Поскольку Зора корчит из себя супервумен, пусть сама и выкручивается. Она же считает, будто я должен что-то кому-то доказать, и постоянно выставляет напоказ свои подвиги.
Она — прекрасная мать. Она оплачивает все счета. Она преподает. А теперь опять пишет песни. Мне, конечно, надо найти работу, но не раньше, чем я сам того захочу.
Признаюсь, настоящее удовлетворение я получаю лишь тогда, когда делаю мебель. Это, пожалуй, единственное, не считая Иеремии, чем я могу гордиться. Когда Зора возвращается домой, на полу у меня валяются двухметровые доски. И что, вы думаете, она говорит?
— Фрэнклин, неужели ты должен делать это здесь? Иеремия может пораниться.
У нее голова занята одним Иеремией. Зора просто зациклилась на нем. Можно подумать, что она в него влюблена: все вертится вокруг него. А я будто ее пасынок. До нее совсем не доходит, что я при этом чувствую. А у меня больше нет сил лезть из кожи вон, чтоб она хоть внимание на меня обратила, нет — и все. Да и найди я работенку, это ни черта не изменит. А мне осточертела стройка, ну хоть режь, не могу больше. И как это ей вдолбить, что когда вот так вкалываешь, вкалываешь и вкалываешь, строишь, строишь и строишь, а конца-края этому не видно и результата тоже, теряешь последнее желание работать. Вот это сейчас я и чувствую, но попробуй объясни ей все это, скажи, что ты в глубокой заднице. А я, хоть убей, ума не приложу, куда двинуться, потому весь с головой и ушел в эти деревяшки. Здесь я в себе уверен и вижу результаты. Могу посмотреть и сказать: „Это я сделал". Но Зора не хочет понять. Она занята только счетами. Как нечестно, что она одна за все платит! И платила. Но если она по-настоящему любит меня, ей бы поддержать меня, помочь мне с этим справиться, подождать, пока я наконец смогу шевелить мозгами и найти выход из положения.
А сейчас я и думать ни о чем не могу.