Дела житейские

15

С чего это я возомнила, будто могу кому-то помочь? Да у меня самой так мало энергии, что вся она уходит на любовь к Фрэнклину, а остальное я делаю чисто механически: от готовки до преподавания. Ума не приложу, как это Фрэнклин не замечает, что я нагнала четыре килограмма; может, просто помалкивает. Не знаю, может, дело действительно в страхе. Меня мучают сомнения, что я не такая уж" талантливая певица. А вдруг мою пробную пластинку вовсе не заметят, или я заключу посредственный контракт, и он не оправдает моих надежд? Возможно, мое пение никому не понравится. А кто будет за это расплачиваться? Думаю, главная моя беда в том, что я страшно зациклена на себе. Ах, если б я могла поменьше думать о Зоре и не сомневаться во всем, наверное, тогда у меня было бы больше сил и сострадания к другим.

Я все время пытаюсь внушить Фрэнклину, что меня по-настоящему волнуют его дела, но мне не следует ограничиваться только им. Вот, например, Мария — моя подруга. И ей действительно плохо. Если хочешь преодолеть эгоцентризм, попробуй помочь тому, кому ты нужна. Словом, когда Мария позвонила, меня даже обрадовала возможность отвлечься от своих дел. Она была в истерике и, конечно, в дымину пьяна. По ее словам, придя вечером домой, она увидела на двери судебное определение: ей предписывалось выехать из квартиры в течение семидесяти двух часов.

— Ума не приложу, Зора, что мне делать. У меня нет сил. Ведь это же просто невозможно вынести. Женщине приходится из кожи вон лезть, чтоб хоть как-то заявить о себе. Скажи мне по совести, я стоящая комическая актриса?

— Еще бы, Мария!

— Пусть так, но эти мужики в шоу-бизнесе умеют только вставлять палки в колеса. Да что тут говорить: я не Ричард Прайор и не Билл Косби, куда мне до них!

— Перестань, у тебя свой стиль, а это очень важно и гораздо лучше жалких подделок.

— Ну уж о стиле… Ой, погоди, мне надо…

Поскольку Мария так и не взяла трубку, я решила поехать к ней и проверить, все ли в порядке. На сей раз я дала себе слово в ее игры больше не играть. Конечно же, я выслушаю ее грустную историю, но как только она все выложит, я не стану все это размазывать — жалеть ее и сострадать ей, на чем всегда попадалась раньше. Надо без всяких околичностей высказать все, что я о ней думаю последние два года. Если мне придется всю ночь убеждать ее в том, что, на мой взгляд, ей надо сделать, я готова делать это всю ночь, лишь бы она согласилась со мной. Я взяла кое-что из одежды, чтобы утром идти на работу, и написала записку Фрэнклину. Тут зазвонил телефон. Это был папа. Он чмокнул губами, как бы целуя меня, и сказал, что уже дома и чувствует себя, как всегда, превосходно.

Подходя к дому Марии, я бросила взгляд на ее окно. Слава Богу, свет горел. Пока я ехала, пошел снег. Господи, как же красиво! Я надеялась, что Фрэнклин не разозлится, не застав меня дома. Я позвонила в дверь, и замок сразу щелкнул. Может, Мария кого-нибудь ждет? Поднявшись в лифте на пятый этаж, я увидела, что дверь у нее открыта. Я вошла, но Марии не было. Как это она живет в такой крохотной комнатенке уж столько лет? Вот я бы уж точно спятила, приведись мне жить в одной комнате. Повсюду валялись газеты и одежда. А запах! Не продохнуть! Смесь русской водки (открытая бутылка стояла на коктейльном столике) с застоявшимся табачным дымом. Хоть топор вешай! Я попыталась открыть окно, но оно было заколочено.

— Я сейчас! — крикнула Мария из ванной.

Я даже не знала, где присесть: пришлось скинуть все с одного из ее конторских стульев. Услышав шаги Марии, я обернулась и обалдела: она стояла в чем мать родила.

— Я ждала тебя. Я прослушала твое сообщение по автоответчику.

— Ты не могла бы что-нибудь надеть?

— Здесь такая духотища! А что, тебе не нравится? — Она плюхнулась на диван и налила себе выпить.

— Да не в этом дело, Мария, но все это как-то странно, к тому же глупо открывать нижнюю дверь, даже не спросив, кто звонит, да еще оставлять свою дверь распахнутой, когда ты в таком виде. Ведь ты живешь в Нью-Йорке!

