Древний Рим. Честь преторианца

Глава 15. В казарме

Валия

Борат опустил меня на лежанку у стены, но я тотчас вскочила на ноги и попыталась вернуться к двери. А потом остановилась в двух шагах от нее, поняв, что никто меня не преследует. Отвернувшись, Борат стоял у стола и жадно пил из большого кувшина, держа его обеими руками. Я мельком оглядела мрачное, полупустое помещение размером примерно пятнадцать на двадцать метров. Из мебели только деревянный стол, стулья, пара сундуков и четыре кровати вдоль стен.

На полу видны остатки мозаики – черные квадраты с белыми кругами внутри, на одной из стен я также заметила следы росписи, но сейчас рисунок почти не рассмотреть – над ним хорошо поработало время или сами квартиранты этого мрачного общежития, только и сохранились, что две тонкие руки в браслетах и кудрявая макушка, видимо, здесь прежде была изображена танцовщица.

– И зачем ты меня сюда притащил? – уже спокойно рассуждала я. – Хочешь экскурсию провести, на ночь глядя? Прости, никакого желания не имею. Раз не можешь вывести из дворца, говорить не о чем.

Борат медленно повернулся ко мне, вытирая тыльной стороной ладони нижнюю часть лица. Пару секунд соображал, что мне ответить.

– Могу вывести, но не сделаю этого. Фурий будет в ярости. И кто ты мне, чтобы подставлять свою шкуру?

А ведь он был прав, я ему никто. У меня даже денария нет, чтобы отблагодарить. Есть, правда, колечко с камешком, но я не знаю его цену. Да что ему мое жалкое колечко по сравнению с преторианскими привилегиями… Тем более, он у Фурия любимый «цепной пес».

Я понуро подошла к стене и с досады принялась отколупывать остатки краски с облезлой фрески. Так хотелось домой, в свое время, даже к муженьку Ромке, если бы это было непременным условием возвращения. Того хоть знаю, как облупленного, а с этим древним солдафоном не договориться.

– Пить хочешь? – спросил Борат, вытирая ладонью мокрые губы и подбородок.

– Нет, спасибо.

– А есть? – с надеждой в голосе вдруг спросил он, брякнув о стол кувшин, – я могу фасолевую похлебку принести или пшенную кашу. Это тебе, конечно, не устрицы цезаря, но другое тут редко бывает, разве, когда Фурий накрывает нам столы в честь праздника.

– Обойдусь! – буркнула я.

– Ну, как знаешь.

Повисла долгая пауза, и пока она длилась, при свете масляного светильника я успела удачно отодрать со стены макушку плясуньи, усеяв пол ошметками крашеной штукатурки. Потом я добралась до кирпичной кладки и уже подумывала заняться нарисованными руками, поскольку очень хотелось чем-то занять свои, но в комнату ввалился здоровенный детина – рыжий и злой.

Он сначала не заметил меня, потому что сразу направился к столу, бросил на него сумку, в которой что-то звякало, бурно жестикулируя, начал рассказывать Борату о том, как насыщенно прошел его выходной.

– Старая сука Волюмния опять разбавляет пойло, а петухи были пережарены, я сказал, что ноги нашей больше не будет в ее «Поросенке». Тарквиний разбил нос Ликию из-за хитрой бестии Квинты, но мягкозадой тоже досталось, зачем обещала двоим одно время.

– Тише ты! – попытался остановить фонтан его речей Борат, хотя совершенно зря, я с любопытством прислушивалась к отголоскам чуждого мне мира древнеримских улиц с их дешевыми закусочными, лавчонками, борделями, банями, муравейниками многоквартирных инсул и беломраморными домами богачей.

Борат красноречиво дернул подбородком в мою сторону и детина, ворвавшийся в комнату как ураган, наконец, оглянулся на меня и принялся сыпать комментариями:

– А это что за тощий цыпленок? Ха-хай! Ты прежде не водил сюда девок, она служит во дворце? Миленькая!

"М-да, видимо, на знатную матрону я не тяну даже во мраке ночи…"

– Добрый вечер!

