Дела житейские

8

— Теперь ты здесь живешь, папа? — спросил Дерек, входя в квартиру.

— Да, здесь.

Могу поклясться, он решил, что я пошел в гору. Не знаю только, сообразил ли он, что здесь ничего моего нет. Но ему, конечно, должно было казаться, что живу я очень недурно. Майлс бренчал на Зорином пианино.

— Эй, Майлс, что ты там делаешь? Не трогай пианино. Это не игрушка. Ну-ка, вали оттуда и закрой дверь.

Майлс вышел в коридор. Он напоминал ощипанного цыпленка. Пацану всего семь, а он уже такой фитиль, ноги длиннющие, костлявые, да и весь он — кожа да кости. Сейчас он — вылитая мать, но надеюсь, ему повезет и он еще изменится. А Дерек как две капли воды похож на меня, только чуть светлее.

— Ты какой размер носишь, Дерек?

— Одиннадцатый.

— Ничего себе, я сам ношу тринадцатый! У тебя лапищи будут побольше. Тебе уж на работу пора, старина.

Он ухмыльнулся.

— Так где ж твоя подруга, папа?

— Она еще в школе.

— Она учится в школе? Еще такая молоденькая?

— Да нет же! Она преподает в младших классах, но обычно остается в школе, чтобы подготовиться к завтрашнему уроку.

— Ты собираешься на ней жениться? — спросил Майлс.

— А что ты знаешь о женитьбе, стручок? — Я схватил его круглую головенку и постучал по ней костяшками пальцев. Он заверещал, а Дерек прыгнул на меня, чтобы защитить его. Мы возились, как сумасшедшие, и тут я услышал, как что-то звякнуло. Вот ведь черт!

— Лови, — крикнул я, — лови!

Зорина лампа упала на пол. Только этого не хватало!

— Я не хотел, папа! — воскликнул Дерек.

— Я тоже, — подхватил Майлс.

— Да ладно, ребята. Никто не виноват. — Тут открылась дверь. Мальчишки бросились к дивану с таким виноватым видом, словно их сейчас должны были выдрать.

— Да не бойтесь. Она вас не съест.

Они переглянулись и уставились на дверь.

Увидев ребят на диване, Зора сначала обалдело уставилась на них, а потом как-то глупо улыбнулась и выдавила:

— Привет!

Дерек и Майлс вспыхнули и пробормотали:

— Здравствуйте. — Майлс прятался за спину Дерека, а Дерек пытался оттолкнуть его.

— Привет, дорогая, — я подошел к Зоре и поцеловал ее в щеку.

— Кто же эти красивые молодые люди? — спросила она.

— Я — Дерек.

— Я — Майлс.

— Прекрасно. А я — Зора. Рада вас видеть, мальчики. Ваш папа столько рассказывал о вас.

Они засмеялись.

Зора посмотрела на меня, не понимая, что в этом смешного.

— Да, Дерек, Фрэнклин говорил мне, что ты отлично играешь в баскетбол, а ты, Майлс, в каком классе?

— Во втором, — отозвался Майлс и снова спрятался за спину Дерека.

— А что случилось с лампой? — как бы между прочим спросила она.

— Извини, дорогая. Я куплю новую. Мы возились на полу и свалили ее.

— Да ерунда, — бросила Зора. — Обедать будете?

Оба так и прыснули со смеху.

— Я обещал им угостить их пиццей, а потом сводить в кино.

— А я так хотела приготовить обед для твоих ребятишек, Фрэнклин.

— Как-нибудь в другой раз, — ответил я.

— Вы любите моего папу? — выпалил Майлс.

— Не все сразу, Майлс, ладно? — взмолился я.

— Мама говорит, что люди живут вместе, когда любят друг друга. А вы?

Теперь смутилась Зора.

— Да, я люблю вашего папу.

— Вы собираетесь за него замуж?

— Не знаю. Спросите лучше самого папу.

— Пап, ты хочешь жениться на ней?

— Когда-нибудь, Майлс. Ну что, ребята, пошли?

— Мне понравилось ваше пианино, мисс Зора, — вставил Майлс.

— Понравилось?

— Угу. А вы и вправду умеете на нем играть?

— Да. А ты умеешь?

— Не-е.

— Вот что мы сделаем. Пообещайте, что придете еще раз, и я научу вас играть какие-нибудь песенки. Хотите?

— Хотим! — ответил Майлс и поднялся.

— Пока, милая, — я поцеловал ее в губы, и она кивнула нам.

Когда мы спускались по лестнице, Дерек казался очень серьезным.

— Что случилось, сынок? — спросил я.

— Ничего.

— Что ж ты молчишь?

