Я никогда не верила в судьбу.
Все предопределено? Кто-то сверху уже разобрался «как будет лучше», а вся твоя жизнь — просто череда ступенек до этого «лучше»? И ты ничего не можешь изменить? Спасибо, но нет! Мне такой вариант не улыбается.
Вот моя позиция. Она всегда была тверже стали, и я искренне верила, что нет ничего нерушимее собственных убеждений…Однако, когда я вижу свою размашистую подпись на белом листе, то понимаю где-то на задворках сознания, что так действительно должно было быть. Что у меня не было выбора. Только вот кто это решил? Едва ли свыше, скорее мужчина за моей спиной.
Мне это не нравится. Опять же: я всегда думала, что сама буду за себя решать, а если у меня кто-то появится, то я едва ли позволю ему брать вверх, и снова: однако.
Однако, да.
Мне бы от всей души хотелось сказать, что я была настолько сильной, вскочила, разорвала соглашение на маленькие частички, а потом отвесила ему звонкую пощечину и сбежала, куда глаза глядят, но нет.
Губами Влад нежно касается моей кожи между лопаток, а мне все тело простреливает так, что ноги — эфемерное теперь. Гипотетическое. Ненастоящее. И сопротивление мое — прозрачней и невесомей полиэтиленового пакетика.
Не существует.
— Хорошая девочка, — шепчет порочно на ухо, слегка зацепляя мочку кончиком языка, — Теперь поговорим об условиях.
— Условиях?
Переспрашиваю, словно во сне. Будто и не я вовсе! Голос точно не мой. Он еле слышен, слабый, бесхарактерный.
Господи…он сводит меня с ума… даже не так. Довод лишает разума! На его место помещает в черепную коробку вату и сладкий сироп, приправленный гормонами и перцем. Во всем этом я буквально тону, и Влад мне не собирается помогать. Он кладет руки мне на ноги и медленно ведет выше по внутренней части бедер.
Вроде бы…касается в одном только месте, а нет. Ничего подобного! Он меня словно всю трогает, и я так остро чувствую подушечки пальцев, что перестаю дышать.
Боже… мурашки бьют в самый центр нервных окончаний, а я превращаюсь в его руках в пластилин: лепи, что хочешь. И это правда. Наверно, я действительно могу позволить ему сделать с собой все, что придет в его больную голову, только вот он шепчет фразу, которая действует на меня, как антидот.
— Читай, что ты подписываешь, малышка Женя. На будущее.
Бам!
Возбуждение тут же скатывается с меня, будто его и не было никогда. Прикосновения больше не волнуют. Шепот. Дыхание — все по боку. Вместо всех этих острых эмоций приходит страх.
Дикий ужас просто!
Что это значит?!
Оборачиваюсь и сталкиваюсь с его пьяным взглядом, как тогда в номере отеля, но и на него не реагирую. Мне правда страшно, и я шепчу, нахмурившись.
— Что это значит?
Довод ухмыляется.
— Думаешь у этой фразы есть какой-то другой смысл?
— Но ты же сказал, что это простое соглашение…какие условия?
— У любого соглашения есть условия, Женя, — голос становится тверже, — Раз ты подписала, ты с ними согласна и…
— Но… как же так? Ты же…не говорил о них…
Довод
Она смотрит на меня, как загнанный в ловушку зверек, и это бесит. Бьет, я бы даже сказал. Неприятно так бьет, сильно.
Доверчивая, маленькая мышка, которая угодила в лапы к коту, который ее непременно убьет. Только поиграет сначала.
Мне обычно нравится производить такой эффект. Это состояние здорово помогает продавливать конкурентов или партнеров, которые внезапно слишком много о себе возомнили, но сейчас другой момент.
Пожалуй, победа впервые приносит мне буквально физический дискомфорт. Совесть. Моя чертова, внезапно проснувшаяся совесть, что захлестывает мощным цунами, когда малышка моргает часто, чтобы не расплакаться, и шепчет:
— Но…как же так? Ты же…не говорил о них.
Доверие.
Я чувствую его в ней. И наивность. Женечка тянется ко мне, как побитая, уличная кошка, смотрит широко распахнутыми глазами и верит, а я чувствую себя ублюдком.