И зачем только меня потянуло здороваться с этим рыжим, по-солдатски коротко стриженым парнем, наверное, просто надоело стоять безголосым столбом.

– Ага… – он развел в стороны свои огромные ручищи и направился ко мне, широко улыбаясь, но я не уверена, потому что плохо было видно его лицо при слабом свете огонька на столе.

– Борат! – испуганно пискнула я, отпрыгивая в сторону.

Наконец тот догадался прийти мне на помощь, просто придержал товарища за плечо и потянул на себя.

– Марк, не лезь, она моя гостья!

– Да ты что?! – наигранно изумился Рыжий, – так мне лучше уйти? Сказал бы сразу, что вам надо остаться вдвоем.

Борат только кивнул, отчего-то тяжко вздыхая, меня все это начинало немного тревожить, пора бы и честь знать, я тоже здесь заметно задержалась.

– Мне нужно идти, проводи, пожалуйста, до… нашей комнаты.

Так-так… Борат же еще не знает, что я переселяюсь из его дворцовой «конуры», хотя вопрос решен окончательно, но уже ночь, придется будить Афеса, грек станет ворчать. Может, потерпеть еще немного соседство солдата, вроде бы он ничего плохого со мной делать не собирается.

Пока я раздумывала, где мне все же придется пробыть до утра, Рыжий с подмигиваниями, смешками и ужимками успел покинуть помещение, а едва за ним захлопнулась дверь, Борат сухо пояснил:

– Вряд ли еще кто-то явится. Антоний ушел с Крассом, Манлий задержится у родных, у Марка должно хватить ума сюда больше не соваться.

– Вы живете тут вчетвером? – догадалась я, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Давала о себе знать накопившаяся за день усталость и сегодняшняя нервотрепка. Скорее бы умыться и вытянуться на какой-то постели, немного проанализировать минувшие события, продумать план дальнейших действий.

– Так и есть. Но этой ночью никого тут больше не будет. Останься.

Он приблизился ко мне крадучись, упругим, почти бесшумным шагом, и я невольно отшатнулась назад, пораженная ощущениями своего тела. Что-то во мне сейчас искренне отзывалось на присутствие этого мужчины.

Какое-то смутно знакомое, давно забытое волнение, горячая волна с головы до ног и желание… желание… нет… быть такого не может. Неправильно в моей ситуации так опрометчиво себя вести.

– Борат, я же повода не давала, я не дразнила тебя… найди другую.

Едва я произнесла эти слова, как в душе тут же заплескалась обида. Мне дела нет до преторианца, а отчего-то грустно представить, что он может обнимать и целовать другую женщину.

– Просто останься. Я к тебе не прикоснусь, если не хочешь.

Он будто поперхнулся, снова шумно сглотнул – я видела, как дернулся кадык у его горла. Потом, отвернувшись от меня, Борат подошел к лежанке, разгладил руками покрывало и сделал приглашающий жест.

– Можешь лечь здесь, я займу койку Марка.

– Зачем мне оставаться? – еле слышно прошептала я.

Нет, он сейчас ерундой занимается! Отвел бы меня во дворец и спал себе спокойно, раз выдались внеплановые часы отдыха. Помощи от него не дождешься, тем для беседы не предвидится, трогать ему меня нельзя, кажется, он опасается гнева Фурия… О-ой! При мысли об этой царственной сволочи у меня кулаки сжались сами собой.

– Слушай, Борат! Вот как ты думаешь, цезарь твой – скрытный гад или просто чокнутый извращенец?

– Не надо так говорить об императоре! – угрожающе заявил гвардеец.

Ух, ты, оказывается, тема для разговора все же нашлась. У меня даже откуда-то появились силы для спора.

– А если бы он приказал меня убить? Ты бы выполнил? Ну, отвечай начистоту!

Видимо, вопрос мой застал его врасплох – Борат тяжело плюхнулся на свои пристеночные нары и крепко задумался.

– Нет, ты еще нужна Фурию… Он бы не стал, но… мог приказать что-то другое.

