Древний Рим. Честь преторианца

Глава 33. Исцеление от грез

Я проснулась, когда солнце стояло уже высоко, и сразу попросила воды, меня сильно мучила жажда. Дремавший в кресле Фурий вскочил на ноги при звуках моего голоса. Стало неловко, что первый человек в империи провел ночь у постели больной актрисы – никогда прежде не замечала от него столь нежной заботы. Цезарю достаточно было поручить меня слугам, но если ему что-то в голову пришло – не отступится.

Лепид бесшумно вышел из соседней комнаты, держа перед собой бронзовый подносик со скляночками. Глянув на всклокоченную бородку лекаря и его воспаленные глаза, я послушно выпила новое лекарство. Самое страшное позади, теперь я быстро поправлюсь.

Фурий присел на край постели и погладил мое колено, укрытое шелковым покрывалом. В бесцветных глазах мелькнуло искреннее сочувствие.

– Бедная птичка! Я так рад, что ты снова улыбаешься. А я уж хотел отправить жалких эскулапов на завтрашнюю арену.

Поднос дрогнул в руках Лепида, – стеклянная палочка звякнула о хрусталь чаши, и я постаралась придать своему лицу самое жизнерадостное выражение, декламируя нараспев стихи Визбора:

– Ах, как хорошо, моя прелесть! – умилился Фурий, а меня будто под руку толкнули, я вдохновенно начала убеждать его поскорее завершить реставрацию старого театра.

– Это мирное зрелище несет больше пищи для ума и сердца, нежели смертельные поединки. Фурий, прошу тебя, давай подумаем, как все устроить. Ты прославишь свое имя на века как спонсор Муз и просвещенный правитель. Я предлагаю…

– Оставь свои хлопоты, милая, ты еще очень слаба.

– Неужели так необходимо это кровавое побоище, Фурий, мы же люди, а не животные.

– Довольно поучений. Это скучно, – его голос стал холодным и равнодушным, взгляд, обращенный к окну, будто остекленел.

Я опомнилась и тихо проговорила:

– Прости, прости. У меня в голове все путается, такой был сумбурный день.

– Отдыхай. Я пришлю Катона тебя проведать. У меня много дел, завтра открытие игрищ, нужно обо всем позаботиться. Навещу тебя вечером, Валия.

Порыв ветра заставил взвиться алые складки его плаща, так быстро Фурий покинул мою нынешнюю спальню. А я подумала, что надо бы скорее вернуться к себе из покоев Марциллы, мне здесь не место. Сейчас немного окрепну и дойду сама, кто-то непременно поможет.

– Ларта, где моя Ларта? Пусть ее позовут!

Но вместо рабыни у кровати вскоре показалась закутанная в тогу фигура советника Катона. Я виновато покачала головой, словно сетуя на доставленное всем беспокойство. А вот Тит Сергий загадочно улыбался краешками губ и что-то невнятно бормотал себе под крючковатый нос:

– Боги нынче благосклонны к моим молитвам! Грязный боров повержен, дерзкие кобылицы отправлены на скотобойню. Осталось навести порядок в главной конюшне.

– О чем ты?

– Ах, Валия, бедняжка, как худо тебе пришлось! Говорил же я тебе быть осторожней и не водить дружбу со всякой мусорной дрянью.

– Но… кажется, ты прежде обратное советовал…

Дурное предчувствие заставило меня подняться, опираясь на груду подушек.

– Тит Сергий, что с Мелиной? Неужели ее в чем-то обвинили?

– Бывшая потаскуха во всем призналась сама. Она так выла, когда Кассий начал ломать ей пальцы… немудрено…

– Катон! Что ты говоришь!

Меня охватил ужас, я вцепилась в одеяло, как будто от этого зависела чья-то жизнь.

– Припомни, она же сама не пила вино, которое тебе предложила? – усмехнулся советник.

– Я… я не могу утверждать… За что же? За что ей так меня ненавидеть? А Тулия?

