Древний Рим. Честь преторианца

Глава 36. Зловещая развязка

Спустя менее получаса на арене остались в живых только трое бойцов, среди них был изрядно утомленный Квадрантус – весь в крови от многочисленных мелких ран, великан Гримунд и еще один рослый гладиатор в снаряжении провокатора.

Грудь его защищала закругленная металлическая кираса, левую ногу – длинная поножа, а правая рука, держащая меч, имела манику – накидку из железных пластин. Римско-кельтский шлем без полей прятал лицо, но что-то смутно знакомое показалось Борату в крупной фигуре воина.

Непривычный шлем закрывал провокатору обзор, воспользовавшись небольшой передышкой в боях, гладиатор обнажил голову, встряхивая пучком волос, собранных на затылке. Борат сейчас же узнал проклятого херуска. Грани удалось выжить! Видит Плутон, это ненадолго, сейчас цезарь велит послать на арену еще бойцов и уставшему германцу придется тяжко.

Но и Квадрантасу тоже… Борат с досадой почувствовал, как помимо его воли сама собой начинает дергаться верхняя губа. Постыдная привычка закрепилась за ним после одного из самых страшных боев на памяти солдата.

Дело было давно, пора бы уже забыть азиатскую равнину, заваленную изрубленными останками товарищей, но собственное тело, казалось, накрепко пропиталось тем предсмертным ужасом и азартом, что испытала дюжина легионеров, зажатая стальными тисками парфянских дикарей.

Если бы не подоспела резервная конница трибуна Ульпия Америма… Но недаром над полем кружили орлы – символы легиона, в итоге колесницы варваров были опрокинуты, а пехота смята свежим подкреплением.

«Правда, зануда Марк потом утверждал, что за орлов мы приняли стервятников. Да какая к Юпитеру разница, если часть нашей когорты все же удалось спасти!

Марк вечно во всем находит подвох, вот и про Валию недавно сочинил басню. Будто после ночи со мной она прыгнула в объятия херуска, как можно было поверить в подобный бред! А я так обидел ее – зря, очень зря… Теперь она на меня даже не смотрит. Цезарь держит ее за руку, а сердце мое заливает горячая волна ревности. Но разве я имею право на ревность, ведь он – император, а я его раб… нет – солдат, это совсем другое.

Я свободнорожденный римлянин, – за Фурия я готов отдать жизнь, но… но… сложно высказать, сложно понять… я никогда прежде не думал об этом… есть что-то важнее жизни. Раньше было просто, а теперь многое видится в ином свете… все из-за нее, точнее после знакомства с ней. Чего же цезарь так медлит, они же сейчас сговорятся, ублюдки!»

Опасения Бората оказались оправданны. Грани что-то крикнул Гримунду на своем гортанном варварском наречии, и, осклабившись, великан кивнул косматой головой, украшенной несколькими сальными косами. Боевой топор в его огромной ручище подпрыгнул, перебираясь в левую лапу, потом бывший кузнец наклонился, чтобы подобрать с песка чей-то короткий меч.

Когда германцы направились в сторону Квадрантуса, едва стоящего на ногах, но посылавшего улыбки толпе, на трибунах началось заметное оживление. Внезапно со стороны одной из самых богатых лож раздался пронзительный женский вопль.

Фурий отдал приказ задержать поединок, чтобы узнать причину волнения, а заодно очистить арену от «падали». Борат также решил воспользоваться заминкой и на свой риск привлечь внимание к явному неравенству.

– Мой повелитель! Один достойный римлянин против двух сговорившихся варваров. Отправь на арену еще людей.

Фурий кровожадно ухмыльнулся, благосклонно прощая дерзость знакомого стражника.

– Ты называешь их людьми?

– Квадрантус бывший легионер, мой император. Ради "волчицы" он повздорил с центурионом и был изгнан из армии, но прежде не раз доказывал свою верность…

– Так пусть докажет ее еще раз!

Плеча Фурия коснулась дрожащая женская ручка, а умоляющие глаза Валии были способны тронуть самую огрубевшую душу. К тому же слуга донес, что матроне Сильвии стало дурно, по слухам богатая вдовушка имела слабость к гладиаторам. Ее не раз замечали по вечерам возле ворот одной из самых знаменитых школ на окраине Рима.

– Ты говоришь, Сильвия опасается за здоровье своего кумира? Боится, как бы в бою Квадрантус не потерял свой могучий член? Что ж… видно бывшему легионеру и впрямь надо помочь. Эй, Борат! Ступай на арену и выровняй строй наших.

