Дела житейские

5

Лежа на пляже, я читала „Сто лет одиночества" и ждала Марию, Порцию и Клодетт. Хотя я и считала их своими лучшими подругами, виделись мы не так уж часто: все слишком заняты. Народу в этот будний день было немного. Летом я стараюсь ходить на пляж хоть раз в неделю, но более мерзкой воды я в жизни не видывала. Жалкое подобие Багамских островов. В прошлом году меня обожгла медуза. Теперь я только ноги окунаю.

— Ну как, не разочарована? — спросила Мария.

Я положила книгу и подняла глаза. На ней был цельный ярко-розовый купальник. Рослая, длинноногая, с роскошными формами, она выглядела потрясающе. Солнце зажгло оранжевым пламенем ее каштановые волосы и высветило ее веснушки.

— Еще не закончила, — ответила я, хотя прекрасно понимала, что она имела в виду не книгу. Можно подумать, что я уже всему свету растрезвонила о Фрэнклине.

— Да я не о книге говорю.

— О Фрэнклине?

— Ну да. А теперь встань, я хочу на тебя посмотреть. Никогда не видела тебя в бикини.

Я встала.

— Прекрасно выглядишь, девушка! Так держать!

Появилась Клодетт; в одной руке у нее был зонт, другой она толкала коляску с Шанель. Клодетт самая темная и самая красивая женщина, какую я знаю. Черные как смоль волосы закрывают ей плечи, сколько она не пытается собрать их в пучок. Она любит купаться, но солнца терпеть не может. На ней были шорты и шляпа.

— Ну как, содержание не хуже обложки? — обратилась она ко мне, втыкая зонт в песок.

— Меня интересует, сколько сантиметров. — Это, конечно, Порция — в белом бикини со шнуровкой сбоку. Она бы за пояс заткнула Кристи Бринкли на любой обложке „Спортс Иллюстрейтед".

— Да подождите вы! — воскликнула я. — Это же смешно, наконец. Сначала отвечу на твой вопрос, Мария: нет. Теперь на твой, Клодетт: было намного лучше, чем я думала. А теперь на твой, Порция: не твое дело. Скажу только одно: достаточно большой.

— Ах ты, задница! — возмутилась Порция. — Скажи мне, какой у него размер ботинок, какой рост и большие ли у него лапы. Остальное я сама вычислю.

— Все это — чистая чепуха, — бросила Клодетт. Отряхнув одеяло, она положила на него спящую Шанель. — Поверьте, все это чушь. Я знаю, что говорю. У меня было много высоких мужиков с большими ногами и маленьким членом. Таков и мой муж, но я не жалуюсь. Дело не в машине, девочки, а в машинисте.

— Мария, дай сигарету, — попросила я.

Все три уставились на меня, как на ненормальную.

— Чего?

— Вы что, не слышали, сигарету. И, пожалуйста, без лекций; дайте мне сигарету.

— С каких это пор ты закурила? — подала голос Клодетт.

— Я курила еще в колледже.

— Какая глупость начинать снова!

— Просто я нервничаю, а от этого мне хочется есть, но зачем же опять набирать лишний вес, который с таким трудом удалось сбросить?

— Да ты глупее, чем кажешься, — заметила Порция. — Натри мне спину кремом от загара.

Я взяла флакон, а Мария наконец дала мне сигарету. Натерев Порцию, я закурила.

— Ну и смешно же ты выглядишь, дорогая. Поворачивайся, я намажу тебе спину, — сказала я.

Я покачала головой. От первой затяжки у меня закружилась голова, от второй я почувствовала удовольствие, но от третьей меня аж повело, и я сунула сигарету в песок.

— А с чего это ты так нервничаешь? — спросила Мария. — Мы все пришли сюда, чтобы послушать о твоем чудо-мужчине, а от тебя не добьешься никаких деталей. Ну, скажем, не пожирает ли он своих подружек. А ты только говоришь нам, что нервничаешь.