– Ее отправят обратно в приморский лупанар, ничего страшного, – советник нетерпеливо посматривал на водяные часы в углу. Похоже, он зашел ненадолго.

Я же комкала тунику на груди, у меня зуб на зуб не попадал от нервной дрожи.

– Скажи прямо, что будет с Мелиной?

Катон вынул из-за пояса душистый платочек, плавно повел им вокруг, словно аромат розмарина мог очистить помещение от злобных чар.

– Мелину отдадут команде бойцов, одержавших победу в завтрашнем состязании. Думаю, человек восемь еще будут в состоянии оценить формы нашей откормленной свинушки. А если нет, то ждущие своей очереди гладиаторы хорошенько развлекутся накануне собственных поединков.

– Нет, нет, нет! Это нужно отменить, Катон, умоляю тебя посодействовать. Уверена, что Мелина не собиралась давать мне яд, вино могло быть отравлено уже в амфоре, оно пришло запечатанным, надо проверить поставщиков…

– Тише! Мы разберемся без твоих подсказок, дурочка. Радуйся, что вообще осталась жива.

– Прошу, вели отвести меня обратно в прежнюю спальню. Боюсь, когда Фурий явится этим вечером, будет рассержен, найдя меня здесь.

– Отчего же? – сузил глаза Катон.

Не в силах справиться со слабостью, я откинулась на подушки и какое-то время наблюдала за тем, как едва-едва покачиваются занавеси балдахина, подобно трепыханию крыльев огромной умирающей бабочки.

– Фурий пугает меня. Он непредсказуем. Вчера рыдал у моих ног, говорил, что сердце у него разрывается от сострадания, а сегодня даже не дал рта раскрыть. Тит Сергий, ты умный человек, ты же все понимаешь… Я еще жива лишь потому, что он видит во мне бледную тень сестры. Но мне никогда не стать для него Марциллой!

– Напротив, пока Фортуна добра, тебе нужно воспользоваться своим положением, Валия. Ты единственная сейчас ближе всех к его разуму и… и даже к плоти.

– Хочешь дать новый совет? О, я сыта по горло! Тит Сергий, я не умею играть в подковерные игры, интриги и заговоры – не для меня. Прости, ничем не смогу быть тебе полезной.

– Так хотя бы себе помоги! – пренебрежительно бросил Катон и тихо добавил:

– Может, и еще кому-то, кто дорог тебе.

– Я здесь совсем одна…

– Хм… а как же твой храбрый солдат? Или за минувшие выходные он не сумел как следует угодить? – вкрадчиво добавил советник. – Я слышал, Борат потерял прежнюю милость повелителя, но все можно вернуть. Правда, проклятый германец тоже подсуетился! Ты представляешь, что выдумал дикий Грани?

Сегодня с утра он выпросил у цезаря позволение принять участие в поединках, дабы кровью смыть подозрение в предательстве и обмане. Фурий все еще одержим мыслью отправить на Рейн новый легион и поставить на колени мятежных вождей. Грани предлагает свои услуги, но я не верю этому зверю, Валия. Он преследует свою цель, готовит подлость. Надеюсь, Прозерпина уже раскрыла для него свои холодные объятия и скоро длинноволосый рухнет на песок арены…

– Скорее, крылатые девы Валькирии его в Вальхаллу заберут. Если, конечно, будет сражаться достойно, – пробормотала я, перевернувшись на бок.

– Неважно, – отмахнулся Катон. – Лишь бы навеки сгинул во тьме. Прости, Валия, мне пора – ждет множество неотложных дел. Набирайся сил, Лепид сказал, через пару дней ты сможешь снова отведать устриц… А, может, медовых груш тебе принести, лакомка?

– Милосердные боги! – застонала я в голос, поскольку даже мысли о еде сейчас вызывали тошноту.

Катон довольно захихикал и быстро простился со мной. По его распоряжению четверо дюжих рабов на носилках перетащили меня в свою спальню, где я провалялась до темноты, рассеянно слушая щебетание рабынь, и думая о печальной участи Мелины и Тулии.