На самом деле, в условиях нет ничего оскорбительного или унизительного: приезжать куда я скажу, когда я скажу и насколько я скажу; не спать с другими; не трепаться. В принципе, все. Но я чувствую, что должен был ее предупредить — и это бесит. Я никому и ничего не должен, твою мать! Не моя вина, что ты не читаешь, что подмахиваешь!
Давлю все человеческие эмоции, потом бросаю взгляд на часы. Встреча. У меня встреча через два часа, и мне сейчас не до разборок, поэтому я слегка подталкиваю ее со своих колен, а когда она встает, двигаю листок с соглашением и киваю.
— Изучай, обсудим потом.
— Я же уже подписала…
— Не мои проблемы.
Резко встаю, хватаю свой пиджак, потом беру телефон, в экран которого смотрю. Да, черт возьми! Я готов смотреть хоть на дерьмо, лишь бы не видеть сейчас ее.
Мне это неприятно.
Не она, что примечательно, а ее реакция, наполненная до краев какой-то детской болью и обидой, будто я ее предал!
Никого я не предавал! Еще раз! СМОТРИ-ЧТО-ТЫ-ПОДПИСЫВАЕШЬ! Уже не ребенок! При том во всех смыслах.
На языке сразу разливается горечь такая, что хочется отплеваться — все из-за колкого сарказма, который, опять же, раньше никогда не вызывал во мне негативных эмоций, а сейчас хоть вешайся!
— У меня встреча, поговорим потом.
Я разворачиваюсь и спешу покинуть собственный кабинет, а сам про себя думаю с усмешкой:
Довод, да ты в край потерялся, если сбегаешь от малолетки. Совсем уже?!
Но сколько не саркази, ситуация не поменяется, увы. Я правда сбегаю. Не признаюсь даже себе в этом — но я боюсь посмотреть ей в глаза и увидеть не только обиду или боль, но и разочарование.
Полагаю, я слишком многих разочаровал в этой жизни, и мне хочется оставить кого-то вне этого списка? Наверно, так и есть. Вот и все. На нее мне наплевать!
А что мы тогда будем делать с желанием ее поцеловать на прощание? Да таким, что кости крутит?
Ответ на этот вопрос я стараюсь замаскировать весь день. Думаю о чем угодно, но не о правде: и что просто не насытился ей пока, и что меня тянет, как к чему-то новому, и что ведет просто из-за физики. Женя — сексуальная, маленькая кошка, от которой чердак течет, спорю на что угодно, у каждого второго. Чем я исключение? Я тоже мужчина.
От нее пахнет свободой. И сладкая она на вкус — твою мать. Как ни крути, эти мысли пробиваются сквозь глухую оборону, и пока я еду в офис, дождаться не могу момента, когда ее снова увижу.
Хочу.
Дико хочу, просто до боли стягивает.
Представляю себе, как стяну с плеч белый сарафан. Как наклоню ее и положу на стол. Как плавно подниму юбку…интересно, какого цвета у нее трусики?
Ох, черт, Довод! Тебе будто снова пятнадцать! Угомонись!
Но в штанах тесно и больно, и думай сколько угодно о дерьме — не помогает.
Единственное, что мне поможет — моя маленькая стажерка, которая…
Свалила!
Вы представляете?!
Когда я захожу в кабинет — ее нет на диване.
Очень интересно. Щурюсь слегка с глупой надеждой, что она оставила вещи или хотя бы какую-то записку! Ага, как же. Пусто. На столе идеальный порядок, только вот в душе полный раздрай.
Ее здесь нет, и это внезапно неприятно.
— И где ты? — спрашиваю с ходу, после того, как Женя берет трубку с пятого гудка.
Интересно, она специально или просто не слышала?
— Я…эм…поехала домой, — отвечает — мне снова внезапно неприятно.
Потому что я слышу ее голос, и он мне не нравится! Обиженный, какой-то слишком тихий.
Разочарованный.
Да твою мать! Тебе не должно быть дела до этого, ты о чем думаешь вообще, Довод?!
Тяжело вздыхаю и кивнуть бы, но я зачем-то говорю:
— Надо было дождаться меня.
— Этого нет в соглашении, — ершится сразу, и я улыбаюсь.
Вот она, моя малышка-Женечка.
Сладенькая. Злая. Вкусная.
Тема ее состояния по-прежнему колет под ребра, но ее эмоции окупают любой дискомфорт.