— А что говорить?

— Тебе не понравилась Зора?

— С чего ты взял?

— А в чем же дело? — снова спросил я, хотя прекрасно понимал, в чем.

Это была первая женщина, которую он видел со мной после того, как я ушел от их матери. Никогда не думал, что мне придется объясняться с собственными детьми и оправдываться. Вот ведь как! Попробуй объясни все это сынишке, да так, чтобы не ранить его.

— Ну, просто чудно, что ты живешь с другой женщиной, а не с мамой, вот и все.

— Понимаю, старина. Но ты же знаешь, что мы с твоей мамой давно уже не живем вместе, правда?

— Я знаю, но ничего хорошего в этом нет.

— Дай я попробую тебе объяснить.

— Что?

— Тебе девчонки нравятся, а?

— При чем тут это?

— А при том, что когда ты станешь взрослым мужчиной, они тебе будут не просто нравиться. Ты кого-то полюбишь, как я твою маму, когда встретил ее. Но только иногда оказывается, что вместе жить становится невозможно, и люди расходятся. А потом может случиться так, что встретишь кого-то и опять влюбишься, и все начинается сначала. Ведь твоя мама встретила кого-то, правда?

— Правда, но он с нами не живет.

— Но когда-нибудь, может, и будет жить с вами, ведь всякое бывает.

Дерек посмотрел на меня так, будто это никогда не приходило ему в голову.

— Он тебе нравится?

— Да, ничего.

— Ну вот видишь. Поскольку я знаю, что к вам он относится хорошо, я бы хотел, чтоб ваша мама была с ним счастлива. Понимаешь меня?

— Кажется, понимаю.

— Кажется?

— Ага.

— Не такой уж это подарок — одиночество. Мужчине нужно, чтоб рядом была женщина. Но это не значит, что я забыл о вас или не хочу вас видеть. Ясно?

— Ну, а что будет, если ты женишься на ней и у вас появятся дети? Что будет со мной и Майлсом?

— Прежде всего, вы с Майлсом всегда останетесь моими сыновьями, и я всегда буду любить вас, так что выбрось все это из головы. Ну, а детей заводить я пока не собираюсь.

— Ну, а все-таки, если вдруг они будут? Это сводные братья или сестры, так, что ли?

— А я хочу сестренку, — сказал Майлс.

— Что попусту болтать о том, чего нет, а может, и не будет?

— Но ты собираешься жениться на ней, да? — не отставал Дерек.

— Вообще-то хотел бы.

— Ну, тогда на свадьбу меня не приглашай.

— Ну ты даешь, старик! Неужели ты думаешь, что я должен всегда жить один?

— Нет.

— А я приду, — сказал Майлс. — Мне она понравилась. Говорит она, правда, как белая, но я бы с вами жил, и у меня было бы две мамы, правда, папа?

Я потрепал его по плечу.

— Дерек? — сказал я, когда мы уже входили в пиццерию.

— Что? — он плюхнулся на стул.

— Помни, малыш, что женюсь я на Зоре или нет, будет у меня ребенок или нет, я твой папа и буду им всегда. Я не сделаю ничего, что причинит тебе боль, и если тебе когда-нибудь от меня что-то понадобится, только позвони. Понял?

— Понял, — ответил он. — Можно нам взять пеперони?

Я кивнул. Дерек ревновал, это было очевидно. Я не знал, как утешить его, но, честно говоря, мне самому полегчало. Что бы он там ни нес, я видел, что он меня все еще любит.

Зора содрогалась: она была на верху блаженства. Я еще не кончил, но это не имело значения: мне все равно было очень хорошо.

— В чем дело, Фрэнклин? — забеспокоилась она.

Почему это женщины всегда беспокоятся, если мужик не кончил? Иногда мне достаточно чувствовать ее тело. Кончить — еще не все.

— Ничего, бэби, — ответил я. — Крошечные сперматозоиды только-только собрались на волю. Они думали дать деру, прихватив корзинки для пикника и ласты, как вдруг слышат голос: „Собирается дождик, лучше поиграть сегодня дома и на улицу носа не высовывать". Они сегодня наказаны, вот я и не выпустил их.

Зора расхохоталась. Сейчас мне очень нужно было, чтобы она смеялась, ведь с работой по-прежнему ни хрена не получалось. Каждый раз все срывалось в последний момент по какой-нибудь идиотской причине. И мне приходилось работать день здесь, день там. Но вообще все заметно ухудшилось. Ноябрь на носу, на улице холодает, наружные работы сворачиваются. Где только я не побывал: всюду одно и то же. Сколько же можно все это терпеть?

