Бывшие. Без права выбора

Третья глава

– Помощь, – повторил он, как будто пробуя это слово на вкус.

Он медленно прошёлся передо мной, его взгляд, тяжёлый и пронзительный, скользнул по моим рукам, бессознательно сжатым в кулаки. Каждый его шаг отдавался в тишине кабинета гулким эхом, отсчитывая секунды моего унижения.

– И, конечно, это вопрос жизни и смерти?

Я чувствовала, как по спине бегут мурашки. А он явно наслаждался этим. Наслаждался моей беспомощностью, моим отчаянием.

– Папа… – голос сорвался, и я сглотнула ком в горле, заставляя себя говорить чётко, без дрожи. – У моего отца болезнь Фабри. Если в течение ближайшей недели не отправить его на операцию в Германию, будет уже поздно. Но речь идёт о сумме, которую мы с мамой, даже если продадим всё, что у нас есть, не сможем собрать.

Он остановился напротив, и в его глазах что-то промелькнуло. Не сочувствие, нет. Скорее, холодный, расчётливый интерес.

– Значит, я твой последний шанс? – произнёс он задумчиво. – Настолько сложный случай?

– Очень, – прошептала я. – Я… я оформлю долговую расписку, буду работать на тебя до последнего дня жизни…

– Избавь меня от подобных причитаний, – он усмехнулся, и этот звук резанул по живому. – Я хочу увидеть бумаги: историю болезни, заключение врача, всё, что ты мне сможешь предоставить…

– Конечно, всё что угодно…

– Всё что угодно? – ухмыльнулся он. – И чем же ты мне можешь быть полезна? Мир изменился, ты – нет.

От этих слов стало физически больно. Он был прав. Я отстала от жизни, погрузившись в материнство и выживание. Но я не позволила ему это увидеть.

– Тогда зачем ты меня слушаешь? – выдохнула я, поднимая подбородок. – Зачем отпустил охрану?

Его губы тронула та самая язвительная улыбка, которая когда-то сводила меня с ума, а теперь вызывала лишь леденящий ужас.

– Потому что я, пожалуй, помогу твоему отцу.

Сердце ёкнуло, в груди вспыхнула слабая, почти невероятная надежда. Но я знала Максима. Знала его слишком хорошо.

– Что ты хочешь взамен? – спросила я, и мой голос прозвучал чужим, плоским.

Он подошёл к столу, взял со столешницы перьевую ручку, весомую, дорогую, повертел её в пальцах. Казалось, время замедлилось, ожидая его вердикта.

– Ты станешь моим личным ассистентом. На всё время, пока твой отец будет на лечении и последующий период реабилитации, – его голос был низким и ровным, но в нём проскользнула какая-то надтреснутость. – Полное послушание. Без возражений. Ты будешь выполнять всё, что я скажу.

Он посмотрел на меня, и в глубине его глаз, как осколок, блеснуло что-то неуловимое.

– Или ты хотела, чтобы я просто дал тебе денег? Как банк? – он усмехнулся, но в этой усмешке не было радости. – Нет, Соня. Ты пришла ко мне, и я хочу понять, на что ты действительно способна, когда на кону стоит жизнь дорогого тебе человека. Хочешь спасти отца? Докажи. Каждым своим действием. Каждой минутой, проведённой рядом со мной. Без права на ошибку.

Воздух перестал поступать в лёгкие. Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Это было хуже, чем я могла предположить. Хуже денег, хуже долга. Это было рабство. Добровольное рабство у человека, который меня ненавидел.

– Ты… ты не можешь так поступить, – прошептала я. – У меня есть дочь… Лика… ей пять лет, и я не могу…

Имя дочки сорвалось с губ само собой, от ужаса и отчаяния. Его взгляд на мгновение стал острее, внимательнее, но почти сразу же снова стал непроницаемым.

– Пять лет... Как мило, – тихо, почти невольно, повторил он, и его взгляд на секунду стал отрешённым, будто он заглянул в какую-то параллельную реальность, где всё сложилось иначе. Но потом он резко встряхнулся, и маска безразличия вернулась на место, став только ещё жёстче. – Твои личные обстоятельства – твои проблемы. Ты пришла сюда сама, зная, что у тебя есть ребёнок. Обратись к мужу, пусть он возьмёт заботу о дочери на себя.

Его слова вонзились в самое сердце. Отец моей дочери, стоящий от меня в трёх шагах, предлагает мне обратиться к несуществующему мужу. Горькая ирония ситуации сдавила горло.

– У меня нет мужа, – прозвучало резко и отрывисто, гораздо резче, чем я планировала.

На его лице промелькнуло что-то стремительное, почти неуловимое. Не торжество. Не злорадство. Что-то более острое и тёмное.