Она развалилась на диване, даже не убрав свое барахло. Я встала и заглянула в платяной шкаф; едва я открыла дверцу, на меня посыпалось пар двадцать туфель. Ну и бардак! Не удивительно, что она пьет!

— Мария, где твой халат?

— На хрен он мне?

Найдя наконец халат, я бросила его ей на колени и села на свой стул.

— Ну ладно. Так сколько тебе надо, чтобы тебя не вышибли отсюда?

— Мы что, будем об этом говорить? Я едва начала приходить в себя. Хочешь музыку?

— Слушай, ведь ты попала в передрягу, а я приехала узнать, чем и как можно тебе помочь. У тебя есть кофе?

— Кофе? Какой кофе, когда есть водка? Что за чушь, Зора! Выпей-ка со мной.

Промолчав, я снова поднялась и пошла в закуток, который служил ей кухней. Мама родная! Раковина доверху набита грязной посудой, а тараканы так и кишат! У меня все сразу зазудело, но я постаралась не обращать на это внимания. Я нашла наконец молотый кофе и решила попробовать навести порядок, пока закипит вода.

— Так сколько? — снова спросила я.

— Брось, Зора. Восемьсот поцелуйчиков, — проговорила Мария и захохотала.

— Я могу одолжить тебе, — вдруг вырвалось у меня.

Это часть моих студийных денег, о которых даже Фрэнклин не подозревает. Те папины пятьсот долларов я вовсе не потратила, просто мне незачем отдавать их на эту дурацкую машину. Но если уж говорить серьезно, Марии надо помочь. Я-то знала, как тяжело давалась ей эта работа и как вообще она бьется. Нельзя же, черт побери, допустить, чтобы ее вышвырнули на улицу! Я, во всяком случае, так не могу.

— Что ты, Зора, спятила? Я даже не знаю, когда смогу отдать. И вообще, я сама разберусь.

Поставив кофейник на огонь, я заварила кофе, чтобы взбодрить Марию. Посуду пришлось замочить в мыльной воде — потом остатки пищи легко смыть. Пока что я пошла взять из сумочки чековую книжку. Заполняя чек, я случайно взглянула на Марию. Она раскинулась на диване и массировала груди, словно никого здесь не было. Халат валялся на полу.

— Чем это ты занимаешься?

— А ты как думаешь?

Вырвав чек, я бросила его на коктейльный столик.

— Тебе нужна помощь, Мария. Ты об этом не думала? Я говорю об „АА" или о чем-нибудь в этом роде.

— Я и сама размышляла об этом.

— Ну так в чем же дело?

— Да времени нет.

Опять двадцать пять! Что толку говорить с пьяными. Пустая трата времени.

— У тебя есть резиновые перчатки?

— Глянь под раковину.

Не без страха я открыла дверцу и, как ни странно, нашла их там. Потом полезла в посудный шкаф за чашкой. Ополоснув ее на всякий случай, я налила кофе и понесла Марии. Гладить себя она перестала, но теперь тупо уставилась в потолок.

— Вот, выпей.

— Не хочу я кофе. Я думала, ты его себе делаешь.

— Послушай, Мария, не знаю, кого ты собираешься провести, но надо все-таки думать, прежде чем разыгрывать сцены. Если будешь так пить, ты из этого состояния никогда не выйдешь, а новые подъемные тебе не светят, сама понимаешь.

— Ты что, пришла мне нравоучения читать?

— Нет. — Я направилась к раковине и, надев перчатки, окунула руки в горячую воду.

— Как поживает мистер Фрэнклин?

— Отлично.

— Он хорошо тебя трахает?

— Что? — спросила я, ставя тарелку в сушку, но Мария не ответила.

Отмыв и сполоснув еще одну тарелку, я хотела и ее поставить в сушку, но тут почувствовала, что она стоит сзади. Я не шевельнулась. Вдруг она просунула руки мне под мышки и положила их мне на грудь. Не настолько же она пьяна! Я бросила тарелку в раковину и резко повернулась, но Мария нисколько не смутилась. Лицо мое оказалось на уровне ее шеи, Мария была выше меня, но я оттолкнула ее.

— Ты что, рехнулась?

— Да не строй из себя девочку, Зора. Чему ты так удивляешься? — ухмыльнулась она.

