Он остался в офисе, чтобы исправить мою ошибку. И делал это без театральных упрёков, без унижений. Просто потому, что так надо. Потому что он – профессионал. А я...
Звонок телефона вывел меня из оцепенения. Тётя Марина.
– Сонь, Лика не спит, ждёт тебя. Говорит, без маминых объятий не уснёт.
Её голос звучал так обычно, так по-домашнему, что на глаза снова навернулись слёзы. В этом мире всё ещё существовало место, где меня ждали просто потому, что я – мама.
– Уже выезжаю, – отвечаю я и завожу мотор.
Дома пахло корицей и детством. Лика сидела на кухне с тётей Мариной, а на столе перед ними стоял недоеденный пирог.
– Мамуля! – её тёплые ручки обвились вокруг моей шеи, и мир на мгновение перестал быть таким враждебным.
Укладывая дочь, я думала, что завтра мне снова придётся войти в тот кабинет. Смотреть ему в глаза. И странно, но мысль об этом больше не вызывала паники. Теперь это было похоже на вызов. На возможность доказать, в первую очередь самой себе, что я могу учиться на своих ошибках. Что «безответственная» это не приговор, а ярлык, который можно снять, если перестать бояться признавать свои слабости.
Перед сном я ещё раз проверила телефон. Никаких сообщений. Тишина. Но теперь она была другой, не осуждающей, а выжидающей. Завтра будет новый день. И я поняла, что готова его встретить. Не как жертва, не как провинившаяся школьница, а как взрослый человек, который наконец-то осознал правила игры. И главное из них звучало в его последних словах: «Спроси. Это не слабость».