— Ладно, ладно. Мне кажется, что я влюбилась. Он действительно чудо, воплощение мечты.

— И ты из-за этого так нервничаешь? — удивилась Клодетт.

— Я не во всем была с ним откровенна.

Порция уставилась на меня так, как будто хотела спросить, не об эпилепсии ли я умолчала, но, к счастью, обошлось.

— Ну и что? — проговорила она. — Всегда ведь что-то скрываешь. Вечная беда с бабами! Стоит доставить нам удовольствие, и мы думаем, что влюблены. Начинаем выкладывать подноготную, подробно рассказываем о своих романах, говорим о своих личных проблемах, до которых им дела нет, а что получаем в ответ? Узнаем, откуда они, сколько им лет и где работают, и баста. Нам надо с них брать пример. Да и в конце концов: чем меньше знаешь, тем легче жить. — Она огляделась. — Хотела бы я знать, куда сегодня подевались все мужики? Ну должны же здесь быть хоть какие-то пожарные, полицейские, а не одни лысые пенсионеры. Тьфу ты, черт.

— Да все на работе, где, вообще-то говоря, и тебе надо быть, — вмешалась Клодетт.

— У меня, к твоему сведению, сегодня свободный день. А вот тебе надо быть обвинителем.

— Ну уж нет, когда работаешь на себя, остается больше времени. А что же, по-твоему, ты должна ему сказать? — обратилась ко мне Клодетт, отвернувшись от Порции.

У меня перехватило в горле. Шанель проснулась и заплакала.

— Ну, например, что я была толстой. Хочешь, я перепеленаю малышку?

— Да она в порядке, Зора. И это все? Господи, но ведь ты, кажется, с этим справилась, чего же попусту беспокоиться?

— А почему ты на всякий случай не принимаешь таблетки? — спросила Мария.

— Ни в коем случае, — вмешалась Клодетт. — Разве ты не знаешь, что к ним привыкают?

— Ерунда! Я время от времени принимаю их, особенно перед спектаклем. Они помогают мне держаться в форме, но никакого привыкания я не чувствую.

— Ну, тебе это и не грозит, потому что ты пьешь, — подала голос Порция.

— Зато я не ношусь со своей штучкой, как с писаной торбой, и не выставляю ее напоказ, так что заткнись, Порция.

Она попала в точку. Порция уже хотела ответить, но ее опередила Клодетт:

— Угадайте, кто из нас в положении?

— Не я, — сказала Мария, роясь в своей пляжной сумке.

— Голову на отсечение, не я! — воскликнула Порция.

— Неужели снова ты? — Я с изумлением посмотрела на Клодетт.

— Да. Так и есть. Мы высчитывали, высчитывали, да, видать, просчитались. После этого я уж точно перевяжу трубы.

— Ну и правильно — мир от этого не рухнет, — не удержалась Порция.

Клодетт пропустила это мимо ушей. Мы знали, что Порция просто завидует и, хотя живет в прекрасном квартале, готова все отдать, лишь бы иметь то, что есть у Клодетт. Верную любовь и безопасность.

— А я не хочу детей, — сказала Мария.

— Почему?

— Просто не люблю их. Они мне на нервы действуют, у меня терпения на них не хватает. Да к тому же я слишком эгоистична.

— Но они такие забавные, — заметила Клодетт. — А на нервы действуют все, кто мозолит тебе глаза триста шестьдесят пять дней в году. Конечно, с детьми много забот, но они того стоят. К тому же это не такая уж каторга, если муж помогает.

— Тебе просто повезло. Не все мужики такие, — сказала Порция.

— При чем тут везение, милая, я нашла настоящего человека, чего и тебе желаю.

— Иди ты к черту! — огрызнулась Порция.

— Да мне-то есть куда пойти. У меня есть муж, ты что, оглохла?

Когда они вот так переругиваются, со стороны кажется, что они либо враги, либо сестры.

— Ну ладно, ладно, девушки, не горячитесь, — проговорила я. — Мы пришли сюда поваляться на солнце, расслабиться и отдохнуть.