Сажусь в кресло и откидываюсь на спинку с легкой полуулыбкой, пару мгновений молчу, потом говорю тихо.
— Изучила правила?
— Изучила.
Злится еще больше. Меня улыбает сильнее. Я снова иду на сделку с собой: не хочу об этом говорить, не хочу давить, но хочу ее злость, поэтому продолжаю.
— И что ты об этом думаешь?
— Что ты…— осекается, а я живо представляю, как она закусывает губу.
Черт. Я словно спятил. Когда такое в последний раз было? Чтобы так вело? Я вообще не помню! Охренеть…
Что в тебе такого, малышка-Женя, если меня так кроет?
Не могу перестать представлять, в каких позах буду ее учить уму-разуму. Картинки в голове такие живые и яркие, что я не сразу понимаю, что по второй линии мне звонят. Вот настолько меня утопило в фантазиях.
К сожалению, они ломаются об айсберг, когда я смотрю на экран и вижу имя:
«Отец»
— Извини, мне звонят по другой линии.
— Хорошо.
Разочарование другого рода греет в груди сладость и предвкушение от предстоящей встречи.
Не хочет прощаться. Я тоже уже по тебе скучаю, девочка.
Серьезно?! Хм, походу дела да. Очень серьезно. Я правда соскучился, поэтому…
— Пока.
Прощаюсь быстро и холодно, ведь все эти чувства — действительно неприемлемо! Надо побыстрее сделать что-то с этой внезапной страстью, иначе я рискую здорово влететь.
А мне это не упало.
То есть совсем.
— Влад, надеюсь, что ты не забыл про ужин? Мама тебя очень ждет!
Твою мать. Совсем забыл про семейный ужин.
Завтра. То есть целый день в минус наших с Женей игр — это плохо, ну да ладно. У нее будет время придти в себя — так даже лучше. Не хочу делать ей больно, и это чистая правда.
Женя
Мне ясно одно: от Довода нужно держаться, как можно дальше. Но как? Я даже не смогла сказать ему, что мне не нравится…Да и к тому же, будем честными: есть стойкое убеждение, что я все равно никуда не денусь.
Не из-за соглашения. Из-за себя.
Это бесит.
Когда я успела потерять независимость, мне совершенно непонятно, но понятно одно: нужно отвлечься. Только вот я смотрю на цветы и не получается как-то. Они стоят на моем столе и запах от бутонов такой сильный, что я чувствую его даже с кровати!
Сразу думаю о нем.
Это как причинно-следственная связь: одно цепляется за другое, и я снова вспоминаю, как он вел губами по моим бедрам.
Плавно.
Медленно.
Тягуче.
Как соленая, только что сваренная карамель, которую подцепили на ложку.
Обдает такими мурашками. Все тело дергает и бросает в жар! Черт! Я становлюсь неадекватной, и это плохо. Судя по соглашению, у нас никогда не будет нормальных отношений. Это просто невозможно! Так что нужно учиться себя контролировать, а когда выйдет выдрессировать — разорвать все контакты.
Пока у меня есть только такое «решение» проблемы. Другого, наверно, априори быть не может: совершенно точно, что уйти резко я не смогу. Он не отпустит. Но и я…нет, не смогу. Тянет просто дико.
Думаю, все дело в том, что он — мой первый мужчина, да? А еще он дико сексуальный! Взрослый. Уверенный в себе настолько, что это обезоруживает. Но это, слава богу, не любовь — совершенно точно не она! Я ведь его не знаю, а невозможно любить того, кого не знаешь. Хорошая новость. Да, в ворохе плохих она, как бриллиант, настолько же ценная. Главное, не допустить, чтобы все изменилось.
Киваю самой себе, потом встаю и беру позорный листочек, чтобы спрятать его в укромном месте. На миг я застываю, правда, у шкафа, с вполне разумными мыслями о необходимости как бы и прочитать, но не судьба. Дверь моей комнаты начинает открываться, и я пугаюсь, пихаю бумаги на полку, а сама резко встаю. Чтобы столкнуться с Милой нос к носу.
— Что надо?! — выходит резко даже для меня, и я поджимаю губы с укором самой себе — нельзя так.
Не хочу, чтобы кто-то знал, что меня что-то там волнует. Надо оно мне? Чтобы она следить активней начала? Выяснять? Определенно нет. Женя, держи себя в руках!
