Древний Рим. Честь преторианца

Глава 40. Суровые будни

Сегодня я спасла жизнь незнакомому римлянину. Фурий уже хотел внести его имя в список проскрипций, то есть в число людей, объявленных вне закона, чье имущество подлежит конфискации. И подумать только за какую мелочь мог пострадать молодой модник!

Противный даже на вид осведомитель Рупилий сообщил Фурию, что некто Домиций Юлиан ходит точно в таких же сандалиях, как император, а от его волос за несколько шагов так же несет нардовым маслом. Заметив признаки бешенства на лице Фурия, я поспешила заступиться за патриция и даже оправдать его странные поступки.

– Послушай, Божественный, а вдруг этот честный квирит так тебя обожает, что хочет даже в мелочах на тебя походить, поэтому копирует обувь и благовония. Считаю, что Домицию нужно выказать снисходительное одобрение. Может, вообще заставить его трепетать, отправив подарок из дворца? Только представь, как он испугается, когда в ворота его дома постучат грозные преторианцы, да у него сердце запутается в нижних складках тоги!

А вместо смертельного приговора Домицию преподнесут личные сандалии императора, ну, выберешь, какие тебе немного жмут или давно надоели. Уверена, он водрузит их на алтарь и будет молиться проявлению твоей милости, словно дару с небес.

Фурий раздумывал пару минут, сосредоточенно морща лоб, потом высказал вполне здравое суждение, что после этой истории, пожалуй, полгорода станет подражать его манере одеваться.

Я немного растерялась, но великоумный Катон опять меня выручил, припомнив, что все в роду Домиция Юлиана почтительно относились к властям и ни разу не митинговали за Республику. В итоге Фурий смягчился, велел отправить пылкому юноше свою тунику и кожаные сандалии, бывшие на монаршей ноге всего пару раз.

А Катон распорядился приложить к подарку сопроводительное письмо, прочитав которое Домиций уж точно не осмелится более выходить в свет в наряде а-ля Император. И все останутся довольны. Кроме разве что мерзкого старикашки Рупилия.

Он мне не по душе, кланяется подобострастно, а в глазах таится злоба и презрение. Оказывается, Рупилий вместе с гвардейцами участвует в погромах неугодных императору римлян, как стервятник кормится остатками мяса несчастных жертв более крупного хищника.

Недавно я вслух прочла Фурию цитату из сочинения Плутарха: «Нет зверя более свирепого, чем человек со страстями, захвативший власть».

Мы отдыхали после обеда в покоях Марциллы, то есть в моих нынешних покоях и, кажется, все благоволило доброй беседе – в спальне царила благостная тишина, прерываемая лишь слабым бульканием воды в клепсидре, курильницы источали ароматы аравийских смол.

Растянувшись на софе с чашей фалернского столетней выдержки в руках, Фурий одобрил мою прическу – коса, завязанная в Аполлонов узел и украшенная огромными жемчужинами, напоминала драгоценную диадему. Затем цезарь посоветовал освоить модные сейчас в Риме белокурые парики из волос германских рабынь. Я осторожно заметила, что мне больше нравятся собственные длинные локоны, золотистые от хны и настоев шалфея.

Фурий лениво сжал мое тонкое запястье и мягко упрекнул за излишнюю худобу. Если на манер Катона заведет разговор о садовых сонях, я просто рассмеюсь. Но император принялся фантазировать на тему нашей ближайшей поездки в Байи.

– Асклепий наградил тебя слабым здоровьем, Валия. Надеюсь, свежий приморский воздух и сернистые источники принесут исцеление от нервных недугов. Гуляя вокруг нашей прекрасной виллы, мы станем любоваться тенистыми гротами и живописными утесами, отдыхать под раскидистыми платанами, вдыхать душистые запахи миртов и лавра. Я напишу новую поэму для тебя.

– Приму ее с благодарностью и восторгом.

Я равнодушно, будто заведенная кукла, но он был слишком занят своими мечтами и внимания не обратил на мое отчуждение.