В ложе повисло вибрирующее молчание, сходное с натяжением поскрипывающей тетивы тугого лука. Валия круто обернулась и впилась бездонными очами в растерянное лицо преторианца. А потом пылко заговорила, наклонившись к соседу в лавровом венке:

– Фурий, это невозможно, он же солдат, а не гладиатор. Фурий, я прошу тебя, отмени… Ну, что тебе стоит, мой господин, прояви милость…

– Замолчи, глупая! Ради какого-то сраного бродяги Борат посмел отвлечь меня от зрелища и задержал представление. Пускай покажет теперь, что римские молодцы не разучились владеть мечом, жирея на службе в претории. Но что-то ты слишком печешься о моем стражнике… – сузив глаза, зашептал император. – Неужели он хорошо ублажил тебя, пока я тосковал вдали от дворца? Ну, отвечай, чего застыла, шлюха! Проглотила язык?

Борату показалось, что деревянный помост качнулся под его ногами. Уж лучше сдохнуть на глазах Фурия, чем позволить ему издеваться над этой женщиной. Хм… а разве нет других путей… А почему обязательно сдохнуть? Судьба дает великолепный шанс сразиться с Грани, испортить его смазливую рожу, выколоть насмешливые глаза, которыми он на нее смотрел.

– Благодарю тебя, Божественный! Я докажу, что получаю жалованье не даром. Я готов поддержать Квадрантуса в поединке.

– Иного ответа я и не ждал, – важно ответил Фурий и вдруг добавил небрежно. – Однако, чтобы тебя подбодрить, обещаю в виде награды за хороший бой ласки нашей трепетной голубки со взъерошенными перышками… Ух, как горят ее щечки!

Валия, зачем так трястись? Вся наша жизнь – театр, ты же любишь игру актеров и пафосные слова со сцены, представь, что для богов мы лишь наряженные куклы, смотри свысока и не вздумай дуться, радость моя! Глядишь, рядом с божественным цезарем и тебе однажды достанется роль Юноны. Улыбнись же… а не то я всерьез рассержусь!

– Фу-у-рий! Пощади его… пощади…

Женщина под пурпурным балдахином в отчаянии заломила тонкие руки, продолжая громко стонать. Но Борат уже не расслышал ее последних слов. Уверенным легким шагом он спускался по боковой лесенке навстречу неизбежному.

«Когда-то это должно было случиться. Жаль, не останется сына, но род Перегрина не иссякнет. Жаль, не успею предупредить дядю о длинном обоюдоостром мече… Я прожил достойную суровую жизнь. И не собираюсь прекращать ее на арене, ослиная задница! Что он там прошипел по поводу награды… ничего я не понял… плевать… сейчас главное удержать меч и голову на своих законных местах. Остальное – неважно!»

– Победа и Пятый! – из уст Бората пронесся над ареной боевой клич наступающей фаланги легионеров.

За нами великий Рим! Что нам стоит сломить сопротивление двух наглых варваров, возомнивших себя триумфаторами… Сущая ерунда!

Изумленный Квадрантус мог только скривить рот, приветствуя старого приятеля, который в полном преторианском облачении по непонятной причине приближался к нему, сойдя с императорской ложи. «Он что же, намерен драться плечом к плечу?! Хо-хо… это будет славная битва, даже если окажется последней за мою гладиаторскую карьеру».

Но Фурия не устроил даже такой расклад. Едва бойцы замерли в нескольких шагах друг от друга – пара длинноволосых громил против короткостриженого Бората и бритого наголо Квадрантуса, как раздался предостерегающий зов рожков – из боковых ворот выпустили десяток степных волков с красноватыми проплешинами на шкурах.

Раздраженные голодом и побоями звери с рычанием бросились на горстку людей, замерших посреди амфитеатра. Не обменявшись ни единой репликой, мужчины принялись сообща обороняться от извечного врага человека – лютого волка.

Матерого самца с бешеными глазами и пузырящейся желтоватой пеной пастью убил топором Гримунд, от наскока волчицы прикрылся щитом Квадрантус, но гладиатор тотчас упал на землю, едва успев пронзить кинжалом мохнатое горло, прежде чем обезумевшая хищница успела добраться до живой плоти.

Пораженный поступком цезаря, Борат затравленно озирался вокруг. «Бессмысленное убийство… для него даже преданные солдаты всего лишь грязь под сандалиями, мои двадцать лет службы вонючему козлу под хвост… А ведь я спасал его дряблое тело от мечей галльских мятежников, видно, не в счет… Он и ее погубит, погубит!

О Марс Всемогущий, дай выжить, чтобы я мог ее защитить, я принесу на твой алтарь в храме лучшего барана… нет, даже гнедого коня… О-о-о, в Тартар все обещания! Богам тоже на нас плевать!»

– Держись, друг! Поднимайся, сопливая баба, чего ты ляжки раскинул, тут тебе не лупанар! – Борат с размаху пнул раненого волка, пытавшегося укусить беззащитное колено сидящего на песке Квадрантуса. – Эти волчицы точно тебе яйца лизать не станут, а сразу сделают евнухом.