Однако, поздно. Во-первых, я своим нервным поведением себя выдала, а во-вторых, конечно же, цветы — они те еще Павлики Морозовы. Тут же растрепали все мои секреты…
Мила выхватывает букет моментально, щурится, поджимает губы. Я вижу, как в ее глазах скользит зависть и недовольство: понимаю. Ее Васек едва ли купит ей когда-нибудь такие цветы. Они же с картинки будто! Каждый бутон подобран любовно и аккуратно, бережно, и сразу видно, что покупался не в подвальчике, а в хорошем, дорогом магазине. Значит, и стоит много, а значит…
— Кто это тебе подарил такие цветы, а?!
Претензия. Я сразу слышу в голосе надрыв, в ответ на который поджимаю губы сильнее. Так и хочется сказать: тебе какое дело вообще?! Не суй свой беременный нос в чужие дела! Лучше занимайся своим мерзким парнем и его недотрахом, но куда там?! Тупо не успеваю сконструировать ни одного забавного и хлесткого предложения: Мила замечает телефон, я замечаю, что она замечает телефон, и все, что есть в моей голове — набор матерных слов.
Вот сейчас точно начнется…
— Охренеть! Это что?! Последний айфон?! Откуда?!
Бесцеремонно Мила хватает Святой Грааль для всех девчонок нежного возраста (да и для многих, перешедших эту грань), глаза таращит сначала на него, потом на меня.
— Где ты его взяла?!
— Отдай!
Подхожу быстро, вырываю из рук и хмурюсь, любовно стирая с экрана отпечатки жирных пальцев.
Бесит, но я ловлю себя на идиотской мысли: не из-за самого телефона такая реакция у меня, а потому что он подарил, блин…Из-за него…
Черт, ты точно в него влюбилась. И где твой контроль, Женя?! Ситуация явно выходит за границы допустимого!
Твою мать!
Злюсь сильнее, резко оборачиваюсь на обиженную и оскорбленную Милу. По факту сейчас мы поменяемся местами — спойлер. Еще один: если обычно я в семье груша для битья, в данный, конкретный момент, ей будет она.
На кого-то мне нужно сорваться, так или иначе…
— Не трогай мои вещи! — рычу, делая на нее шаг, — И вообще! Вали из моей комнаты! Что тебе здесь надо?!
— Ты богатея подцепила что ли, да?! Кто это?! — однако, Мила крепкий орешек.
К сожалению.
Ей плевать — информация стоит любых унижений, и я злюсь еще больше. Черт бы ее побрал! И гены ее проклятой мамаши тоже!
— Никого я не цепляла! Вали!
— Откуда у тебя тогда телефон?! А?!
— Не твоего ума дела!
— Я маме расскажу!
Ловлю ступор: вот те раз!
— И что же ты расскажешь?! — усмехаюсь, сложив руки на груди, — Что…
— Что ты на телефон задницей зарабатываешь!
Вот…сука!
Так цепануло меня, что, клянусь, еще секунда и она получит по морде, но я не успеваю — в прихожей раздается лай, а через мгновение Виктор забегает в мою комнату и прячется под стол. Понятно. Ясно, кто вернулся.
Закатываю глаза и фыркаю:
— Иди встречай своего немытого придурка.
Милу тоже цепляет нехило. Она окатывает меня взглядом, обещающим скорейшую расправу, но уходит.
Наверно, нас все-таки больше всего цепляет то, что является правдой — не врут. Тебя могут оскорблять как угодно, но вот действительность — самое больное и никуда от этого не деться: у нее парень — конченный гопник и придурок, на которого Мойдодыра не хватает, а я зарабатываю задницей на айфоны.
Обидно. Но да ладно. Я стараюсь об этом не думать, а вместо того плотнее закрываю дверь, подпихиваю под ручку стул и иду к шкафу, чтобы запрятать бумажку в секретное отделение.
Теперь о ее изучении и речи идти не может — ни за что! Нет! Может быть позже? Сейчас я не готова абсолютно.
У меня завтра выпускной, и это все, о чем я хочу думать! Как обычная девочка без женатого балласта. Итак слишком нервно. А надо еще придумать себе прическу… эх, ладно. Ложусь на кровать и залезаю в интернет, но то и дело посматриваю на цветы и, как бы себе не запрещала, улыбаюсь.