— О'кэй, Зора, — откликнулась Порция. — Ну, а теперь расскажи, сколько он зарабатывает?

— Ну и зануда же ты, Порция, — заметила Клодетт, разглаживая края одеяла и вытирая пот со лба Шанель.

— Я же задаю Зоре обычнейшие вопросы.

— Но это действительно не твое дело, — осадила ее Клодетт.

— А я и не говорила, что это мое дело. Я просто хотела знать, зарабатывает ли он хоть что-нибудь или беден как церковная мышь.

— Какая тебе разница?

— Если бы я была домохозяйкой, а муж — врачом, я, наверное, говорила бы то же самое.

— Но он не был врачом, когда я выходила за него.

— Еще бы, но ты прекрасно знала, что скоро он будет загребать деньги.

— Ты все же ужасная зануда, Порция, тебе кажется, что все люди думают так же, как ты, но слава Богу, это не так. Из-за таких, как ты, у женщин дурная слава. Но многие из нас могут предложить нечто большее, чем перетруженная щелка между ног.

Казалось, Порция сейчас же вцепится в Клодетт.

— Если б ты не была беременна, я бы тебе сейчас надрала задницу!

— Что-то я проголодалась, — проговорила Клодетт. — Вы чего-нибудь хотите? Я пойду загляну в бар.

— Я хочу выпить, — сказала Мария.

— Пригляди за Шанель, Зора, ладно?

Кивнув, я стала рассматривать крошечное шоколадное тельце на голубом одеяле. Малышка была прелестна. Придет день, думала я, и на моей улице будет праздник. После ухода Клодетт и Марии Порция снова оглядела пляж.

— Терпеть не могу Клодетт. Ей кажется, что она — само совершенство. Ну ладно, раз здесь ничего не происходит, можно окунуться. — И Порция побежала к воде.

Я откинулась на одеяло и закрыла глаза. Мне не хотелось думать ни о чем, кроме Фрэнклина.

Мы целый день играли в поддавки и дурака и ушли с пляжа часов в шесть. Кожа моя походила на красную глину, и я здорово устала. Клодетт, которая была на машине, подбросила Порцию и Марию до станции по дороге в Бруклин. Мне было с ней по пути, и она довезла меня до дома.

— Это он? — спросила Клодетт.

На ступеньках снова сидел Фрэнклин.

— Он.

— Не слабо, — заметила она, помахав ему. Он тоже махнул ей. — Теперь я все поняла, дорогая. Ну и детина. Не знакомь нас сейчас. В другой раз. И не глупи, Зора. Не слушай советов Порции. Ты же видишь, что с ней происходит.

— А что?

— Она не может удержать мужчину. Если твой друг ласков с тобой и тебе с ним хорошо, дай ему шанс. Ведь без этого нельзя.

— Пока что ласков и мне с ним хорошо. — Я поцеловала ее в щеку, послала воздушный поцелуй малышке и вышла из машины. — До скорого! Привет и поздравления Аллену. Надеюсь, на этот раз у вас будет мальчик.

Я была рада видеть Фрэнклина, но мне не понравилось, что он ждет меня.

— Привет, бэби, — сказал он, не двигаясь.

— Привет, — ответила я. — Фрэнклин, не делай этого, пожалуйста.

— Не делать чего?

— Не сиди здесь и не жди меня. — Я просто не хотела, чтобы он так много позволял себе.

— А что? Ты не хочешь, чтобы меня видели?

— Да нет же. Но ведь мы договорились, что не будем стеснять друг друга, так что некоторая свобода не помешает нам, не так ли?

В ответ он только улыбнулся и вытащил из-за спины букет цветов. Цветы — моя слабость.

— Я просто хотел тебе их принести. У тебя здесь столько растений, а цветы только сухие. Такая красивая женщина, как ты, не должна жить без цветов.

У него на щеках появились чудесные ямочки; я понимала, что он льстит мне, но все же не могла устоять:

— О, большое спасибо!