Зазвонил телефон, Зора хотела взять трубку, но я остановил ее:

— Пусть звонит.

Она осталась на месте. Я нутром чуял, что это, должно быть, Пэм. Дерека угораздило дать ей этот номер, и она теперь раз в неделю названивала, чтобы выколотить из меня монеты; спасибо, правда, не выкаблучивалась, если трубку снимала Зора. Зора даже не прочь была повидаться с этой заразой — но это уж чистые закидоны, если сказать по правде. Я пытался объяснить ей, что им не о чем разговаривать, но попробуй докажи, когда что-то в голову втемяшится.

— Но это же часть твоей жизни, — вот что она несла. Ну, и какого дьявола?

— Может, ты думаешь, я горю желанием повидать твоих любовников? Сплю и вижу, как бы их отыскать и посмотреть, кто тебя раньше трахал. Нет уж, увольте!

— Но Фрэнклин, она же мать твоих детей! Ты что же, прикажешь мне ее ненавидеть? — Ох, уж эти бабы.

Она заерзала, а потом затихла.

— Ты чего мечешься?

— Что? — подала она голос.

— Чего, говорю, мечешься? Тебе же хорошо, бэби. Иди к папочке под бочок.

— Мне нужно в ванную, — проговорила она и поднялась с кровати.

Я смотрел в окно; ветер срывал с деревьев последние листья, а я думал о том, что пофарти мне, я принес бы домой хоть немного деньжат. Тогда это была бы обалденная суббота — праздная и прекрасная, как обычно. Все утро мы смотрели кун-фу; от этого Зору воротит, — должно быть, наслушалась от учеников. Но выбирать не из чего: либо кун-фу, либо борьба, а борьбу она на дух не переносит. С утра мы уже два раза занимались любовью, и хотя мой петушок и сейчас крепок хоть куда, я все это проделывал, чтобы преодолеть накопившееся за последнее время отчаяние. Но это не помогло.

Зора вернулась, захватив „Никто не знает мое имя" Джеймса Болдуина. Сейчас она читает его. Увидев у нее эту книгу, я сказал ей, что читал ее давным-давно. Это правда. Я читал много таких книг. Что ж тут удивляться. Если ты не кончил школу, это единственный способ пополнить образование. Во всяком случае, я всегда так полагал.

Кстати, Зора читает, как черепаха. А ведь она закончила колледж! Прошло уже две недели, а она едва добралась до середины. Я проглатываю книгу за ночь, если, конечно, она мне по душе. Главное, чтоб были пачка „Ньюпорта" и чашка кофе. Мне достаточно полусотни страниц, чтоб понять, в чем дело. Если все вокруг да около, я бросаю это к чертовой матери. И уж больше к этому не прикасаюсь. В гробу я видал такие книги, от которых носом клюешь.

Я посмотрел на Зору. Вид у нее был усталый. Это, вероятно, моя вина. Она что есть сил борется с моей невезухой.

— Не принимай близко к сердцу, Фрэнклин. Все образуется!

Но сколько еще она потянет? Разве я не вижу, как ей тяжело без моей помощи. Уже три месяца она одна тянет эту квартиру, покупает еду, и даже когда мы ходим на бега, делает ставки сама. По-моему, она не представляет, как это все тяжело мне. Попробуй после этого кончить!

— Может, мне лучше вернуться к себе? — вдруг ляпнул я. Еще секунду назад мне это и в голову не приходило.

Зора уронила книгу на колени.

— Что?

— Давай посмотрим правде в глаза, бэби. От меня никакого прока. Денег на квартиру я тебе не даю. Помощи от меня ни на грош, и я тебе здесь абсолютно не нужен. — Сказав это, я задумался. Что я несу? Ведь меня вот-вот выкинут из моей комнаты, потому что я уже месяца три не платил за нее.

— Фрэнклин, дорогой, мы только что занимались любовью. К тому же мы уже обо всем этом говорили, зачем же начинать сначала?

— Потому что со мной все совсем скверно.

— Ты хочешь уйти?

— Ты прекрасно знаешь, что не хочу.

— Ну так зачем к этому возвращаться?

— Ну, мне просто совестно и надоело чувствовать себя не то младенцем, не то бездельником. Я не привык жить на халяву, дорогая.

— Я знаю, что ты не бездельник, и нечего из-за этого так переживать. Бывает ведь, что все из рук вон плохо, а потом все вдруг образуется, разве не так?

— Не знаю. Хотелось бы тебе верить.

— Но я и вправду надеюсь, что скоро все образуется.

— А если нет?

— Я верю в тебя, Фрэнклин.

— Но мне-то каково — чувствовать себя полным ничтожеством!