– Нет? – он медленно подошёл ближе, и в его глазах загорелся опасный, колкий огонёк. – А ведь я был почти уверен. Спустя пару месяцев после того, как нас развели, я видел тебя в том кафе на Рахманинова. Ты сидела с каким-то темноволосым мужчиной. И смеялась. Так заразительно, будто у тебя в жизни не было ни одной проблемы. Ни одного разбитого сердца, оставленного за дверью.

Его слова повисли в воздухе, и я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Не из-за обвинения, а из-то тона. В его голосе, пропитанном ядом, слышалась горечь. Настоящая, невыдуманная. Он не просто констатировал факт. Он... ревновал? Все эти годы? Мысль была настолько абсурдной, что на секунду выбила меня из колеи.

Я лихорадочно перебирала в памяти обрывки прошлого. Кафе на Рахманинова... Спустя пару месяцев... И вдруг, словно вспышка, в сознании возник образ.

– Я... – начала я, но голос предательски дрогнул.

– Что, Соня? – он язвительно поднял бровь. – Уже не можешь вспомнить, кем он тебе приходился? Или их было так много, что все лица слились в одно?

И тут меня осенило. Темноволосый. Заразительный смех. Сергей. Мой двоюродный брат, которого он видел всего пару раз на наших семейных праздниках в самом начале отношений. Он не узнал его. Он увидел то, что хотел увидеть – подтверждение того, что я легко забыла его и нашла утешение с другим.

Я была готова выкрикнуть: «Это был мой брат, идиот!». Но тут же отбросила эту идею. Зачем? Чтобы оправдаться перед ним? Чтобы увидеть, как его спесь рухнет? Нет. Пусть верит в то, во что хочет верить. Его заблуждение – это ещё один кирпич в стене, которая защитит мою тайну. Пусть думает, что я легкомысленная стерва. Так будет проще.

Я выпрямила спину, собрав все остатки своего достоинства.

– Что входит в эти… обязанности? – спрашиваю, глядя ему прямо в глаза.

Он наклонился чуть ближе, и я почувствовала лёгкий, едва уловимый аромат его парфюма: терпкий кедр, смешанный с дымом и кожей. Тот самый, что я когда-то выбрала для него, и который, как оказалось, он до сих пор не сменил.

– Всё, Софья. Абсолютно всё. От утреннего кофе до организации встреч. От сопровождения на светских мероприятиях до решения личных вопросов. Ты мой инструмент. Твои мысли, твоё мнение, твоё «нет» – больше не имеют значения. Ты поняла меня?

В глазах потемнело. Я представляла себе долг, унизительную просьбу, но не это. Не тотальное уничтожение моей воли. Мысль о Лике, о том, что я буду принадлежать ему всецело, не оставляя сил и времени на собственную дочь, была невыносимой.

– А если я откажусь? – голос был тихим, почти беззвучным.

Он выпрямился, и его лицо снова стало маской полного безразличия.

– Тогда можешь идти. И надеяться на чудо. У тебя, если я правильно понял, есть всего несколько дней, чтобы его дождаться.

Он повернулся к окну, спиной ко мне, демонстративно показывая, что разговор окончен. Что его не волнует мой выбор. Что я для него – ничто.

Но если я скажу «нет», и папа умрёт… Я не переживу этого. Чувство вины съест меня заживо.

Это не был выбор. Это был приговор.

Я сделала глубокий, прерывистый вдох, чувствуя, как с каждым миллиметром воздуха внутрь затекает лёд. Я смотрела на его спину, на его широкие плечи, когда-то бывшие моим убежищем, а теперь – символом моего порабощения.

– Хорошо, – прошептала я.

Он не обернулся.

– Громче, Софья. Я должен быть уверен, что ты понимаешь, на что идёшь.

Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль помогала не расплакаться.

– Я согласна. Я стану твоим ассистентом.

Он медленно повернулся. В его глазах не было ни удовлетворения, ни торжества. Лишь ледяное, бездонное спокойствие.

– Отлично. Завтра в восемь утра будь здесь. Не опаздывай. И, Соня… – его голос понизился до опасного шёпота. – С сегодняшнего дня ты живёшь по моим правилам. И я буду следить за их исполнением. До последней запятой.

Он взял со стола смартфон, снова повернувшись ко мне спиной, явно давая понять, что я могу уходить. Что я больше неинтересна.

Я стояла ещё секунду, пытаясь осознать, что только что продала душу дьяволу. Бывшему мужу. Человеку, которого когда-то любила больше жизни. А потом развернулась и стремительно покинула его кабинет. Первые предательские слёзы, наконец, покатились по щекам. Я смахнула их тыльной стороной ладони, злясь на свою слабость.

Но где-то глубоко внутри, под этим слоем стыда и отчаяния, тлела одна-единственная мысль: я сделаю это. Я всё вынесу. Пусть он думает, что сломал меня. Пусть думает, что купил. Но эта сделка лишь первое сражение в войне, которую он сам же и начал.