Бывшие. Без права выбора

Четвертая глава

Дверь лифта закрылась, отсекая меня от того ледяного ада, что царил в его кабинете. Я прислонилась лбом к холодной металлической стенке, пытаясь перевести дух. В ушах всё ещё стояло эхо его голоса: «С сегодняшнего дня ты живёшь по моим правилам». Я сжала веки, но под ними стояло его лицо, безжалостно и чужое.

Путь домой слился в одно тёмное пятно. Я не помнила, как вела машину, как переключала передачи. Руки сами крутили руль, а в голове билась одна и та же мысль, как заезженная пластинка: «Я согласилась. Уступила». Но при этом я отчётливо понимала, что у меня просто не было выбора.

Подъезд нашего дома встретил меня затхлой, но такой родной тишиной. Я остановилась у своей двери, и рука с ключом неожиданно замерла в воздухе. Я хотела сначала умыться, прийти в себя, но одна в пустой квартире я бы просто разрыдалась. И, практически не задумываясь, я повернулась и тихо постучала в соседскую дверь.

Она открылась практически мгновенно, словно тётя Марина стояла и ждала. Она широко улыбалась, но в следующий миг на её лице отразилась тревога.

– Софьюшка? Родная, что случилось? – её тёплый, грудной голос был полон такого неподдельного участия, что у меня снова предательски задрожал подбородок.

Она, не дожидаясь ответа, взяла меня за локоть и мягко, но настойчиво втянула в свою квартиру.

– Заходи, заходи скорее, что-то ты совсем расклеилась.

Запах свежей выпечки, ванили и уюта ударил в нос, а следом я увидела её.

Лика.

Она спала, свернувшись калачиком на большом диване под лоскутным одеялом, которое тётя Марина связала за прошлую зиму. В одной руке дочка сжимала потрёпанного плюшевого зайку, подаренного той же тётей Мариной.

Всё внутри во мне перевернулось. Вся злость, весь стыд, вся горечь отступили, уступив место волне такой всепоглощающей, болезненной нежности, что перехватило дыхание. Я медленно подошла и опустилась на колени перед диваном.

Осторожно, кончиками пальцев, я коснулась её волос. Мягких, шелковистых, пахнущих домом. Провела рукой по щеке. Она во сне сморщила носик и что-то прошептала, перевернувшись на другой бок. Моё сердце сжалось так сильно, что стало больно.

– Я ходила к её отцу, своему бывшему мужу… – слова полились сами собой, хотя ничего подобного я не планировала.

Женщина внимательно меня слушала, давая мне выговориться.

– Он согласился, – в итоге произнесла я, не отрывая взгляда от дочери. – Согласился помочь с папой.

– Ну, слава богу! – выдохнула тётя Марина, и я услышала, как на кухне звенит чайник. – Значит, договорились?

– Договорились, – прошептала я. – Я должна стать его личным ассистентом. На всё время, пока папа будет на лечении. Полное послушание. Без возражений. Он сказал… что я буду его инструментом и ему плевать на мои обстоятельства.

В воздухе повисла тяжёлая, густая тишина. Потом я услышала, как тётя Марина резко поднялась.

– Что? – её голос прозвучал не с испугом, а с холодной, острой яростью, которую я никогда от неё не слышала. – Что он себе позволяет? Инструмент? Да он с ума сошёл, этот твой Максим!

Она подошла ближе, её лицо было суровым и решительным.

– Слушай меня, Соня, и запомни хорошенько. Ты не инструмент. Ты – мать. Ты – дочь. Ты сильнее, чем он когда-либо будет. Он что, думает, что может вот так, использовать тебя в угоду своим прихотям? Использовать твоё горе?

Её тёплая, чуть шершавая ладонь легла поверх моей, всё ещё лежавшей на голове Лики.

– Нет уж, дорогая. Ты ему не дашься так просто. Ты возьмёшь его деньги, ты спасёшь отца. А ему… ты покажешь. Покажешь, какую чудовищную ошибку он совершил. Ты выдержишь. Ты будешь холодной как лёд, и острой как бритва. Будешь делать всё, что он скажет, и сделаешь это так безупречно, что у него зубы затрещат от злости.

Её слова падали, как тяжёлые, тёплые капли, смывая с меня грязь унижения, и во мне словно что-то сдвинулось, выпрямилось.

– А за Лику не беспокойся, – твёрдо сказала тётя Марина. – Я её из сада заберу, накормлю, и спать уложу. И даже не перечь, считай, ты мне большое одолжение делаешь. У меня всё равно тоска без детского смеха. Так что голова у тебя должна быть свободна. Ты поняла меня? Ты не одна.

Я подняла на неё глаза. Слёзы высохли, а в груди, вместо ледяного кома, впервые за этот вечер появилось что-то твёрдое, почти осязаемое. Что-то похожее на стальную опору.

– Да, – сказала я, и мой голос, наконец, обрёл почву под ногами. – Я даже не знаю, как вас благодарить...

– Никаких благодарностей, – отрезала она вставая. – А он ещё пожалеет о своём решении, вот увидишь.

Я осторожно взяла Лику на руки, и тётя Марина помогла нам перебраться в нашу квартиру. Убедившись, что у меня всё хорошо, она тихо удалилась. Я уложила дочку в свою большую кровать, прижалась к её тёплой спинке и, обняв её маленькое тело, наконец закрыла глаза. Дыхание Лики, ровное и спокойное, постепенно усыпило и мою тревогу.

Утро пришло слишком быстро. Но оно было другим. Я стояла перед зеркалом в своей спальне и наносила макияж, хотя уже давно отвыкла от этого. Рука не дрожала. Внутри была та самая собранная, холодная пустота, о которой говорила тётя Марина.

Я надела свой любимый деловой костюм. Ярко-красный, словно цвет крови, гнева и бесстрашия. Мой доспех на предстоящую битву.

– Он просто бывший, – сказала я себе, глядя в глаза своему отражению.

Но в груди что-то кольнуло. Что-то острое и быстрое, словно укол булавки. Неправда. Он никогда не был и не будет «просто» кем-то. Но сегодня это не имело значения.

Лика сонно жевала кашу на кухне.

– Мама, ты красивая, как принцесса, – млела она, и её слова обожгли мне душу.

Я присела перед ней, поправив воротник платьица.

– Спасибо, солнышко. Ты сегодня с тётей Мариной, хорошо? Мне нужно на работу.

– На новую работу? – уточнила она, и в её глазах вспыхнул интерес.

– Да, – ответила я, целуя её в макушку. – Но, если мне придётся задержаться, помни: мама тебя любит сильнее всего на свете.

Выйдя из квартиры, я не позволила себе ни на секунду задуматься. Я отвела Лику в сад, её маленькая тёплая ладонь доверчиво лежала в моей. Перед тем как зайти в группу, она обернулась и помахала мне. Я помахала в ответ, и это простое движение словно поставило последнюю точку, отсекая все сомнения.

Я села в машину, завела мотор и поехала в его офис. В сердце не было ни страха, ни сомнений. Лишь холодная, отточенная решимость.

Война была объявлена. И я была готова к новому сражению.