— Похоже, ты была на пляже.

— Да. С Марией, Порцией и Клодетт. Это Клодетт подбросила меня. Они горят желанием познакомиться с тобой. Я им все о тебе рассказала.

— Что же ты рассказала?

— Не твое дело.

— Послушай, бэби, если ты занята, я могу зайти завтра. Я только хотел занести тебе цветы и сказать, что нашел новую работу. Строительство отеля на Манхэттене. Реальные деньги. И это, возможно, на год, а то и на два. Я очень рад.

— Замечательно, — сказала я. Я обрадовалась за него, ведь Фрэнклин рассказал мне о своих проблемах, о том, как он пытался вступить в профсоюз и получить постоянную работу. Сейчас, глядя на него, я, ей-Богу же, чувствовала себя счастливой. Наконец кто-то ждет меня.

— Вообще-то у меня нет никаких планов. — Мне не хотелось, чтобы он думал, будто я не рада видеть его.

— Я собирался пригласить тебя пообедать, но эти белые заставили меня сегодня вкалывать до изнеможения. А вечером встреча по телеку, мне жаль ее пропустить.

— Можешь посмотреть и здесь. Я зажарю цыпленка, приготовлю цукини и сделаю салат.

— Значит, ты меня приглашаешь?

— Конечно, — сказала я, открывая дверь.

Он не скрыл радости. Мы поднялись наверх; в квартире стояла дикая жара. Я поставила гладиолусы и традесканции в вазу.

— Тебе нужен кондиционер, бэби. У меня есть лишний, я сбегаю и принесу.

— Сбегаю и принесу? Ты что, живешь неподалеку? — спросила я.

— Да, выше по улице, — ответил он. — Я мигом.

Значит, он мой сосед. Не успела я обдумать это, как он уже стоял в дверях с огромной штуковиной на плече. Он тут же установил кондиционер, и я была счастлива, что он это делает. Фрэнклин включил телевизор, сел на диван и достал из заднего кармана бутылку.

— У тебя найдется стакан со льдом, бэби?

— Конечно. — Я принесла ему стакан, а сама пошла в спальню переодеться.

— Можно посмотреть на тебя в купальнике?

Я только что из него вылезла, но снова надела и вышла в гостиную.

— У тебя один купальник?

— А тебе он не нравится?

— Да что ты, еще как нравится! Но я не знаю, как ты в нем расхаживаешь по пляжу.

Я уставилась на него, как на психа.

— Что это ты несешь, Фрэнклин?

— Ничего такого. Просто скажи мне, ты считаешь меня своим парнем?

— Ну, кажется, начинаю считать.

— Ну так если ты принадлежишь мне, то я не в восторге, что ты торчишь на этом чертовом пляже в бикини.

— Ты серьезно?

— Разве похоже, что я шучу?

— Боюсь, что нет. Но вот что я тебе скажу, и давай больше не возвращаться к этому. Во-первых, я взрослая женщина и ношу то, что хочу.

— А, то есть тебе плевать, что я об этом думаю, да?

— Я хочу сказать, что ты ведешь себя так, будто сейчас пятидесятые годы.

— Ладно, давай оставим это. Не стоит портить настроение из-за какого-то дурацкого купальника.

— Ты сам начал.

— Да, да, и забудем об этом.

Я пошла в спальню, потом остановилась и посмотрела ему в глаза.

— Это наша первая ссора, Фрэнклин?

Он рассмеялся.

— Нет, наша первая размолвка.

— О! — воскликнула я, направляясь в спальню.

— Но выглядишь ты в нем прекрасно, дорогая. Правда.

Сняв купальник, я бросила его на пол. Он просто не в своем уме, если думает, что может указывать мне, как одеваться. Я не из тех дамочек, на которых можно давить. Сегодня купальник, а завтра? Боже правый, неужели это второй Перси?