Интересно, что он сейчас делает?…
***
Утром я встаю рано, кручу волосы, а потом долго крашусь. Образ у меня простой достаточно: легкие тени, стрелочки и розовый блеск на губах. Прическу хотела сделать замысловатую, но ничего не получается, так что я собрала на затылке в высокий хвост. Так видно красивый разрез на платье.
Кстати, о нем.
Вот платье у меня бомба! И вы не представляете, как мне с ним повезло. Папа дал мне денег, конечно, но на такое точно бы не хватило! Только в магазине в тот день была на него распродажа. Какая-то девчонка мерила и порвала немного сбоку, а я шить умею с детства — мама была костюмером в местном, танцевальном кружке. Короче, купила, зашила и радуюсь теперь, а еще чувствую, будто мамуля во всем этом поучаствовала тоже, и так на душе тепло…
Теперь вот кручусь у зеркала и чуть не плачу, прекрасно просто! Но оно правда очень красивое, она бы действительно оценила. Пудрово-розовое, в пол, с длинным вырезом на бедре и открытыми плечами. Ткань — что-то невесомое. Да и я в нем, как чистая принцесса.
Флешбеки из гостиничного номера, правда, над такими сравнениями спешат поглумиться, но папа это самокопание прерывает.
Тук-тук-тук.
И его голова.
— Ты готова, малы…
Замирает.
Так приятно видеть, как его глаза округляются подобно рту. Как он медленно шагает в комнату, завороженный и сбитый с толку.
Я тут же краснею, но глупо улыбаюсь, нервно ковыряя пальцы внизу живота.
— Скажешь что-нибудь?
— Ты так похожа на маму, Жень… — шепчет, но пытается замаскировать комплимент шуткой, чтобы несильно меня смущать, — Теперь называть тебя малышкой будет сложновато.
Ооо…это так мило, и, клянусь, это одно из самых ярких, теплых воспоминаний, которые навсегда останутся в моем сердце…
Я улыбаюсь шире, глаза еще больше на мокром месте, а сама стыдливо отмахиваюсь, мол, не говори ерунды! Но он продолжает на меня смотреть. И это здорово настораживает…
— Пап? — зову его тихо, — Ты…как?
Папа приходит в себя лишь через мгновение. Он тоже у меня застенчивый, поэтому неудивительно, что и ему некомфортно, что и он тупит взгляд, потирая нос — прячет свои эмоции, которые сейчас вырываются бурными всплесками.
Пожалуйста, только не плачь, или я умру!
— Пойдем, а то мы опоздаем на вручение, — хрипло говорит, нервно поправляя свою идеально выглаженную рубашку.
Это так приятно…
Он сильно волнуется, чтобы кто не говорил — это так. Мало людей заметили бы, конечно, но я — его дочь. От меня не спрячешь, тем более, что мы в таких своих проявлениях, сильно похожи.
Как две капли воды.
Две жутко милые капли воды: одна выше и больше, другая гораздо меньше, но его.
— Моя девочка, — подтверждает он это, когда я держу свой аттестат с отличием и улыбаюсь, — Ты так быстро выросла…Не торопись, ладно? Не улетай от меня.
Просьба звучит так искренне и тихо. На ушко. От нее у меня бегут мурашки, и сердце сжимается. Я обнимаю его в ответ, утыкаясь в широкую грудь, сама улыбаюсь.
Как же я по тебе соскучилась, папуль. По настоящему тебе.
Пожалуйста. Ты сам не улетай от меня больше…
Я хочу его попросить, но не решаюсь. Мне почему-то кажется, что так будет звучать, как укор, а я не хочу его колоть и ранить. Жалею. Оберегаю чувства последнего родного человека, и открыто, широко улыбаюсь, глядя в глаза.
— Я тебя никогда не брошу, пап. Никогда!
Искренне.
Не смотря на то, что он меня бросил, я в своих порывах чиста и откровенна: не хочу его оставлять, потому что люблю и всегда буду больше всех на свете.
Говорят, мать — Бог в глазах ребёнка. Что ж. Моего Бога давно рядом нет, но есть пап, и он у меня золото. Был когда-то точно, а значит…может стать снова?
Я в это очень хочу верить.
Возможно, грянет такой момент, когда он разведется с Инной и встретит женщину нормальную? Достойную? Которой пусть я не буду родной дочерью, но хотя бы не стану костью в горле? Об этом я больше всего мечтаю: не приходить в родной, отчий дом, как на каторгу или в гости, где тебя не особо то и ждут. А приходит действительно домой. Как раньше.
