Бывшие. Без права выбора

Двадцать третья глава

– Я посплю в кресле, – голос Максима звучит глухо.

Он снимает пиджак, при этом его движения резкие, угловатые.

– Не будь идиотом, – отрезаю я. – Ты и так еле на ногах стоишь. Места хватит нам обоим.

Душ принимаем по очереди, как заключённые в камере. Я первая. Горячая вода не смывает напряжение, оно словно въелось под кожу и не желает уходить. Выйдя из ванной, я застаю его у окна, спиной ко мне. Он смотрит в ночной город, его плечи напряжены, и воздух вокруг словно наэлектризован.

Ложусь с правой стороны кровати и поворачиваюсь к стене. Слышу, как он заходит в ванную, как начинает шуметь вода. Воздух становится ещё гуще, и теперь, кажется, даже трудно дышать. Я ворочаюсь, пытаюсь найти удобное положение, но всё не так. Матрас слишком мягкий, подушка слишком высокая, но главное – он.

Когда я чувствую, как под ним прогибается матрас, по телу против воли проносится волна дрожи, а пульс превышает все допустимые нормы. Шесть лет. Уже должно было отпустить. Должна была привыкнуть к мысли, что он лишь часть прошлого. Но вот он лежит на расстоянии вытянутой руки, и каждая клеточка моего тела помнит.

Помнит тепло его ладоней, его низкий, грудной смех, когда он запрокидывал голову, обнажая уязвимую линию горла. Всё во мне помнит, как мы засыпали, сплетясь в один клубок, в нашей первой квартирке, где пахло свежей краской, дешёвым кофе и безграничным, окрыляющим счастьем.

– У тебя ресницы, как у девочки, – его шёпот был похож на ласку, а палец, скользящий по моей щеке, заставлял всё внутри трепетать.

– А ты храпишь, как трактор, – дразнила я в ответ, прижимаясь к его твёрдой, надёжной груди, и вдыхая его чистый, мужской аромат.

Тут же, против воли, из самых потаённых уголков памяти, всплывают воспоминания о ночи в нашей первой квартире, когда мы только туда переехали. Ещё не было мебели: только матрас на полу и коробки с книгами.

За окном хлестал дождь, заливая стёкла серебристыми потоками, а мы лежали, завернувшись в одно одеяло, и его пальцы медленно, почти гипнотически, скользили по моей спине. Каждое прикосновение было обещанием. Каждое движение рождало на коже мурашки и разливалось по жилам горячей волной.

Я зажмурилась, погружаясь в это ощущение, в его тепло, в его близость.

– Ты пахнешь домом, – прошептал он, и его губы обожгли кожу на моей шее, чуть ниже уха.

Это были не просто слова. Это было признание. Я чувствовала, как бьётся его сердце в унисон с моим. В его расширенных зрачках я видела не только страсть. Я видела обожание, преданность, ту самую хрупкую и такую прочную нить, что связала нас навсегда. Казалось, навсегда. А позже, когда мы лежали уставшие, но счастливые, я думала: «Вот оно. Счастье».

Он уснул первым, прижавшись ко мне всем телом, его рука тяжело и уверенно лежала на моём бедре. Я не спала, слушала его ровное дыхание и боялась пошевелиться, чтобы не разрушить эту хрупкую, совершенную гармонию. Он пах тогда нашим общим будущим. Надеждой. Любовью, которая казалась такой нерушимой, такой вечной.

А потом... Потом его запах изменился. В нём появились ноты дорогого парфюма и едкая горечь одиночества, которое стало моим верным спутником. Всё началось с того вечера, когда я приготовила его любимую пасту, а он в первый раз пропустил ужин.

Максим пришёл поздно ночью и сразу лёг спать, а когда я встала, чтобы сходить в туалет, экран его телефона вспыхнул и на нём горело сообщение от Евгении: «Спасибо за сегодня. Было великолепно». Потом пришли первые звонки глубокой ночью, которые он принимал шёпотом в соседней комнате, думая, что я сплю.

Следом начались «срочные совещания», на которые он уходил, даже недопивая утренний кофе. Далее – командировки, и я считала чудом те часы, которые нам удавалось провести вдвоём. Он говорил «я тебя люблю», но эти слова всё чаще тонули в тишине пустой квартиры.

И лишь один пункт оставался неизменным – теперь с ним практически всегда рядом была Евгения. Её имя стало звучать в нашем доме чаще, чем моё.

Да, мы смогли позволить себе больше. Мы переехали из той уютной квартирки с матрасом на полу в просторные, холодные апартаменты с панорамными окнами. Но с каждым новым метром роскоши между нами вырастала невидимая, но непреодолимая стена отчуждения.

Его смех стал звучать всё реже. Даже если он был рядом, его мысли витали где-то далеко, в мире сделок, контрактов и деловых ужинов, где ему, видимо, было куда интереснее. Я словно перестала быть его убежищем, став лишь дополнительной частью окружающего его интерьера.

И в самой гуще этих безрадостных дней случилось чудо: я узнала, что беременна. Я думала, что это всё изменит, что это вернёт то утраченное тепло, что было между нами, но не вышло… Наоборот, в день, когда я собралась ему всё рассказать, я застала тот поцелуй в его офисе. И все пазлы сложились в единую, ужасающую картину.

И вот он снова здесь, так близко, что физически больно. От него пахнет тем же гелем для бритья, что и шесть лет назад. Свежим, с лёгкой горьковатой ноткой кедра. Я узнаю этот аромат мгновенно, и он бьёт прямо в сердце, заставляя его бешено колотиться.

Этот знакомый запах обволакивает меня, проникает под кожу, запускает предательскую химическую реакцию в крови. Всё внутри переворачивается, сжимается в сладком, мучительном спазме. Я до сих пор отчётливо помню, как, уткнувшись лицом в его шею, вдыхала его, чувствуя себя в абсолютной безопасности.

А сейчас он для меня чужой, недосягаемый. И эта пропасть между знакомым ароматом и абсолютно чужим человеком, от которого он исходит, разрывает меня на части.

Тишина становится невыносимой. Она давит на барабанные перепонки, пульсирует в висках. И вдруг...

– Почему ты так со мной, Соня?