Я заглянула в комнатушку, куда собиралась поставить пианино. Там было пусто. Хотя я теперь платила за квартиру меньше, все равно не сразу удастся набрать три сотни долларов, чтобы выкупить из ломбарда пианино. А как было бы хорошо, начав заниматься вокалом, петь здесь, а не в школе после уроков. Закрыв дверь в комнатушку, я пошла под душ.

Когда я вернулась в гостиную, Фрэнклин, сняв ботинки, лежал на диване. Завязав пояс на своем кимоно, я легла на него. Сейчас это было еще приятнее, чем в прошлый раз. Он обнял меня, и мы вместе смотрели, как Шюга Рэй Леонард кого-то колотил.

— А не сыграть ли нам партию в скрэбл? — спросил он, когда матч закончился.

Коробка с игрой лежала на книжной полке.

— А ты умеешь играть?

Не ответив, он скорчил рожу, и на щеках опять появились ямочки. Я наклонилась и поцеловала его.

— Расставляй! — сказал он. — И оставь эти нежности. Сейчас я тебе покажу, почем фунт лиха.

Я уже поняла, что у Фрэнклина котелок варит что надо, но что он такой сообразительный, я не думала. Он загадывал слова, о которых я знать не знала и слышать не слышала. Большей частью это были строительные термины, а это казалось мне не совсем честным. Но были и другие. Например: уховертка.

— Да такого слова нет, Фрэнклин. Снимай его.

Он откинулся на спинку дивана, скрестил на груди руки и оскалил свои белоснежные зубы.

— Попробуй, докажи!

Я и попробовала: посмотрела в словарь и нашла. Потом тоже загадала ему неплохие загадки. В музыкальной терминологии, насколько я понимала, он не слишком разбирался, равно как и в некоторых других словах. Но перещеголять его я так и не смогла. Он прямо на лету все схватывал и обошел меня очков на сто. Просто невероятно! Но когда он загадал слово йетти, я решила, что наконец посажу его.

— Убери это, — сказала я. — Уж такого-то слова точно нет.

— Минутку, малышка. Я сам тебе его найду, ты даже не знаешь, как оно пишется. Твои серые клеточки работают, конечно, вовсю, я даже вижу, как они напрягаются, но ты лучше не рыпайся. Какой колледж ты, говоришь, кончала?

Я хотела треснуть его по башке, но он увернулся. Отвратительный снежный человек?! Он сразу набрал кучу очков. А потом было еще одно слово, на котором он меня подловил. Он подзуживал меня продолжить, но я не рискнула. Он намного опередил меня. Когда он пошел в ванную, я схватила словарь. Откуда он набрался всех этих мудреных слов?

— Меня тошнит от тебя, — сказала я, когда он вернулся из ванной.

— Не огорчайся, дорогая. Толстая леди нам еще споет.

Конечно, он выиграл. В следующий раз я так легко не сдамся. Оставив игру, мы поели и посмотрели последние новости.

— Ох, совсем забыла! Хочешь пойти со мной в воскресенье в одно место позавтракать?

— Куда?

— Позавтракать!

— Туда, где собираются самодовольные черные, пьют белое вино, едят паштеты и крекеры и болтают о том, что делается на Уолл-стрит?

— А, вот как ты представляешь себе это?

— Да я не знаю. Может, это глупо звучит, но днем по воскресеньям я обычно работаю, а кроме того, хочу посмотреть интересный матч. Но я еще подумаю, дорогая.

— Там будет очень приятно, Фрэнклин, и я хотела бы познакомить тебя с моими подругами.

— Я должен кое в чем признаться тебе, — вдруг сказал он, и лицо его помрачнело.

Я хотела, чтобы он обо всем мне рассказывал; это означало бы, что он доверяет мне. Он отвернулся, и я не видела его лица.

— Я не тот, за кого ты меня принимаешь.

— Это еще что за новости? Я знаю, что ты вырос на Стейтен-Айленде, что у тебя две сестры, ты жить не можешь без спорта, мечтаешь открыть свое дело, у тебя золотые руки, котелок твой прекрасно варит, великолепный любовник и лучше тебя в моей жизни ничего не было.