— Удивляюсь? Я знаю тебя уже года два, мы как будто подруги. Я примчалась спасать тебя от этого чертова запоя, и — на тебе! — ты начинаешь меня лапать и еще спрашиваешь, чему я удивляюсь!

— Я уже давно мечтаю погладить тебя.

— Мария, ради Бога, перестань дурить! Садись-ка да подумай, что ты несешь и вытворяешь. Ну, давай! — Мне не хотелось прикасаться к ней, я оттолкнула ее и прошла в комнату.

— Я прекрасно знаю, что говорю и делаю.

— Тебе нужна помощь, притом немедленно.

— Мне нужно, чтоб ты меня обняла, вот это мне действительно немедленно нужно, — сказала Мария, приближаясь ко мне. Отступив на шаг, я врезала ей от души так, что она упала на пол.

— У тебя, видно, пьяный бред, если ты думаешь, что со мной пройдут такие штучки.

Она попыталась подняться, но не смогла и начала плакать, но у меня не было к ней ни малейшей жалости. Взяв пальто и сумочку, я пошла к двери.

— Не уходи, Зора, прошу тебя, ну, извини.

— Извини? Ты так ко всем подругам лезешь?

— Нет, только к тебе.

— С чего это ты меня выбрала?

— Ну я же попросила прощения.

— Почему же ты мне не говорила об этом?

— Так ведь ты никогда не спрашивала.

— Ну вот что, Мария. У тебя есть выбор: отдай эти деньги хозяину или пусть все летит к чертям. Но если через три дня окажешься на улице, пеняй на себя и мне не звони. Ясно?

— Извини, Зора. Где кофе? Я выпью. — Она снова попыталась подняться.

— Послушай. Я все же твоя подруга, давай забудем о том, что произошло. Но только попробуй еще раз выкинуть такое, тогда забудь о нашей дружбе, поняла?

Она только кивнула. Я ушла, оставив ее на полу.

Света в квартире не было, а мне не терпелось поскорее шмыгнуть под одеяло и почувствовать тепло Фрэнклина. Сейчас мне так хотелось, чтобы он обнял меня и не выпускал из своих объятий до утра! Я даже поверить по-настоящему не могла, что Мария может такое выкинуть. Всю дорогу до дома я думала о ней и о том, какая она жалкая. И как это я не поняла этого раньше? Фрэнклину я не собиралась ничего рассказывать. Уж я-то его знаю.

Я прокралась в спальню; он спал. Быстро раздевшись, я подошла к кровати и стала смотреть на него. Господи, какой же он красивый даже во сне! Его дыхание, запах его тела — от этого все во мне затрепетало, и я пришла в дикое возбуждение при одной мысли о том, что хочу сделать. Однако ощущение нечистоты заставило меня отправиться в ванную.

Наскоро приняв душ, я вернулась в спальню. Груди мои набухли; я хотела прижаться к нему всем телом, вдыхать его запах, потереться щекой о его грудь, коснуться его языком и ощутить восторг, когда он весь войдет в меня. Забравшись под одеяло, я сунула вниз руку и взяла его — он был крепок и тверд. Поглаживая его, я села верхом на его бедра — они были необычайно горячими. Господи, Мария ни черта в жизни не понимает и даже не знает, чего себя лишает.

Бедра мои задвигались сами собой, и тут я почувствовала, как ладони Фрэнклина заскользили по моей спине.

— Ты вернулась?

— Да.

Приподнявшись, он поцеловал меня. Я закрыла глаза, но его лицо так и стояло передо мной. Курчавые волосы на его груди щекотали мои соски; он так крепко прижал меня к себе, что наше дыхание смешивалось. Я чувствовала, как податливо и наэлектризовано мое тело, раскрепощенное и сильное. Большие ладони Фрэнклина обхватили мои ягодицы. Я словно парила над ним, и когда он заглянул мне в глаза, будто задавая вопрос, ответ мгновенно исторгся из моих недр.

— Доброе утро, — промолвила я, пряча лукавую улыбку.

— Так где же ты была ночью?

Я засмеялась.

— Так ты меня давно уже не будила. Мне приятно, когда ты хочешь. Ты, как голодная, набрасываешься на меня и от этого делаешь все еще лучше.

— Я обрадовалась, что ты спишь и мне есть кого разбудить.

