Древний Рим. Честь преторианца

Глава 20. На улицах города

Гремели по камням мостовой кованые колеса повозок с хлебом, вином и оливками, кричали зазывалы-торговцы, шумели стайки детей, игравших в тени деревьев, чирикали воробьи и плескали крыльями голуби у фонтана.

Хотя мы покинули дворец на рассвете, вокруг уже кипела жизнь многоголосого, пестрого города на семи холмах. Чадили жаровни уличных продавцов еды, – синий дымок волочился по земле, харчевни дышали густым душным паром от готовящихся блюд, щедро приправленных чесноком и перцем.

Разжигали печи горшечники, открывались лавки и ремесленные мастерские. Спешили рабы, отправленные с утренними поручениями, будь то приглашение на трапезу или деловые письма.

Слуга Катона довез нас до рыночной площади, а дальше мы отправились пешком. Непривычно видеть Бората в темно-синей тунике с разлохматившимися кое-где швами, подпоясанной кожаным ремешком с ножнами, из которых выглядывала костяная рукоять кинжала. Но сегодня у солдата выходной, можно прогуляться и без привычных доспехов и шлема.

Через плечо преторианца была перекинута потрепанная кожаная сума, похоже, совершенно пустая. Может, он хочет сделать покупки в городе…

А мне передали от Катона мешочек с монетами, видимо, казначей решил поощрить нашу дружбу несколькими серебряными денариями. Они весело звякали в моей руке, пока я не решилась попросить Бората присмотреть за кошельком. У него-то надежнее сохранятся, я могу потерять в суматохе, да и положить некуда.

Борат вопросительно смотрел на меня из-под густых темных бровей, с раннего утра мы едва перекинулись парой слов, а лично мне хотелось о многом поговорить. Вчера рабыни Мелины сплетничали, что Фурий впервые выехал из города без своего любимого охранника.

Наверно, солдат очень переживает свою негласную отставку, оттого так хмур и молчалив, хотя и раньше не отличался излишней болтливостью.

– День велик, но можно ничего не успеть, если стоять на одном месте. Где ты хотела побывать?

Я глубоко вдохнула теплый воздух улицы, смешанный с запахи еды из ближайшей таверны, и отодвинулась ближе к обочине, пропуская шеренгу рослых рабов и богатый паланкин, чью занавеску придерживала унизанная кольцами белая женская ручка.

Борат прав, нужно торопиться, скоро площадь заполнится людьми и будет не протолкнуться.

– Я нарочно попросила привезти нас на Бычий рынок, – мне немного знакомо это место, мы выступали здесь с Фарбием в прошлый раз, помнишь нашу первую встречу?

Борат усмехнулся, его взгляд потеплел.

– В тот день ты свалилась мне на руки, словно спелая груша. А я так и не догадался откусить румяный бочок.

– Вряд ли тогда ты думал о еде, я же могла попытаться причинить вред твоему любимому цезарю, вот за это придушил бы меня, как слепого котенка.

Заметив тень на лице солдата, я поспешила сменить скользкую тему.

– Давай осмотримся, может, заметим гистриона или кого-то из его друзей. А если нет, перейдем по мосту Тибр и поищем в Субуре – бедняцком квартале. Ты же не против такого маршрута?

Борат в ответ только пожал широкими плечами, внимательно оглядывая площадь, окруженную колоннадой. Навесы с черепичной кровлей защищали торговцев и товар от яркого солнца. В центре возвышалась бронзовая статуя быка – как символ рынка и ориентир для покупателей, способных потеряться в толчее базара.

– Вряд ли здесь сегодня будет представление. По дням Меркурия и Юпитера на Бычьем рынке продают instrumentum vocale – «говорящие орудия».

– Рабы?!

Борат равнодушно кивнул.

– Похоже, сегодня день пекарей и поваров, а завтра будут массажисты и уборщики дома, а может, плясуньи и музыканты.

Затаив дыхание, словно на деревянных ногах я шла мимо полуобнаженных мужчин разного цвета кожи и телосложения, обритых наголо и кудрявых, черноволосых и рыжих, с унылым смирением в потухших глазах или возмущенно краснеющих, когда вероятный покупатель похлопывал их по спине или животу, оценивая "живой товар".