От жуткого предчувствия у меня даже ладони взмокли и пересохло во рту. Я ткнула пальцем в запотевший на вид кувшин.

– Там вода?

Борат неопределенно мотнул головой.

– Кальда. Это слабое вино с медом. Только уже остыло. Его нужно горячим пить, тогда хорошо.

– Пойдет!

Кувшин оказался непривычно тяжелым, я вспомнила, как ловко управлялся им Борат, и попыталась приподнять выше груди. Да он полнехонек…

Сделав несколько осторожных глотков и убедившись, что напиток не слишком крепок для меня и приятен на вкус, я вдруг ощутила острый приступ голода. Я же с обеда и крошки хлеба в рот не брала, переживая свои невзгоды, а сейчас уже близится полночь.

С глухим стуком я вернула кувшин на место, немного расплескав напиток на стол и себе на руку. Вот незадача! Придется вытирать ладонь о свою тунику, ведь салфетки или полотенца-тряпки рядом не нашлось. Зато теперь после легкого вина еще больше хочется есть. Может, набраться наглости и попросить у Бората еды? Раз уж он не торопится вести меня во дворец. И сама я туда не спешу.

– Знаешь, я бы попробовала вашей солдатской каши немного.

– Сейчас принесу, – он суетливо метнулся к двери.

Хм… может, мне убежать, если уйдет, не заперев двери? Как бы не заблудится в казарме, а то еще нарвешься на рыжего Маркуса или его дружков.

Но какие-то хитрые ларвы опять дернули меня за язык.

– Ты так ухаживаешь за всеми ночными гостьями?

Борат замер, чуть ссутулившись у самой двери, а мне стало стыдно. За что я так подкалываю его, он ничего плохого мне не сделал, ну, попытался склонить к интимной близости, так ведь не настаивал после моего протеста, хотя и здорово напугал.

– Борат, прости! – виновато воскликнула я. – Я много лишнего болтаю, это верно. Но если бы ты знал, как все здесь мне кажется чудным, странным, не похожим на мою прежнюю жизнь. Вот я думала, что с владыкой вашим нашла общий язык, а он из меня стриптизершу сделал, я не знаю, что будет дальше. Борат, я очень его боюсь и деваться некуда. И я тебя не дразню специально, это получается как-то само… Прости!

Стояла перед ним растерянная, нервно сжимала себе руки. Наверно, при этом еще лепетала всякую чушь, потому что он даже слушать не захотел, потер лицо растопыренной пятерней, потом глухо скомандовал.

– Сиди здесь и даже не пробуй удрать! Я принесу еду.

И зачем ему надо со мной возиться… Преторианцам здешние рабыни не отказывают, а на выходные можно зайти в публичный дом, выбрать хоть сразу несколько прелестниц, не говоря уж о работницах таверн, по высшему разряду обслужат.

Может, я ему нравлюсь? А вот рыжий Марк назвал меня тощим цыпленком. Там, в бане, реакция Бората на мою наготу была обычной мужской реакцией на голые сиськи.

Фух! До сих пор мороз по коже и в носу першит от вони этого драгоценного масла. Борат прав, поживешь среди этих благовоний, будешь рад провести ночь в унылом солдатском бараке, в келье на четыре персоны.

Но почему же сразу унылом бараке? Я подошла к двери и слегка ее приоткрыла – мужской гогот дальше по коридору не смолкал, теперь к нему прибавилась веселая песня, я почти различала слова. Озорной молодецкий голос басовито вещал про раздвинутые ляжки, а потом он же брал тоном ниже и что-то отвечал, подражая женскому писклявому голоску… Ну и пошлятина!

Когда Борат вернулся с оловянной миской в руках, я уже чинно сидела на его кровати, сложив ручки на коленях, как хорошая девочка. Я просто была голодна. Нет, я не продала бы душу и тело за ломоть хлеба и даже если сверху на краюшку положить добрый кусок еще мокрого от рассола овечьего сыра… ммм… я все равно оставалась бы стойкой. В голове немного шумело, наверно, медовое винцо дает о себе знать.