Такие мои мысли подкрепляет взгляд моей учительнице по биологии.
Вообще, я часто замечаю, что на папу до сих пор обращает внимание противоположный пол, да и почему нет? Он очень красивый, не смотря на то, что себя подзапустил. Тем не менее, рост никуда не делся — он все такой же высокий. С красивым цветом волос и глаз, ямочками и теплым взглядом, когда рядом нет благоверной.
Так странно… мне всегда казалось, что рядом с женой наоборот раскрываться должен, а он только зажимается и исчезает.
Вдруг с Владом та же история?
Ох, нет. Я же себе слово дала: надо от Довода держаться подальше, а чтобы этого добиться, думать о нем — совершенно точно не лучшая затея.
Надо завязывать.
Я саму себя внутри подбираю в кулак, потом прощаюсь с папой и бегу в сторону лимузина, куда уже стекаются мои одноклассники. И, знаете? Выходит. О своей порочной связи я не вспоминаю, пока мы ездим по Питеру и фоткаемся во всех самых банальных местах: на стрелке Васильевского острова, например, или у Эрмитажа? На университетской набережной рядом со сфинксами, где можно загадать желание.
Я загадываю удачно отучится первый год, успешно сдать сессию и перейти на второй курс, но прежде чем отойти от статуи, все-таки нарушаю собственное слово и допускаю еще одну маленькую поправочку.
Влад.
Пусть у нас с ним все будет не так, как обычно. Я не хочу, чтобы он записал меня в список своих любовниц, а потом и думать не думал. Нет. Хочу стать для него особенной. Кого он никогда не сможет забыть.
Сфинкс, кажется, смотрит на меня с осуждением. Черт, да я все понимаю, правда, не желание, а дурость. Простите меня, каменные изваяния, что достаю вас с таким нещадным, детским бредом, покрытым копотью подорванной морали.
Простите, но я, кажется, иначе просто не смогла. Мне очень жаль…
— Женя! Ну пошли уже, лимузин только тебя ждет!
Староста наша Нинка — заноза в заднице еще та, только вот права она: хватит тут стоять и грезить непонятно о чем. Фотосессия закончена — теперь дорога лежит в клуб, где не будет никаких Владов. Никаких!
Только вот он, судя по всему, оставаться в тени надолго не готов.
Через полчаса мы уже сидим за нашим столиком, а мне приходит сообщение:
Довод
Через полчаса будь готова
Выпитое шампанское бьет в голову, подогревая внезапно вспыхнувшую обиду.
В смысле «будь готова через полчаса»?! Ты охренел?! Как смеешь мне писать, как своей карманной шлюхе?!
Конечно, я не настолько пьяна, чтобы позволить себе такое отправить, однако достаточно, чтобы отправить другое.
Вы
Извини, у меня дела
Вы
Не сегодня
Такой адреналин. Интересно, что он мне ответит? Ох, боже, что же он ответит? Я улыбаюсь глупо-глупо, ручки немного потряхивает, и я представляю себе какое-нибудь игривое сообщение, даже парочку себе в голове придумываю, а потом на них же отвечаю…только вот зря.
То, что он пишет — далеко даже от «самого худшего», рожденного поддатым, детским воображением…
Довод
Ты плохо поняла?! Я сказал — сегодня, значит сегодня, твою мать! У нас контракт
Так обидно!
Нет у нас никакого контракта! Ты! Козел!
Вы
Эт ты плхо понял, козел! Ннет у нас конрракта! Я на впускном!
Довод
Ты пьяная?
Вы
🖕🏻
Вот так! Пошел ты! Правильно! Пошел! Молодец, Женя! Наконец-то ты взяла себя в руки!
Чтобы окончательно показать, как мне не нравится такое отношение, сверху последнего сообщения я выключаю телефон, а потом стягиваю бокал с шампанским и поднимаю его повыше со словами:
— За нас!
Мои одноклассники поддерживают веселым улюлюканьем, потом мы осушаем их, а я понимаю: еще немного и пойду танцевать.
Да.
Танцевать.
А Довод? Да пошел он, в самом деле! Возомнил себя хозяином мира! Только мне он не хозяин, ясно?! У него жена есть! Вот пусть ей и командует!