Осмелюсь ли я попросить за них цезаря, вот вопрос, который также не давал покоя. Но ответ явился в облике самого бога Диониса. Именно в его наряде хмельной Фурий посетил меня, когда в кубикулюме уже зажгли первые свечи.

Император был весел и пьян, приказал мне подниматься и танцевать вместе с ним и толпой менад, ворвавшихся следом за господином, а я была так слаба, что на ногах не могла стоять. Фурий попытался подхватить меня на руки и чуть не уронил на пол. А потом с извинениями принялся целовать меня слюнявым ртом, – я уворачивалась и умоляла отпустить, обещая непременно разделить его празднества, когда немного поправлюсь.

Фурий ударил меня по щеке колючим венком и, шатаясь, убрался вон со своей разношерстной свитой. А я осталась лежать на ковре, полная ужаса и отвращения. Потом долго плакала и Ларте снова пришлось бежать за лекарем. Похоже, Лепид дал мне сонное зелье, потому что весь следующий день я оставалась в постели, пребывая в мутном забытьи.

Казалось, вокруг меня все туже сжимается невидимая петля, – Борат больше не мог входить в некогда общую комнату и не желал говорить со мной, Мелина завтра будет растерзана обезумевшими от близости смерти мужчинами, Катону я нужна лишь как разменная пешка, Грани скорее всего погибнет на арене…

Все эти люди хоть на мгновение, но подарили иллюзию близости и понимания, вызывали желание излить душу, будили память. Особенно Борат… он долго еще останется незажившей раной в груди.

А теперь я одна в тенетах Безумного паука, который перед тем, как вонзить челюсти в беззащитную бабочку, любит немного поиграть с добычей, изображая роль заботливого брата. Фурий – психически не здоров, для меня этот факт очевиден. Виной тому ослепление безграничной властью или застарелые обиды, мне ли судить.

И неоткуда ждать помощи – я в ловушке из мрамора и серебра. Из муслина и тончайшей шерсти. Из мягкой кожи и жемчуга. Из грохота армейских полусапог, подбитых гвоздями и зловещего свиста бича…

– Ларта, ты что-нибудь слышала о сегодняшнем представлении? Может, слуги обсуждали в своих закутках. Император доволен имитацией морского сражения, много погибло людей?

Видимо, не желая тревожить, рабыня сперва отвечала сдержанно, но потом горячо зашептала последние новости. Говорят, император был в невиданной ярости. Что-то пошло не так и главного организатора зрелища казнили прямо на арене.

Вокруг Марсова поля случилась большая давка, двух сенаторов затоптали и оскорбили весталку, содрав с нее одежду и вываляв в грязи, перевернули лектику матроны Юлии, супруги самого Линиция – одного из богатейших людей Рима. Хорошо, что при ней было много рабов – сумели защитить госпожу.

Плебс бушевал, требуя бесплатных билетов и уменьшения цен на зерно. Претору Кассию пришлось срочно вызывать дополнительную турму – отряд всадников для поддержания порядка.

– Ох, а что на самом-то поле творилось, госпожа! Я слышала, гору трупов несколько часов растаскивали крючьями, вода из канала текла красная от крови… Шутка ли – десять галер с воинами… две потом нарочно подожгли, а гребцы-то были прикованы – они так дымили и воняли горелым мясом, что сидящие в нижних рядах люди хотели сбежать с трибун еще до конца битвы, но им преграждали путь преторианцы…

– Ларта, достаточно!

Замотавшись с головой в одеяло, я пыталась изгнать из воображения чудовищные картины сегодняшней навмахии. Прежний император Тиберий запрещал такие грандиозные по размаху и тратам игрища.

Фурий же напротив любуется ими, как кровожадный монстр в человеческом обличье. Неужели еще пару недель назад мы мирно беседовали в саду, читали друг другу стихи о чести и доблести… Фурий – моральный урод, а я его пленница. И вряд ли сама доживу до середины следующего месяца, до сентябрьских календ.