Я старалась есть медленно и аккуратно, но все время чувствовала на себе пристальный взгляд солдата, сидящего напротив, – это немного отвлекало, а пшенная каша оказалась вкусной, только почему-то в ней попадались еще и разваренные фасолины, может, казарменный повар одной поварешкой раздавал оба блюда, чай не на пиру у вельможи.

Сытая и довольная, я решила из вежливости задержаться еще немного, а уж потом настаивать на моем возвращении во дворец. Тем более, обстановка сейчас вполне располагала к дружеской беседе, есть возможность узнать друг друга получше.

Борат тоже расслабился, развязал шейный платок, снял нагрудник и остался в одной синей тунике. Пока он передвигался по комнате, я бросала на него взгляды украдкой, чувствуя в груди все то же приятное волнение. А потом он сел на кровать и сказал, чтобы я к нему присоединилась, потому что на стуле жестко и неудобно.

И еще Борат вытащил откуда-то плащ и предложил мне в него закутаться, наверно, заметив, как меня трясет. Только вот отчего, в комнате было, конечно, не жарко, но и замерзнуть я не могла.

Теперь мы сидели в полуметре друг от друга на солдатской кровати, и я из приличия пыталась завести непринужденный разговор. Еще в саду я заметила на щеке преторианца длинную свежую царапину, вот и спросила, откуда она, на что последовал исчерпывающий ответ:

– Порезался во время бритья.

Я тут же принялась рассуждать по поводу условий проживания гвардейцев:

– Да как тут вообще можно бриться, наверно, и днем стоит полумрак, окошки-то у самого потолка. И зеркала нет. А где брать воду?

Борат усмехнулся моей наивности:

– Мало кто из нас бреется сам. В претории куча цирюльников, у каждой центурии свои брадобреи. Одни обслуживают только офицеров. Остальные солдат. И обычно это происходит на улице, при свете солнца. Вчера была очередь, а я спешил и вертел головой, вот и получил. А все из – за тебя.

– Я тут при чем?

«Выдумал тоже!»

– Хотел разыскать тебя и спросить, зачем убежала ночью к Катону. Старик больше заплатит?

Я плотнее завернулась в темно-синий плащ и даже натянула на голову капюшон. Очень хотелось высказаться по пикантной теме.

– У меня нет здесь любовников. Ни за деньги, ни просто так.

– Я знаю.

– Тогда почему глупые вопросы задаешь?

– Я был очень зол. Зачем ты вчера вечером заговорила со мной, зачем принесла еду, чего ты хотела? Ты прежде и не смотрела в мою сторону, всегда задирала нос. Кто я такой для тебя…

– Ну, раз мы соседи я думала немного подружиться, а ты как Цербер накинулся, да еще потом наорал.

– Подружиться… это как?

Кажется, Борат искренне не понимал, что я имею в виду, но теперь я знаю, что он мне не поможет выбраться из дворца, в таком случае нужно ли нам дружить. А гвардейца вдруг потянуло на воспоминания.

– Хм… Ты сравнила меня с Цербером… Так звали моего первого центуриона. Он сразу меня невзлюбил, готов был содрать три шкуры во время выучки. Ох, нам и доставалось первые месяцы!

– За что?

– Таков порядок. Новобранцев нужно хорошенько гонять, тогда из них получатся толковые «мулы».

– В смысле – «мулы»?

– Настоящие римские легионеры, – с заметным оттенком гордости провозгласил Борат. – Сильные, выносливые, упорные, дисциплинированные бойцы, не ведающие страха.

– Еще отменные убийцы и завоеватели, – прошептала я еле слышно.

– Обязательно! А как еще выживать на войне?

Борат резко поднялся и подошел к столу, чтобы снова хлебнуть из кувшина. Странно, неужели нельзя налить вино в кружку, которую предложил мне после того, как доела кашу. Оказывается, все это время посудина висела на крючке у кровати.

Впрочем, сейчас самое время откланяться, но я почему-то уже не хотела уходить… И даже подумывала развязать сандалии, чтобы забраться на койку с ногами.