Потом разговор зашел о будущем дворцовом приеме. Фурий хотел закатить нам грандиозную свадьбу, а средства на нее планировал заранее собрать с гостей, которых пригласят нас поздравить за месяц до главного торжества. Итак, через неделю мы будем праздновать что-то вроде помолвки, а само бракосочетание состоится в середине сентября. А как мы будем жить потом?

Я вспоминала о печальной участи некоторых жен римских императоров, и грудь сдавливали невидимые ледяные тиски. Нерон ударил беременную супругу в живот сапогом, и через два дня устроил ей пышные похороны, где обливался слезами и читал трогательные стихи. Калигула назначал себе новых жен почти каждый месяц. Любил забирать благородную невесту прямо из-под венца с почтенным римлянином.

Так, будучи однажды гостем на свадьбе знатных людей увез шестнадцатилетнюю красавицу чуть ли не с брачного ложа после совершения всех обрядов, а через три дня решил, что она слишком стыдлива и выгнал на улицу. И этого человека сограждане должны были почитать отцом народа?! Брр… Меня очень тревожит будущее. И не только мое.

С недавних пор мне стала сниться маленькая девочка. Она со слезами в голосе зовет меня в лабиринте дворцовых комнат, а я никак не могу отыскать к ней дорогу, путаюсь в шелковых покрывалах, падаю на мягкие ковры, натыкаюсь на груды плащей и солдатских щитов, а потом вижу постель под пурпурным балдахином. Залитую кровью постель. Но чья эта кровь и кто нанес разящий удар, неизвестно.

У меня был долгий доверительный разговор с лекарем Лепидом. Кажется, нет повода для беспокойства, но в голове вдруг возникла навязчивая идея о том, что я вполне могу ждать ребенка. Может, срок еще очень мал и симптомы нельзя четко диагностировать, тем более мы решили, что нельзя впутывать в это дело опытных акушерок.

Нам ни к чему сплетни. Лепид советует выждать еще какое-то время и заново меня осмотреть, а я холодею от одной лишь мысли, как воспримет эту новость Божественный жених.

Знаю, что придумала бы Мелина в такой ситуации, но меня мутит даже от мысли о возможности интимной связи с Фурием. К счастью, создается впечатление, что ему близость со мной тоже не нужна. Уверена, он по-своему любит меня как некий идеальный образ чувствительной, нежной девы. В память о сестре. А если начнет расти мой живот? Кем я стану выглядеть в глазах императора? И попробуй доказать, что он сам заставил меня отдаться солдату прямо на его глазах…

Бората я не видела уже давно. Кое-какие известия о нем мне приносит рабыня Ларта. Она дружит с женщиной, которая готовит еду для гвардейцев. У Бората все хорошо, на раны не жалуется, через пару дней после арены возобновил обычные тренировки гвардейцев с мечом и дротиками.

После нашей последней встречи у меня остались смешанные чувства к нему, будто мутный поток императорской воли разнес нас по разные берега. И только робкие мысли о возможности стать матерью заставляют перебирать в памяти осколки прежних разговоров и встреч.

И даже, если вдруг откроюсь ему, скажу прямо, что жду от него дитя – чем он мне поможет? Падет в ноги Фурию? Нас обоих жестоко казнят. Или мне прикажут избавиться от ребенка. Мерно падают капли в водяных часах, день за днем приближая неминуемую развязку драмы. Изящный соловушка на крышечке клепсидры упорно молчит, его певчее горлышко навеки запечатано золотым металлом.

Придет час, и я тоже потеряю голос, застыв от ужаса в кругу голодных яростных псов на залитой солнцем арене. Но тогда никто не спасет маленькую девочку, заплутавшую в галереях дворца… Испуганную девочку из моих снов.

А значит, мне нужно увидеться с Боратом и серьезно поговорить! Когда-то он отказал в помощи чужестранке Валентине. Теперь его будет просить женщина, которая, возможно, носит под сердцем его ребенка. Думаю, вместе мы примем правильное решение. Хотя бы ради спасения одной невинной души, над которой нависла смертельная угроза.