Из лавок, где еще вчера выставлялось свиное мясо и бараньи головы, доносились крики торговцев:

– Габий! Тридцать пять лет. Отлично разбирается в специях. Превосходно делает луканскую колбаску из копченой говядины… ловко смешивает вина.

– Дакрат – ливиец, воспитывался на вилле у самого Акреция. Умеет готовить знаменитый «щит Минервы» из языков фламинго, молок мурены и печени рыбы-попугая.

– Мастер по соусам и приправам. Его гарум славился на все Помпеи! И что с того, что нога немного ошпарена, раны давно зажили, он же не ногой будет мешать еду… я сделаю хорошую скидку, постойте, уважаемые…

– Лучший кондитер… недорого…

Я обращаю внимание на пожилого мужчину с табличкой, где написаны слова: «Дважды убегал. Бит плетьми и стал кроток». Невольно замедляю шаг, и раб поднимает опущенную голову – я в ужасе отворачиваюсь – на лбу у него выжжена буква «f», Борат кратко пояснил, что это означает «fug» – беглец.

Рядом щелкает кнут и звучит вкрадчивый голос перекупщика:

– Этот раб продается всего за пятьсот сестерциев, прекрасная госпожа.

– Потому что пырнул ножом бывшего хозяина? – грубо уточняет Борат, и, не дождавшись ответа, уводит меня с площади.

Я иду за ним, не разбирая дороги, сердце сжимается от страха и жалости, в какие дома и в какие руки попадут эти несчастные…

– Ты что-то бледна, хочешь воды? Пойдем в тень, там как раз продают игрушки. Давно присматриваюсь.

Я чуть не споткнулась, попав ногой в колею от повозки на каменной плите, зачем Борату понадобились игрушки, или я неверно поняла его слова. Мы подходим к маленькой лавочке под защитой портика между двумя колоннами. Там дети играют в какие-то маленькие жесткие шарики, приглядевшись, я увидела, что это обычные грецкие орехи, а сама игра чем-то напоминает наши старинные городки или лапту.

Надо построить из орехов пирамидки и разбивать их метким ударом с некоторого расстояния. Дети смеются и ссорятся, потом снова играют вместе – все как обычно у детворы, неважно, под южным или северным солнцем она растет.

А два паренька постарше дерутся на деревянных палках, наверно, изображают солдат. О, наконец-то я поняла, зачем пришел сюда Борат, – ему вдруг понадобилось купить куклу. И теперь он немного смущенно просит моего совета:

– Выбери самую лучшую, я в них не понимаю ничего.

На бледно- зеленом, плохо прокрашенном или выцветшем полотнище разложены куклы и расписные волчки. Какое чудо, у терракотовой красавицы двигаются ручки и ножки, просто древнеримская Барби, да и только. Прическа из серых овечьих кудряшек и нарисованное улыбчивое личико. Желтый лоскуток изображает паллу – легкое платье. Любая девочка была бы в восторге…

Вздрагиваю от внезапного предположения, неужели у Бората есть дочь, хотя, почему бы нет, он даже мог не жениться на ее матери. Но владелец лавки ждет, проявляя первые признаки нетерпения, мы слишком долго выбираем, между тем новые покупатели прибывают, щупают и оценивают товар. Куклу, которую я верчу в руках, могут перехватить, а потому решительно обращаюсь к Борату:

– Вот эта мне нравится! А велика ли цена?

– Всего четыре асса, госпожа, моя жена сама трудилась над ней, – суетится торговец, а Борат уже протягивает монету, видимо, целый сестерций, потому что вскоре забирает сдачу, и мы уходим с покупкой.

Надо бы отдать игрушку солдату, теперь он ее владелец, но я задумчиво глажу мягкие волосики куклы и тихо задаю очень интересующий меня вопрос:

– Ты хочешь навестить дочь?

Борат улыбается, и, чуть задрав подбородок, рассматривая верхушки колонн, утопающие в безмятежной синеве неба. В уголках прищуренных глаз солдата собираются морщинки.

– Хочу порадовать родственницу. У меня нет детей.