– Борат, а как ты попал в солдаты? Я слышала, ты родился в пригороде Рима – твои родители обрабатывали землю.

– Кто успел тебе разболтать? – недовольно проворчал гвардеец, возвращаясь на кровать, причем уселся так близко ко мне, что пришлось отодвинуться.

– А что такого? Мне интересно знать.

– Обычное дело. Выдался неурожайный год, мы едва наскребли денег налоги уплатить, надо было еще закупать семена, мать хворала, отец выбивался из сил, а дядя Вескуларий подался в Рим, хотел стать оружейником. Прежде он служил в легионе Мария да был тяжело ранен и стал слишком хромым «мулом», неспособным таскать тяжести. Зато дома дядя научил меня обращаться с мечом, и я стал мечтать о лавровых венках и фалерах.

– Фалера – это медаль? – припомнила я.

– Угум, у меня их две, а венок за спасение товарища один – из сирийской компании. Под руководством легата Вителлия мы усмиряли диких парфян.

– А сколько всего длится твоя служба?

Борат нахмурился, совершая какие-то сложные подсчеты в уме, потом ему зачем-то понадобилось потереться носом о мое плечо, и если я отодвинусь еще дальше, то окажусь прижатой к самому изголовью. Тем временем мой собеседник продолжал рассказ:

– Я подписал армейский договор в семнадцать лет, а в тридцать два уже считался ветераном. Однажды Юпитер помог мне спасти будущего цезаря от пары взбесившихся галлов. Наш Цербер потом их лично распял – они умирали до-олго. Вернувшись из германской провинции в Рим, благодарный Фурий Август забрал меня с собой и похлопотал насчет службы в претории.

«Что же получается, ему еще и сорока лет не стукнуло, а выглядит гораздо старше… Видать, много человек повидал, бывал в разных переделках».

– Сначала здесь на меня косо посматривали, считали выскочкой, да и положение Фурия оставалось шатким – сенат не принимал его всерьез, Тиберий мог передать власть другому внуку, но после его внезапной смерти завещание так и не нашли.

Фурия поддержала гвардия, он же всегда был благосклонен к солдатам, недаром вырос в калигах, – ну, так про него говорят, он много времени проводил в походах с отцом Германиком, одевался, как простой легионер, и «мулы» это ценили. Гм… Фурий и сейчас балует ребят подарками, вовремя жалованье платит. Мы – его опора… да…

Кажется, последние слова Борат произнес не так уверенно или ему мешало говорить мое плечо, от которого он все не мог оторваться. Я уже собиралась вскочить с кровати, как солдат опустил голову мне на колени, вытягиваясь на лежанке во весь рост.

От подобной наглой выходки я растерялась и вместо того, чтобы возмутиться, положила ладонь на его горячий лоб.

Борат закрыл глаза и спросил:

– Почему ты не хочешь лечь со мной, я так тебе неприятен?

– Н-нет… просто… у меня есть муж.

Я не знала, как еще выкрутиться, и вообще-то правду сказала, хотя благоверный «Романо» вряд ли был истинной причиной моего упорства.

– Он далеко?

Я усмехнулась про себя, как будто расстояние имело значение. Ну, да, конечно, одно дело, когда муж за углом кавалерийскими мечами торгует, и совсем другое, если он отправлен в поход на Рейн – воевать с тевтонами. Оттуда можно вообще не вернуться.

– Далеко…

– И ты его любишь?

– Это сложный вопрос.

– От него ты сбежала в Рим?

Предательски защипало в глазах, не хочу я обсуждать свою личную жизнь с посторонним человеком, но Борат не унимался.

– Он тебя обижал?

«Да не то, чтобы очень…»

Память услужливо загрузила картинки из прошлого: как-то я попросила Ромку встретить меня после школьного вечера, а он забыл, отправился на вечеринку к товарищу, не отвечал на звонки. Я домой бежала, не чуя дороги, дважды упала на присыпанный снежком гололед – думала, с мужем что-то случилось, а в трех шагах от родного подъезда двое вертлявых мужичков прижали меня к гаражу – забрали сумку, сняли серьги и обручальное кольцо. Еще нормально отделалась, могла бы и вовсе остаться там в луже крови.