Все знают, что в Риме "волчицами" называют простибул и шлюх всех мастей.

Квадрантус лишь злобно хрипел, старясь стряхнуть с плеча нового зверя, вцепившегося клыками в броню у локтя. За спиной раздавались германские ругательства. Часть слов Борат знал из северного похода. Грани остервенело махал мечом, отгоняя зверей жуткими звуками, которые Борату прежде не доводилось слышать из человеческих уст. Говорят, среди варваров есть колдуны, может, этот херуск как раз из таких – тогда очень кстати.

Трибуны захлебывались в аплодисментах, пока с украшенной цветами ложи рабы торопливо вынесли дородную женщину в тонких дорогих одеждах. Матрона Сильвия потеряла сознание от духоты или по какой-то иной причине. Хотя некто Рупилий успел сочинить занятную сплетню, которая должна будет завтра позабавить честных квиритов на Форуме, в городских сортирах и общих банях.

Возбужденный Фурий засунул три пальца в рот и звучно причмокивал, наблюдая, как отчаянные серые хищники падают на песок, сраженные не менее яростными бойцами. Но четверо самых осторожных волков не спешили нападать а, вздыбив шерсть на загривке и глухо ворча, бродили возле сгрудившихся в кучу людей, выжидая удобный момент для броска. Вот это представление! Можно даже забыть вчерашнюю скучную свалку во время навмахии.

Но кто опять смеет отвлекать императора в такой великий момент?!

– Чего тебе, Валия? Дождись окончания акта, не видишь, я занят сейчас.

Женщина, вставшая перед Фурием во весь рост, была смертельно бледна и удивительно спокойна. Валия чуть выше приподняла в руках наполовину пустой кувшин и говорила так тихо, что расслышать ее могли только сам цезарь, советник Катон да, пожалуй, бесстрастный преторианец, стоящий рядом. А речь Валии звучала примерно так:

– Чудовище, если ты сейчас же не прекратишь бойню, я тебе голову разобью. И пускай потом встречусь с твоей несчастной Марциллой. Будет повод ей передать, что ты все такой же урод, Фурий. Она огорчится. Она любила тебя, а ты часто ее обижал.

– Прикажешь меня туда бросить, – Валия небрежно кивнула в сторону арены, – но ведь потом ты останешься один. И будешь жалеть и хныкать, а ничего не вернуть. Если ты себя богом возомнил, так хотя бы раз в сто лет прояви милосердие, протяни руку, защити сыновей Рима. Иначе я тебя прокляну… да… вот прямо сейчас… вот этим горшком.

Фурий в изумлении открыл рот и начал медленно подниматься, одновременно останавливая жестом напрягшегося стражника. Тогда Катон нервно хрустнул пальцами и немного осипшим голосом произнес:

– Мы все оценили твое актерское мастерство, Валия. Согласись, повелитель, эта гневная тирада с некоторыми поправками достойна украсить твою последнюю поэму. Жаль, я не владею даром слова…

– Прикажи остановить безумие! – снова закричала Валия и качнулась в сторону цезаря, но Катон неожиданно ловко для своего возраста вскочил и стиснул ее в объятих, привлекая к себе и закутывая в складки тоги.

– Ты, конечно, прекрасная исполнительница, но всему есть предел… Божественный, прошу вернуть храброго Бората на трибуну, а бывшего солдата – Квадрантуса зачислить в преторию. От такой милости он будет лизать тебе ноги и вонзать гладиус в брюхо тех, кто осмелится даже во сне увидеть Республику. Но поспеши, государь, поспеши…

Фурий проворно вскинул обе руки вверх, отдавая новые распоряжения.

– Бестиариев на арену! Бората вернуть! Квадрантусу дать свободу от гладиаторской клятвы и отвезти в дом матроны Сильвии, ее отец был когда-то дружен с моим, пускай вдовушка развлекается. Херуска Грани пусть отведут в Мамертинскую тюрьму, потом я решу, как с ним поступить, он еще пригодится в северном походе… Остался Гримунд Непобедимый… Ха-ха… Сейчас мы проверим, насколько он непобедим.

Мою любимою Хрисагору на сцену! И объявите германцу, что он получит свободу, если сумеет на наших глазах поиметь львицу, еще не знавшую самца! Вот это я придумал! А? Каково?

Фурий аплодировал сам себе, прищелкивая языком и подмигивая Катону, чье лицо было покрыто бисеринками холодного пота.

– Ты воистину бог… – успела прошептать Валия, прежде чем сознание окончательно не покинуло ее разум, и кувшин не свалился под ноги, забрызгав водой крашеные под бронзу мягкие полусапожки императора.