— Я убил двух первых своих жен.

Горло у меня так стиснуло, будто я выпила пузырек отравы. Спокойнее, Зора, сказала я себе. Он дурачится.

— Я сидел за это.

Я догадывалась, что это глупая выходка. Еще Винни, как я помню, называл Фрэнклина шутником. Да не могла же я в конце концов влюбиться в убийцу и уголовника!

— Что ты сделал? Фрэнклин, зачем ты валяешь дурака?

Он мрачно взглянул на меня, глаза его горели адским пламенем. Мама родная! Надо было послушаться Порцию. Так нет же! Я слушаюсь только своего сердца. Я посмотрела на дверь и подумала, что хорошо бы смотаться отсюда подобру-поздорову. Но ноги меня еле держали. А я-то считала, что наконец нашла Идеал. Ну что за идиотка! А он к тому же женат! И до этого дважды был женат.

Эти мысли так захватили меня, что я не сразу заметила, что он хохочет — ну совсем как Джек Николсон в „Сиянии". Придав лицу зловещее выражение, Фрэнклин шагнул ко мне, но я спрыгнула с дивана и бросилась в кладовку.

— Прочь от меня! — завопила я из-за двери.

Господи! Да такой бред бывает в кино, а не в жизни. Я почувствовала какую-то странную легкость в голове. Мне только припадка сейчас не хватает! Я попыталась овладеть собой: потрясла головой, сделала несколько глубоких вдохов и плотно закрыла глаза. „Этого быть не может", — повторяла я себе вновь и вновь.

— Дорогая, — раздался голос Фрэнклина, — я только пошутил.

Я уже не верила ему и не собиралась покидать своего убежища, пока не придумаю, что делать.

— Да выходи, бэби! Неужели ты шуток не понимаешь? Я просто дурака валял, честное слово!

— Откуда мне знать, шутишь ли ты, Фрэнклин? — Я через щель посмотрела на него. Потом приоткрыла дверь пошире, заметив, как весело он улыбается. Теперь я окончательно поняла, что он валял дурака. Распахнув дверь, я бросилась в кухню, схватила мокрую тряпку для мытья посуды и швырнула ему в лицо.

— Что за низость так мерзко шутить с женщиной, готовой признаться тебе в любви?

— В чем?

— Ты что, оглох?

— В любви ко мне?

— Да, к тебе, Фрэнклин Свифт, если тебя и вправду так зовут! Избавь меня от таких шуток, Фрэнклин. Это не смешно. Ни капельки!

— Прости. Меня что-то понесло. А ты и в самом деле так испугалась?

— Конечно испугалась. Я уже готова была выбить тебе мозги вешалкой. Во всяком случае хотела попробовать. Я не из тех нежных дамочек из кинофильмов, которые падают в обморок в самый неподходящий момент и проявляют полную беспомощность. Уж извини! Тебе, мерзавец, это так просто с рук не сошло бы.

— Прости, ради Бога, — взмолился Фрэнклин, смеясь, и потом обнял меня.

Как ни странно, я ощутила полный покой.

Вот уже три недели прошло с тех пор, как мы начали встречаться с Фрэнклином. В мою комнатушку перекочевала часть его вещей. Домой он забегает только постолярничать и покормить своих рыбок. Я до сих пор не была у него, но это теперь не волновало меня. Без него жизнь была мне не мила. Позавтракать тогда мы так и не выбрались. У Фрэнклина заболело горло, а я не могла его оставить. Порцию я избегала.

Фрэнклин вышел из ванной; на поясе у него было полотенце, а вода стекала с него на пол.

— Фрэнклин, нельзя же так!

— Чего нельзя?

— Ты же весь пол залил.

— Виноват, малышка. Дурацкая привычка. Я никогда не вытираюсь. Сам обсыхаю. С полами ничего не будет, уж поверь мне.