– А если не увидишь его больше, долго будешь одна?

Теперь Борат положил мне ладони на талию и откровенно терся носом о мой напряженный живот, но я будто окаменела, только механически гладила солдата по мягкому ежику коротких волос, тупо глядя на дверь, от слез все плыло и качалось перед глазами.

Ромка, наверно, ищет меня, подняли на ноги весь Краснодарский край, решили, что я похищена злыми горцами или в Турцию меня увезли – прямиком на другой берег Черного моря.

А в начале нашей эры все Западное Закавказье находилось под властью Римской империи. В Абхазии даже римские оборонительные крепости остались, например, на горе Афон до сих пор одна такая стоит – защищаться от готов и гуннов, с потомками которых теперь все дела на политическом уровне решаются, без ливня стрел и частокола копий.

– Валия, скажи, ты только из-за мужа не хочешь со мной?

Я чувствую пальцами – у Бората возле правого уха шрам, и висок когда-то был глубоко рассечен, да еще эта свежая царапина на щеке, трогаю ее особенно осторожно, наверно, еще болит – острый же нож был у казарменного брадобрея…

Борат ерзает на моих коленях, как на подушке, хотя, если бы это были ноги Мелины, ему было бы гораздо мягче, но что ж поделать, я не приглашала, так ведь и сердится еще:

– Чего ты молчишь, как прикусила язык, на тебя не похоже!

Тогда я закрыла ему рот ладонью, собралась с духом и выпалила как на духу:

– Вот подожду годик и если не смогу вернуться на родину, буду искать себе мужа в Риме.

Борат тяжело вздохнул, снова прикрывая глаза, будто желал почувствовать запах, исходящий от моего платья, а потом отвел мою ладонь с лица и начал делиться планами. Похоже, он давно все просчитал:

– Через год я смогу оставить службу, получу хорошую выплату, куплю дом на окраине города, лучше с кусочком земли. Может, буду помогать дяде с торговлей или наймусь обучать юнцов владеть мечом – я много чего умею. Опять же хорошая пенсия… Моя старость уже обеспечена, Валия. Подумай!

Осталось только плечами пожать, какое мое дело до его пенсии? Так прямо его и спросила, а Борат ответил:

– Если кого-то лучше не найдешь, можешь жить со мной.

– Ты серьезно? В смысле, стать твоей… э-эм… служанкой, что ли? Собирать оливки и доить козу? Хорошо, подумаю на досуге.

Он искренне удивился, даже растянул губы в улыбку, глядя на меня снизу вверх. Я плохо различала выражение его лица при свете дрожащего огонька в глиняной плошке.

– Нет, ты не поняла. Я другое хотел сказать.

Он что-то там хотел, а я обязана догадываться… Ведь не замужество он мне собирается предложить, в самом деле? Я нервно рассмеялась, а Борат рывком поднялся и теперь смотрел мне прямо в глаза, очень недобро смотрел.

– Видно, зря я завел этот разговор. Забудь!

Он болезненно скривился, качнулся в сторону, и теперь сидел, опираясь ладонями о край постели, уставившись в облезлый пол с остатками прежней мозаики. Неужели оказался так задет моим горьким смешком, не хотела его обидеть.

Я несмело коснулась плеча солдата.

– Послушай… Я думала, ты меня презираешь, ну-у, раз я была уличной актрисой целых полчаса и теперь забавляю Фурия на манер ручной обезьянки. Если после военной карьеры ты решил заделаться мирным земледельцем, считаю, тебе для опоры нужна женщина приличная, хозяйственная, степенная, которая умеет масло из оливок давить, красить ткань и шить одежду. А я на что пригожусь? Ты сам сказал, что ничего, кроме сказок я не знаю.