– Выпей козьего молока, госпожа! Лепид приказал поить тебя трижды в день, это вернет силы.

Немного подкрепившись, я даже смогла подойти к окну и полной грудью вдохнуть вечернюю свежесть. Сколь прекрасна италийская природа, но как жестоки правители этой обласканной богами земли! Только бы Фурий не вздумал навестить перед сном, желая выместить на мне сегодняшнее недовольство.

Но кое-кто проболтался, что император сейчас посещает элитный лупанар для улучшения настроения, а ко мне заглянул дворцовый распорядитель Афес. Кажется, на висках грека прибавилось седины за последние дни. Рядом, смиренно опустив голову, стоял молодой раб с большой деревянной шкатулкой в смуглых руках.

Обращение ко мне в устах Афеса звучало непривычно церемонно:

– Прекрасная госпожа, император шлет тебе свой привет, справляется о здоровье и требует, чтобы завтра ты сидела с ним рядом в ложе амфитеатра.

У меня сердце пропустило удар, язык к гортани прилип.

– Я не могу… я больна…

Афес скорбно поджал губы, развел пухленькими руками, возводя подведенные синей краской глаза к потолку.

– Тебе уже подготовлена одежда, Валия. Красивая белая стола, расшитая серебряными цветами накидка… сандалии, выкрашенные в золотой цвет. Так пожелал император. Еще он дарит тебе эти драгоценности. Я оставлю их здесь, чтобы ты примерила и оценила милость повелителя. Завтра с раннего утра мы займемся твоими волосами и кожей. Фурий Германик Август сказал, что ты должна блистать рядом с ним. Мы постараемся угодить господину.

Опираясь на плечо Ларты, я вернулась в постель. Там же оказалась и раскрытая шкатулка. Афес низко поклонился мне, покидая комнату. В раскрытом дверном проеме я мельком заметила статного преторианца. Ко мне приставлена личная стража? Что еще за новости!

Перед внутренним взором немедленно возникло суровое и гордое лицо Бората, и я ничком повалилась на ложе, не сдерживая рыданий. Я соскучилась, я хочу его видеть. Не поверю, что он обо мне забыл.

– Ларта, ты можешь выскользнуть из дворца, пройти через сад и добраться до солдатской казармы? Нет… нет… я передумала… это зря… лучше сразу обрубить все концы. Ему до меня никакого дела, он получил, что хотел, наверно, даже Марку похвастался. Поржали вдвоем, как кони. Нет, Борат не такой, он не станет меня обсуждать. Он… хороший.

Эти мысли вызвали новый поток слез, но я пыталась сдержаться. Мне надо набраться сил для завтрашнего испытания. Ларта с возгласами восхищения протянула золотую подвеску с огромным изумрудом. Потом вынула из шкатулки массивный плоский браслет, пригодный для того, чтобы по- змеиному петлевидно обвивать руку над локтем.

Фурий несказанно щедр. Завтра меня вымоют в ванной с душистыми маслами, скребком из острацита удалят лишние волосы, натрут тело благовонной эссенцией, оденут в белый шелк, отбелят и накрасят лицо, а потом заставят улыбаться при виде того, как сотни специально обученных людей кромсают друг друга на потеху пресыщенной толпы.

Лучше бы завтра не наступило вовсе.

На лице рабыни выражение страха и благоговения, и я уже не так равнодушно принимаю широкое кольцо, вынутое из шкатулки последним. Чем оно удивило Ларту?

Вместо драгоценного камня в центре расположена тонкая пластинка прозрачного горного хрусталя, а под ней видно какое-то изображение.

Присмотревшись, я разглядела выгравированный на золоте портрет Фурия и с отвращением кинула подарок обратно на пурпурную подкладку ларчика.

«Минуй нас пуще всех печалей – и царский гнев, и царская любовь!»