Бывшие. Без права выбора

Шестая глава

Я ехала домой и не могла думать ни о чём, кроме одного: он сдержал слово. Тяжёлый, ледяной камень, лежавший у меня на душе, наконец сдвинулся. Сквозь образовавшуюся щель хлынуло такое ослепительное, болезненное облегчение, что слёзы сами потекли по щекам.

Припарковавшись у своего дома, я почувствовала лёгкость, которой не было много недель. И в этот момент зазвонил телефон. Мама.

– Сонюшка! Доченька! – её голос звенел, как хрустальный колокольчик. – Чудо! Настоящее чудо! Его начали готовить к транспортировке! Врачи всё организовали, мы вылетаем утром!

Воздух застрял у меня в лёгких. Я сжимала трубку и не могла вымолвить ни слова, слушая её счастливый, полный слёз смех.

– Мам… Это… Это самая лучшая новость, которую только можно услышать – ответила я, чувствуя, как по щекам снова катятся слёзы, теперь уже чистого, ничем не омрачённого счастья.

– Ох, родная. Чудо, просто чудо. Я не знаю, как и почему, но оно случилось, и теперь у нас обязательно всё будет хорошо.

Я не стала разрушать её веру в чудо. Пусть хоть кто-то из нас будет по-настоящему счастлив. А я… Я со всем справлюсь. Главное, чтобы папе стало лучше.

Мы ещё немного поговорили с ней, а затем попрощались, договорившись, что завтра, по возможности, она выйдет на связь. Я ещё несколько минут сидела в тишине, позволяя себе просто дышать и чувствовать эту свободу от тревоги за жизнь отца у себя внутри.

Лика выбежала в прихожую едва тётя Марина открыла дверь и вцепилась в мои ноги.

– Мамуля!

– Всё хорошо? – внимательно глядя на меня, тихо спросила соседка.

– Всё хорошо, – кивнула я, и моя улыбка на этот раз была настоящей, идущей из самой глубины души. – Папу везут в Германию. Завтра.

– Софьюшка, это же просто замечательная новость, – она мягко потрепала меня по плечу. – Забирай свою принцессу, а я сейчас дам вам с собой пирог с вишней. Вы обе сегодня заслужили праздник.

Мы с дочкой устроили настоящий пир хаоса и счастья. Пластилин всех цветов радуги превратился в уродливых, но бесконечно милых монстров. У моего монстра голова была больше туловища, а у Ликиного целых десять глаз разного размера и одна нога.

– Мам, смотри, какие они чудные, – её смех, звонкий и заразительный, наполнил всю квартиру.

Я смеялась вместе с ней, и это ощущение было таким непривычным и целительным, будто что-то замёрзшее и сжавшееся внутри меня наконец-то оттаяло и расправилось.

Потом мы устроили концерт. Залезли на диван, вооружились воображаемыми микрофонами-расчёсками и во весь голос запели «Облака, белогривые лошадки…». Лика смешно тянула гласные, и её глаза сияли от восторга. Я смотрела на неё, и внутри у меня распускалось тёплое, тихое чувство полного, абсолютного счастья.

Запах вишнёвого пирога, который тётя Марина дала нам с собой, смешивался с ароматом чая. Мы ели прямо руками, отламывая ещё тёплые, липкие куски, и мазали вареньем по щекам. Никаких правил, никаких «не пачкайся». Только мы, сладкий пирог и наша маленькая вселенная, где не было места тревогам.

Позже, отмытые и в чистых пижамах, мы зарылись в большую кровать. Лика пристроилась на моей половине, крепко прижавшись ко мне. Я обняла её, чувствуя под ладонью ритмичный взлёт и падение её рёбер в такт дыханию. Её маленькая рука доверчиво лежала на моей, а в комнате пахло детским шампунем, вишней и безмятежностью.

– Мама, – прошептала она уже сонным, растрёпанным голоском, – мне так нравится, когда ты смеёшься.

Эти простые слова попали прямо в сердце. Я прижалась губами к её макушке.

– А мне нравится всё, что связано с тобой, моя радость.

Её дыхание скоро стало ровным и глубоким. А я ещё долго лежала в темноте, слушала этот самый дорогой звук на свете и гладила её по волосам. Впервые за многие недели в доме царил не страх, а мир. Хрупкий, драгоценный, выстраданный, но настоящий. И я поклялась себе, что сделаю всё, чтобы защитить его.

На следующее утро я вошла в офис с новым, незнакомым чувством. Не с обречённостью, а с холодной, отточенной решимостью. Я точно знала, что я со всем справлюсь, выполню эту сделку до конца и навсегда вычеркну Максима из своей жизни, как и он когда-то.

Я вошла в кабинет, и меня будто ударило по глазам. Максим был не один. Они стояли у панорамного окна, залитые слепящим утренним светом, и что-то активно обсуждали. Я узнала её практически сразу. Евгения. Та самая, что когда-то разрушила нашу семью.

Она что-то говорила ему, лёгкая, уверенная улыбка играла на её губах. И её рука, с ярко-красным, безупречным маникюром, лежала у него на предплечье. Небрежно, привычно.

Сердце упало куда-то в пятки, отозвавшись короткой, но острой болью. Не ревностью, нет. Это было что-то другое. Горечью оттого, что картина, разбившая мою жизнь шесть лет назад, стояла здесь, такая же живая и безразличная, словно время застыло.

И в этот самый момент он повернул голову. Его взгляд скользнул по мне, стоящей в дверях, потом на руку Евгении на его руке. На его лице не дрогнул ни один мускул.

– А вот и наша помощница, – произнесла Евгения, следуя за его взглядом.

Её рука медленно опустилась ниже, к его запястью.

– Мы как раз обсуждали, как лучше использовать тебя, – её улыбка не исчезла, а стала лишь слаще и ядовитее. – Вернее, твои способности.