Борат угрюмо молчал, все так же слегка раскачиваясь на кровати. Нелепая ситуация. Надо бы сменить тему. Обращаюсь к нему как можно ласковей:

– Борат, ты хороший человек…

– Провалиться к Плутону! Никакой я не хороший! – заорал он мне прямо в лицо, я резко откинулась назад и крепко приложилась затылком о стену. Ладно, еще плотный капюшон немного смягчил удар.

«Древнеримский же псих… Чокнутый ветеран африканских войн…»

А вслух я произнесла сухо и кратко:

– Плутон будет просто счастлив тебя поджарить! А меня, наверно, заставит смотреть. Я даже не против.

И опять засмеялась, уже по-настоящему весело, хотя что тут могло быть смешного. Он пару секунд чего-то соображал, а потом полез целоваться, а у меня от смеха совсем ослабели руки, всякая ерунда крутилась в голове… например, о том, что врата моей цитадели могут в ближайший момент рухнуть под натиском римского тарана.

Похоже, я не очень убедительно сопротивлялась, и не знаю, чем бы закончилась очередная попытка штурма, но в дверь забарабанили могучие кулаки и скоро раздался знакомый голос Рыжего:

– Вы там закончили лизаться?! Мне надо забрать деньги из сундука, сегодня Фортуна повернулась ко мне дырявым задом, Невий опять выиграл. Эй, отвори скорее, я ненадолго!

Борат зарычал и кинулся к двери. Кажется, здесь скоро случится знатный мордобой. Я оставила смятый плащ на кровати и вскочила следом.

Мужики сначала громко переругивались через окованные железом двери, а потом Борат отодвинул засов и полез в драку с «сыном вонючего осла». Я змейкой прошмыгнула мимо солдат и помчалась по коридору в сторону вероятного выхода, а, точнее, в сторону противоположную голосам и смеху шумной компании где-то в центре казармы. Скоро я наткнулась на деревянную преграду и принялась биться в нее, как пойманный в клетку зверек.

– Откройте, откройте!

Передо мной предстал высоченный стражник в надвинутом низко на лоб металлическом шлеме.

– Чего надо?

– Я живу во дворце у Фурия, меня трогать нельзя, отпустите!

– Да кто же тебя держит? – искренне изумился солдат. – Иди!

Скоро я уже неслась по ночному саду подобно необъезженной кобылице, вырвавшейся из загона. Относительная свобода. Ориентиром мне служили огоньки высокого здания, а близость знакомых мраморных апартаментов заставляла ускорить шаг. Охрана у дворцовой калитки меня хорошо знала и, вглядевшись в мое раскрасневшееся лицо при свете чадящего факела, пожилой коренастый преторианец только пренебрежительно хмыкнул, пропуская внутрь.

Наверно, решил, что я ходила на свидание к кому-то из его сослуживцев. Дяденька почти прав. Но, как же вовремя к нам вломился этот нахальный Марк, – он просто спас меня от опрометчивого поступка. Борат, конечно, опять будет злиться и решит, что я издеваюсь над ним. Ничего, переживет!

Вот только почему мне так стыдно и жалко его. Ну, чего он ко мне пристал, разве мало других… А я-то раскисла, растаяла под его поцелуями, почти уступила, дура! Не подумала о последствиях.

Губы горят, сердце ошалело стучит, внизу живота ноет, а соски напряглись и просят ласки тяжелых, жестких ладоней. Хочется накричать на кого-то или разбить длинную позолоченную вазу в нише, на ней нарисованы непристойные картинки, я зачем-то внимательно рассматриваю их каждый день, проходя мимо в комнату умываний. Это же исторический артефакт, в наше время в музее бы выставлялся. Под пуленепробиваемым стеклом.

Нет, мне не уснуть сейчас, хотя голова гудит, словно колокол.

Я тяжело дышу, опираясь на стену, и принимаю еще одно глупое решение. Я иду в покои Мелины, – вдруг «любимая гусыня цезаря» тоже мается бессонницей посреди ночи. Мы обменяемся привычными колкостями и расстанемся почти как подруги.

Может быть, она еще что-нибудь мне расскажет о Борате, теперь мне интересно все до мелочей. Не могу выкинуть солдата из головы, вот же напасть!