Бывшие. Без права выбора

Четырнадцатая глава

Тишина в стерильном коридоре оглушает. Она густая, тяжёлая, нарушаемая лишь отдалённым гулом аппаратуры и бешеным стуком моего сердца. Я отдаляюсь от него на пару шагов, прислоняюсь к холодной стене и закрываю глаза, пытаясь собрать в кучу расползающиеся мысли. Но они, словно ртуть, ускользают, оставляя только ледяной ужас и одно-единственное слово, которое он произнёс так легко. «Дочь».

Максим стоит напротив, и его фигура кажется ещё более массивной в этом безликом пространстве. Он не суетится, не пытается меня утешить. Он просто... ждёт. И это его молчаливое, собранное спокойствие выводит из себя больше любой истерики.

Мы начинаем говорить одновременно, разрезая тишину.

– Зачем ты назвал её своей дочерью?

– Почему её отца нет рядом?

Фразы сталкиваются в воздухе и замирают. Его вопрос бьёт точно в цель, заставляя меня внутренне сжаться. Он медленно выпрямляется, и его глаза мгновенно темнеют.

– Ты хочешь обсудить это сейчас? – его голос тих, но каждый звук в нём отточен, как лезвие.

– Именно сейчас! – я выпрямляюсь, сжимая кулаки. – Ты не имел права! Ты…

– Права? – он делает шаг вперёд, и пространство между нами сжимается, наполняясь электрическим напряжением. – Я дал тебе самый быстрый способ получить информацию. Единственный шанс оказаться здесь, а не торчать у стойки в приёмной, пока твоя дочь...

Он резко обрывает себя, и по напряжению его челюсти видно, как ему трудно подбирать слова.

– Способ получить информацию? – истерический смех вырывается из моей груди, вот только он звучит горько и неуместно. – Конечно. Для тебя всё вокруг лишь инструменты и расчёты. Люди, чувства, слова... Всё можно использовать, лишь бы добиться своего. Удобная позиция, не правда ли?

– А твоя удобней? – его голос становится опасным шёпотом.

Он подходит так близко, что я чувствую исходящее от него тепло, чувствую запах его кожи, смешанный с парфюмом.

– Легко спихнуть всё на мою бесчувственность, прикидываясь жертвой? Я только что нарушил множество правил, чтобы привезти тебя сюда, использовал связи, чтобы нам не пришлось ждать. А ты допытываешься о моих мотивах?

– Я не просила тебя обо всём этом!

– И что бы ты сейчас делала? А?! – он почти рычит, его лицо всего в сантиметре от моего, и его глаза пылают зелёным огнём. – Но давай вернёмся к моему вопросу. Где отец этой девочки? Почему её мать одна мечется по городу, а не звонит тому, кто должен быть рядом в такой ситуации?

Каждая клеточка моего тела разрывается от боли. Правда жжёт горло, как раскалённая сталь. Я поднимаю подбородок, глядя ему прямо в глаза, которые так похожие на Ликины.

– Её отец, – я произношу с ледяным спокойствием, которого во мне нет, – не достоин находиться рядом с ней. Он недостоин даже знать о её существовании.

Я вижу, как что-то вспыхивает в его взгляде. Непонимание? Гнев?

– И кто ты такая, чтобы решать, кто достоин, а кто нет? – цедит он сквозь зубы.

– А кто достоин? Может он? – я перебиваю его, и моё сердце колотится так, что, кажется, вырвется из груди. – Тот, кто однажды уже доказал, что ему нельзя доверять? Тот, кто способен на подлость и предательство?

Мы дышим тяжело, почти в унисон. Воздух между нами раскалён до предела, каждый наш вздох – это вызов, каждое слово – обнажённый нерв. Он смотрит на меня с таким напряжённым, яростным недоумением, будто пытается разгадать шифр, ключ к которому у него украли.

– Ты говоришь так, – он начинает, и его голос низок и опасен, – будто это…

И в этот самый момент, когда слова, которые могут изменить всё, уже готовы сорваться с его губ, раздаётся отчаянный, срывающийся голос:

– Сонюшка!

Мы оба резко оборачиваемся и видим идущую к нам тётю Марину. Её лицо заплакано, волосы растрёпаны, а в руках она сжимает Ликину кофту. Она спешит к нам, не замечая напряжения, витающего в воздухе.

– Соня, родная! – она хватает меня за руки, её пальцы ледяные. – Я так испугалась! Она вся горела, а потом закатила глаза... Я думала, всё...

Её голос срывается, и я автоматически обнимаю её, похлопываю по спине, но мой взгляд по-прежнему прикован к Максиму. Он отступил на шаг, и его лицо снова стало маской, но в глазах ещё тлеют угли невысказанной ярости. Момент упущен. Правда, висевшая на волоске, снова отступила в тень.

– Всё хорошо, всё обязательно будет хорошо, – бормочу я, чувствуя, как дрожу. – Сейчас врачи сделают всё необходимое.

– Ой, простите, – она всхлипывает, замечая Максима. – А вы кто?

Её взгляд мечется между нами. Максим выпрямляется, но по-прежнему смотрит только на меня, и в его взгляде обещание, что это далеко не конец.

– Это Максим Александрович, – говорю я, и мой голос звучит устало. – Мой начальник.

Тётя Марина кивает, слишком расстроенная, чтобы задавать больше вопросов.

И когда тишина снова начинает сгущаться, у меня в кармане вибрирует телефон. Я вздрагиваю, когда вижу мамин звонок. Сердце замирает. Она знает? Кто ей сказал? Тётя Марина?

– Мам? – подношу я трубку к уху, и мой голос предательски дрожит.

– Доченька! – её голос полон настоящего ужаса. – Слушай меня внимательно. Вам с Ликой срочно нужны анализы на Фабри! Ты можешь оказаться носителем, а это значит...

Она замолкает, и в тишине я слышу её прерывистое, паническое дыхание. Мир вокруг плывёт, и я чувствую, как кровь отливает от лица.

– Это значит, Лика в группе риска. Ей нужна срочная диагностика. Соня, ты слышишь меня? Сдайте анализы. Немедленно. Пока не стало слишком поздно.