— Можно спросить тебя, а то я сгораю от любопытства?

— Ради Бога!

— Вообще-то у меня два вопроса.

— Валяй!

— У тебя была подруга, когда мы встретились, а?

— Да нет! Я же тебе сказал, что решил отдохнуть от баб.

— Очень уж трудно в это поверить. Такой красивый и свободный мужчина, как ты…

— Не такой уж я свободный.

— Что это значит?

— А то, что официально я женат, хотя и живу один уже шесть лет.

Я предполагала услышать совсем не это, но, может, мне показалось? В ушах у меня звенело.

— Фрэнклин, ты на самом деле женат?

— Я не считаю себя женатым.

— Подожди, давай разберемся. Ты не разведен?

— Пока нет.

Господи, женатый и к тому же лжец. Меня словно обухом по голове хватили. Я просто лишилась дара речи. Я не раз попадала в дурацкие истории, но никогда еще не связывалась с женатым мужчиной. Что же это такое? Может, если я влюблена, нечего в это и нос совать? Меня подмывало подойти к нему и врезать как следует.

— Я потому и рад этой новой работе. Теперь, надеюсь, мне наконец удастся вступить в профсоюз, а тогда я смогу заплатить за развод. Понимаешь, за все эти годы я ни разу не встретил женщину, которая заставила бы меня подумать, что надо это сделать. Ты — первая.

— И ты хочешь, чтобы я этому поверила?

— Но это правда, Зора, клянусь тебе. Я так не шучу, поверь.

— Но ты же все это время врал мне, Фрэнклин!

— Ничего я тебе не врал; я просто не рассказывал тебе об этом. А это совсем не одно и то же. Я собирался все сказать тебе при первой возможности.

— Что ты называешь возможностью?

— То, что происходит у нас теперь.

— Что же происходит?

— Я люблю тебя, и ты это знаешь.

Ну, в это я в самом деле готова была поверить. Итак, законный развод — совсем не то, что липовый брак. Но прежде, чем усвоить эту мысль, я хотела кое-что выяснить.

— А сколько ты был женат?

— Шесть лет.

— У тебя ведь есть дети?

— Двое.

— Двое?

— Да.

— А сколько им лет?

— Тринадцать и семь.

— Мальчики или девочки?

— Два мальчика.

— Ты видишь их хоть изредка?

— Время от времени.

— С тех пор как мы вместе, ты с ними, по-моему, не встречался. Это так, Фрэнклин?

— Я виделся с ними несколько раз: говорил тебе, что хочу побегать, и к ним заходил.

— А почему прямо не сказал?

— Не хотел тревожить тебя.

— Дети меня не тревожат, а жена — да.

— Говорю тебе, она уже шесть лет мне не жена. Я с ней даже в одной комнате не могу находиться.

Веры мне сейчас не хватало, вот чего. Что-то подсказывало мне, что он не врет, но уж очень не хотелось оказаться в дураках.

— Я хотела бы увидеть твоих детишек, — сказала я неожиданно для себя самой.

— Зачем?

— Потому что это твои дети. Что ж тут странного?

— Я просто к такому не привык. Еще ни одна женщина не выражала такого желания. Думаю, ты их как-нибудь увидишь.

— Я сказала, что хотела бы узнать две вещи. В каком колледже ты учился?

Он задумался, взял полотенце и начал вытираться, хотя был уже совершенно сухой.

— Я не учился ни в каком колледже. Я считал, что это и так понятно.

— Ты опять меня разыгрываешь, Фрэнклин. С твоим-то умом!

— Колледж к уму не имеет никакого отношения, Зора.

— Но все эти слова, которые ты подсовываешь мне в скрэбле? А как ты комментируешь последние новости? Ты в любой игре даешь мне сто очков вперед — и в „Колесе чудес", и в „Междуусобице", но утверждаешь, что ни в каком колледже не учился?

— Ну, если уж ты хочешь знать всю правду, то я и среднюю школу не закончил.