— Знаешь, иногда мне страшно хочется быть женщиной. У меня просто голова кругом идет от зависти, когда ты кончаешь три, а то и четыре раза подряд.

— Ну, для этого нужен настоящий мужчина. А ты что встал в такую рань?

— Сегодня начинаю новую работу.

— Да ну! — воскликнула я.

— Ты не видела мою серую поддевку?

— Посмотри в третьем ящике, под красным. Кофе выпьешь?

— Да, если по-быстрому.

— По-быстрому, по-быстрому…

Вскочив, я, вместо того чтобы идти на кухню, подошла к Фрэнклину и поцеловала его в губы как бы мимоходом, еще не совсем проснувшись.

— Иди почисть зубы, — засмеялся он. — Так что там за дела с Марией?

— Выкарабкается, надеюсь. Ты ведь знаешь, у нее запои.

— Да, помню, ты мне говорила. А что случилось? Ты вроде собиралась остаться у нее ночевать. Значит, соскучилась по папочке?

— Соскучилась, конечно. Но, честно говоря, у нее там дикая грязь, а сама она в дымину пьяная. А вообще-то ей нужны были деньги.

— Ты ей дала?

— Пришлось, иначе ее выкинут на улицу через три дня. Ей прислали судебное предписание выместись из комнаты в течение семидесяти двух часов.

— И сколько же ты ей дала?

— А что?

— Да просто любопытно.

— Восемьсот.

— Восемьсот долларов?

— Не кричи, Фрэнклин!

— Ты хочешь сказать, что отвалила пьяной бабе чуть не тысячу баксов?

— А что тебя удивляет? Она моя подруга, и ей надо помочь.

— Но мне ты не захотела помочь, когда я просил на машину.

— Фрэнклин, ее же выкинут на улицу! Ты что, никогда не бывал в такой ситуации?

— Честно говоря, я сам сейчас в такой ситуации. Джимми загремел в тюрьму и просит взаймы двести пятьдесят долларов; я как раз хотел одолжить у тебя, а теперь, видать, дохлый номер.

— За что он сел?

— Какое это имеет значение? Почему Мария не платила за квартиру?

— Я могу одолжить тебе эти деньги, Фрэнклин.

— Откуда у тебя такая куча монет? Уж не студийные ли это денежки?

— Да вроде так.

— Слушай, я-то верну тебе, а Мария?

— Поживем — увидим.

— Вот так дела! А если Реджинальд попросит заплатить, а у тебя ни копейки не будет, что тогда делать?

— Достану, не бойся.

— Но мне хочется, чтобы ты сделала эту пробную запись, бэби. Ты столько над ней работала, нельзя же, чтобы все это пошло псу под хвост!

— Все будет в порядке. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И уж кому как не тебе об этом знать, Фрэнклин. Многое не так в этом мире. Наверное, надо больше доверять людям, а?

— Теперь, когда у меня есть работа, нам будет легче встать на ноги. Я вот подумал, не пора ли нам выбраться отсюда к весне — снять квартиру побольше, ты как на это смотришь?

— Может, лучше подождать?

— Я понимаю, к чему ты клонишь, детка. По-своему ты права. Но я не все сказал тебе. Когда принесу чек и профсоюзные корочки, сама увидишь.

— Фрэнклин, дорогой. Не сердись на меня, я ведь не тебе не верю, а им. Сколько раз ты возлагал надежды на очередную работу, а потом — провал.

— Что правда, то правда. Кстати, насчет провала. Ты не возражаешь, если моя сестренка проведет у нас несколько дней? У нее сейчас тяжелая полоса.

— Да нет, конечно. А что с ней?

— Сам не знаю. Она в ужасной депрессухе, и мне хотелось бы малость развлечь ее. Ты мне поможешь, правда?

— Постараюсь.

— Спасибо, — сказал Фрэнклин и обнял меня. — Я так рад, что ты вчера вернулась домой. А то я уж стал сомневаться, кого ты больше любишь — меня или своих подружек.

— Фрэнклин?

— Да!

— Я люблю тебя!

— Ну-ка, повтори!

— Я люблю тебя!

— Скажи, что никогда не бросишь меня.

— Никогда не брошу тебя!

— Даже если все у нас будет из рук вон плохо?

— Даже если все у нас будет из рук вон плохо.

Он опрокинул меня на кровать и сжал в объятиях.

— Я тоже люблю тебя, — шептал он, — люблю, люблю, люблю.