– О!

– Я же тебе говорил, у меня никогда не было жены и детей.

А разве он говорил… И зачем тогда повторяет… Я и так поняла. И вообще меня это не касается, сколько там у него было жен. Хоть целая дюжина, хоть по одной в каждом кабаке. И отчего он так уверен насчет детей, ведь приходилось же ему бывать с женщиной… уфф, лучше не углубляться в эту тему.

Мы направляемся к мосту через Тибр, нас ждет Субура – грязная, крикливая и опасная для случайных путников. Но со мной же идет непобедимый Борат – личный телохранитель цезаря.

Кажется, настроение солдата улучшилось, как и мое. Это все забавная кукла с подвижными ручками и наивным личиком, она по- прежнему в моих руках, и я не спешу возвращать ее владельцу, да он и не просит, словно забыл о покупке.

Жара вскоре дает о себе знать, одежда липнет к телу, хочется пить, но я терпеливо шагаю вслед за своим спутником по кривым, тесным и темным улочкам Затиберья. Я в общих чертах описала Борату место, где встретилась с Фарбием в тот судьбоносный вечер – неопрятную таверну и хижину рыбака Пуго. Признаюсь, душу мою овевал ветерок надежды, а вдруг пласты времени удачно схлестнутся, и я вернусь назад в будущее.

– Не отставай!

– Я не поспеваю за тобой и очень устала, – от жары и жажды мне уже не до гордости, и я начинаю открыто ныть.

Борат смотрит на меня виновато, кажется, ему просто в голову не пришло, что мои силы на исходе. Я же не мул, в конце-то концов. И даже не "мул", прошедший суровую военную подготовку.

– Так чего молчишь?

На углу в тени инсулы продают воду. Борат платит какую-то мелочь и подает мне глиняную чашу с мутноватой и теплой безвкусной жидкостью. Делаю несколько осторожных глотков и передаю посудину солдату. Тот пьет жадно, гляжу на него, задрав голову и мне хочется смахнуть капли с его подбородка и шеи, уже весь ворот рубахи промок, почему-то я не против даже прикоснуться к грубой холстине…

Борат опускает чашу и вытирает лицо о короткий рукав туники, почему-то не спуская с меня пристального взгляда. А я, как завороженная, стою и смотрю в его светло-серые серьезные глаза. И делается еще более горячо и влажно… Проклятая жара, ничего не соображаю, о чем он там меня спрашивает.

– Хочешь есть? Пет хвастал, что в Субуре жарят отличные котлеты, вон там, смотри, дымится масло на сковороде. Попробуем?

– Котлет не хочу. Неизвестно из какого они мяса сделаны.

– Конечно, свинина! Что еще могут продавать в Субуре на улице – дешевая свинина и рыба.

– Я бы тебе не советовала, Борат, в такую жару есть с рук опасно! И пахнет подозрительно, да они же подгорели, смотри!

– Ты о чем?

Кажется, он решительно настроен попробовать эту отраву, я ничего не могу сделать – Борат покупает ломоть ячменного хлеба и обжигающе-горячую пережаренную котлету прямо с брызжущей оливковым маслом сковороды. В итоге получилось что-то вроде сэндвича – бутерброда. Эх, листочка салата и помидорки не хватает, но томатов в Риме еще не знают, впрочем, как картофеля, кукурузы, и моцареллы.

Зато в соседнем чану с кипящим маслом подпрыгивают какие-то желтоватые бугристые шарики наподобие маленьких пончиков. Заметив мой заинтересованный взгляд, Борат поясняет с набитым ртом:

– Жареный мягкий сыр, очень вкусно.

«Что же ты выбрал котлету в таком случае…».

Пока я раздумываю, стоит ли просить у Бората свой мешочек с деньгами, мне уже подают щербатое деревянное блюдечко с горкой ароматных сырных комочков. Придется есть руками, а чем их потом вытирать?

Борат расспрашивает торговца съестным о Фарбии и его отце, похоже, нам улыбнулась удача, но скорее всего, в Субуре многие знали веселого актера. Солнце едва перевалило за полдень, а мы уже стучали в двери домика старого рыбака.