Это было, пожалуй, слишком для одного вечера. Черт побери, надо малость передохнуть. Вентилятор работал вовсю, и я направила струю себе в лицо.

„Надо уметь извлекать пользу из уроков", — вспомнила я слова Клодетт. Вот тебе и урок! Я глубоко вздохнула и посмотрела на Фрэнклина.

— А почему ты школу не закончил?

— Не мог выдержать давления.

— А насколько тебя хватило?

— До одиннадцатого класса.

— До одиннадцатого класса? — Я вдруг вспомнила, что в одиннадцатом классе почти ничего не знала. В это просто невозможно поверить! Меня угораздило влюбиться в лжеца. Если б он не был таким огромным, я надрала бы ему задницу от всей души.

— Я знаю, о чем ты думаешь, бэби. Что мы с тобой из разных команд.

— Я уж не знаю, что и думать, Фрэнклин.

— Вообще-то свидетельство об окончании школы я получил.

Я рухнула на диван. Свидетельство!

— Я хочу поступить в эту бизнес-школу, честное слово. Я тебе про нее говорил. Просто сейчас с этой новой работой я ума не приложу, как выкроить время.

— Серьезно? — не слишком уверенно спросила я.

Вид у него был грустный.

— Стало быть, то, что говорят, верно, — пробормотал он.

— Что говорят?

— Что деньги, положение, образование и вся эта мура важнее всех чувств.

— Разве я так сказала?

— Нет, но ты так думаешь.

— Откуда тебе знать, что я думаю.

Я пристально смотрела на него, подперев подбородок руками. Вид у Фрэнклина был встревоженный. Действительно встревоженный. Без всякой связи я вдруг подумала о том, чем Порция и все эти женские журналы определяют мужское достоинство. Ни к черту это не годится! Вот передо мной человек, который любит меня, только что рассказал мне все о себе, и в этой печальной правде — его шанс. Многие ли из мужчин говорили мне о себе всю правду? А когда я последний раз встречала столь необычного, сексуально привлекательного, нежного и сильного мужчину? А часто ли меня так сильно и преданно любили? А с кем из них я столько смеялась? У многих ли из них был свой взгляд на вещи? А кому из них мое тело говорило „да!" с первого прикосновения? Я продолжала пристально смотреть на Фрэнклина. Боже! Он не только темен, как ночь, но он — мой секстип, и вдруг дошло до меня: это именно мой мужчина. Я люблю его. Плевать я хотела, учился он в колледже или нет. Не все ли равно, сколько у него детей? Пока он дает мне счастье, позволяет чувствовать себя любимой, и если он сдержит слово и получит развод, я остаюсь с ним. Он единственный человек, о котором я мечтала двадцать лет.

Он закурил сигарету и дважды затянулся.

— Фрэнклин?

— Да!

— Я хочу тебе кое-что сказать. Я люблю тебя не меньше, чем пятнадцать минут назад. Я верю в тебя и жду, когда ты разведешься.

— Это зависит от работы, — откликнулся он, глядя на меня уже не так настороженно.

— Сказать тебе что-нибудь?

— Да!

— Честно говоря, я всегда мечтала о человеке, вместе с которым буду строить жизнь, то есть надеюсь, что мы начнем все сначала.

— Ты сделала ход вперед, бэби. Мы не будем больше ребячиться.

— Ну ладно, только скажи, пожалуйста, должна ли я узнать о чем-нибудь еще?

— Нет, дорогая, — ответил Фрэнклин. — Я открылся тебе весь, как на ладони. — Он погасил сигарету. — Ну а что ты: открыла свои карты?

У меня перехватило дыхание. Быть женатым — это еще ничего: развелся — и все. Но эпилепсия — дело другое. Это может поразить его. Но вдруг этого больше не будет? Пожалуй, скажу ему, когда буду вполне уверена, что это уже не повторится. Раз уж мы разобрались с проблемой лишнего веса, что толку говорить об этом? Так что я почти искренне ответила:

— Да!