— Послушай, Фрэнклин. — Зора отложила книгу. — Пока у тебя не опустились руки, я буду терпеть. Я люблю тебя и готова быть с тобой, пока ты не сдашься. Все не так плохо.

Она обняла меня. Провались все пропадом, как же она хороша! Когда женщина вот так обнимает тебя — это лучше всего на свете, а Зора иногда делает то, что мне нужно больше всего. Я так напрягся, что на этот раз непременно все выплеснул бы, но мне не хотелось ее мучить.

— Как насчет поджаренного тостика с сыром? — спросил я.

— С помидором?

— Если хочешь, бэби.

— Ты же сам знаешь, чего я хочу, — сказала она, подмигнув мне.

Боже, как же я люблю эту женщину! Черт меня побери, если она не будет гордиться мной!

Я хотел было выбраться на волю, чтобы пойти на кухню, но она обеими руками ухватилась за мою игрушку, а уж что-что, а с ним она умеет обращаться. Разве кто-нибудь может лучше нее взять его, погладить и пососать так, как надо. Но только сейчас, клянусь Богом, лучше бы ей этого не делать и не наседать так на него.

— Не надо, дорогая. Тарзан притомился. Он трудился весь день.

Она поцеловала его в головку.

— Клянусь, еще на один танец его хватит. — И она откинулась на подушку.

Зора уверена, что она хитрее лисы. Но она — или редкостная актриса, или просто не понимает, как мне сейчас тошно. Я-то знаю, что ее банковские счета на нулях, а ведь эти деньги она откладывала для аренды студии, не говоря уже о прочем. Конечно, и так ясно, все это делается не сразу — надо оплатить студию, подкинуть деньжат музыкантам; словом, чтобы сделать настоящую пластинку, только и успевай раскошеливаться. Это еще касается только наличных. И вот эти бабки утекли — и все это из-за меня. Она уже вышла за лимиты по двум кредитным карточкам — я случайно об этом узнал. Как-то вечером, когда нам стало здесь невмоготу, она вдруг взорвалась.

— Да провались все пропадом, пойдем-ка, Фрэнклин, куда-нибудь обедать. — И она сняла все с одного из счетов. У меня-то этих кредитных карточек отродясь не бывало. Но признаюсь, самое гнусное, когда за тебя платит твоя баба.

У нее есть еще два банковских счета, но в этот месяц чек за квартиру не оплатили; пришлось ей выписать чек на себя и снять деньги с другого счета, чтобы как-то выкрутиться. А вчера утром я слышал, как она звонила папаше и просила взаймы. Она думала, что я сплю. Видно, он согласился.

А я лежал в постели и чувствовал себя последним подонком. Валяюсь тут в ее квартире, а она просит денег у отца. От такого свихнуться можно!

Я чуть не сжег сэндвичи; как всегда, одно к одному. Но я все равно их притащил ей. Она отложила свою книжку, посмотрела на сэндвичи и принялась хохотать.

— Подгорелые они еще лучше, — промямлил я и присел на краешек кровати.

— Знаешь, Фрэнклин, я вот все думаю…

— Бог мой! Когда ты начинаешь думать, надо быть начеку, — ответил я.

— Я серьезно.

— Весь внимание. — Я закурил сигарету. Мне было ясно как день, что лучше не слушать. Терпеть не могу, когда кто-то думает за меня или говорит, что мне надо делать.

— Тебе когда-нибудь приходило в голову попытать счастья на какой-нибудь другой работе?

— Какой, например?

— Ну, я не знаю. — Зора встала с кровати и подошла к окну.

Плохи мои дела!

— Все, что я умею, бэби, это работать на стройках.

— Но ведь это не так, Фрэнклин, тебе это хорошо известно. Ты все умеешь: собирать, строить. Почему бы тебе не поместить объявления в какой-нибудь местной газете и не отпечатать рекламки?

— Что?

— Ты же слышал. Ничего такого здесь нет. Кто знает, вдруг получится.

— Почему бы тебе, Зора, просто и ясно не сказать мне, чтоб я валил отсюда?

— А я не хочу, чтобы ты валил, Фрэнклин. Я просто предлагаю подумать о других возможностях.

— О'кэй. Если тебе от этого легче, я к понедельнику дам объявление и напечатаю рекламу. — Я оставил сэндвич и закурил. — Ну, а кто за все это будет платить? — Я пристально посмотрел ей в глаза.

— Я.

Я понимал, что Зора делала это от всей души, но увы, она совершенно не учитывала фактор времени. Прошло целых три недели, и ни одна душа мне не позвонила. Колеся по улицам Бруклина с этими идиотскими листовками, я терял последние крохи веры в себя. Дела житейские.