Дьявола не существует

Коул

Мать Мары дает интервью.

Если Джемма Чжан сможет ее найти, смогу и я.

Прошло слишком много времени с тех пор, как я использовал свои навыки онлайн-выслеживания. Я провожу день в своем офисе в студии, выслеживая Тори Элдрич и Рэндалла Пратта.

Это то, что я собирался сделать уже некоторое время. Я хочу точно знать, где живут эти двое и чем они занимаются.

Рэндалла на удивление трудно найти.

Я предполагаю, что кто-то кроме меня заинтересован в том, чтобы сломать ему коленные чашечки, потому что его предполагаемым адресом было всего лишь арендованное офисное помещение, а на его имя не было зарегистрировано ни одной машины.

Мне все же удается найти номер телефона, который, я почти уверен, является рабочим.

Он отвечает, когда я звоню во второй раз.

- Алло?

Грубый, как мешок с камнями, катящийся в кузове грузовика – как и сказала Мара.

Голос, который я планирую использовать, чистый и дружелюбный, с легким оттенком Среднего Запада. Голос, призванный обезоружить Рэндалла, но при этом не подражать ему.

- Привет, мистер Пратт. Меня зовут Кайл Уорнер. Я пишу для «Кроникл» и пишу историю о художнице по имени Мара Элдрич. Я хотел бы спросить, могу ли я задать вам несколько вопросов?

Долгая пауза.

— Не интересно, — бурчит Рэндалл, шурша телефоном так, словно собирается повесить трубку.

- Не могли бы вы хотя бы подтвердить цитату, которую я получил от ее матери Тори Элдрич?

Еще одна пауза, еще дольше.

Я слышу его тяжелое дыхание на другом конце линии.

— Вы говорили с Тори?

— Это верно.

- Лично или по телефону?

— Я прилетел поговорить с ней.

- Куда прилетали?

Теперь моя очередь позволить нам помолчать. Сохраняя веселый тон, я говорю:

- Ну, мы можем обсудить это лично. Мне нужен другой источник для этой статьи.

-Заплатите пятьсот баксов, и это займет у вас совсем немного времени.

Дыхание. Дыхание. Тяжелое дыхание. Горячее и влажное в ухе.

— Хорошо, — хмыкает Рэндалл.

- Я в Ла-Кресенте. Вы можете встретиться со мной в пабе под названием «Черный пес».

Улыбка расплывается по моему лицу, и Рэндалл ее не видит.

- Идеально.

Мы с Марой вместе едем в Бербанк. Она собирается дать интервью для утреннего шоу DBS.

- Я не знаю, хочу ли я, чтобы меня показывали по телевизору, — говорит она мне, поднося руку ко рту, затем быстро кладя ее обратно на колени и в тоске сплетая пальцы.

Она сделала маникюр и не хочет его испортить.

- Ты будешь великолепна, — говорю я ей. - Я буду рядом с тобой и все время буду наблюдать.

— Как ты думаешь, что они меня спросят?

- Ничего сложного — это же утреннее шоу, черт возьми. Если бы они не разговаривали с тобой, они, вероятно, брали бы интервью у женщины, которая испекла самый большой в мире пончик.

- Они должны взять у нее интервью, — смеется Мара. - Какое достижение.

- Знаешь, нам нужно быть в студии в 4:15 утра, чтобы сделать прическу и макияж.

- Ты серьезно!?- она плачет. Мара не жаворонок.

— Вот почему они называют это утренним шоу — потому что оно происходит на чертовом рассвете.

- Я так нервничаю. Я не собираюсь засыпать.

- Хочешь Амбиен? Я взял с собой двоих.

Она размышляет, постукивая красиво отполированным ногтем по нижним зубам. - А что, если я не смогу вовремя проснуться?

- Все будет хорошо. Я поставлю будильник.

- Хорошо, — соглашается она, вздыхая с облегчением. - Иначе я не встану.

Мы селимся в отеле «Шато Мармон», где я забронировал для нас номер-люкс с видом на бульвар Сансет. Я думал, Маре понравится его архитектура и история Старого Голливуда.

- Здесь жил Говард Хьюз, — говорю я ей. - Дези Арназ приходил к нам каждый раз, когда дрался с Люсиль Болл. Бетт Дэвис чуть не сожгла его — дважды. А Шэрон Тейт уехала из отеля за шесть месяцев до того, как ее убили. Джон Белуши и Хельмут Ньютон оба умерли здесь.

Я заранее все это просмотрел, зная, что это ее заинтересует. Маре нравится все историческое, трагическое или гламурное.

— Этот отель тоже снимается во многих фильмах, — продолжаю я. « Ла-Ла Ленд… Звезда родилась…»

- Действительно? - Мара задыхается. « Ла-Ла-Лэнд» — один из моих любимых.

— Я знаю, — смеюсь я. - Ты постоянно слушаешь эту песню из этого фильма.

- Правильно, — говорит Мара, довольная тем, что я вспомнил.

Наш номер не такой роскошный, как в некоторых местах, где я останавливался, но Мара никогда не придирчива. Она бегает по комнате, любуясь старомодной мебелью и полосатыми обоями.

Она взволнована интервью, в равной степени кружится голова и напугана.

- Я всегда думаю, что хочу внимания, пока не получу его… Надеюсь, я не скажу что-нибудь странное, что превратится в мем. Например, когда Бретт Кавано сказал всем, что он девственник в школе, и «много лет спустя.

Мара вздрагивает, представляя, как ее лицо забрызгано шаблонами.

- Любая реклама – это хорошая реклама.

— Ты не веришь этому.

— Это когда тебе так жарко, — говорю я, хватая ее и швыряя на кровать, которая скрипит и стонет под ней.

- Подожди, — говорит она. - Сначала дай мне Амбиен.

- Ты уверена? Эти штука сильная.

- Ага. Мне нравится это чувство плавания в сексе. Как будто я наполовину в своем теле, наполовину вне его. Как будто ты мог сделать со мной что угодно…

Мой пульс резко возрастает, когда в кровь попадает литр адреналина. Мне приходится сильно прикусить внутреннюю часть щеки, чтобы сохранить контроль над собой.

- Ты странный маленькая засранка.

Я протягиваю ей маленькие розовые таблетки и бутылку воды с логотипом отеля. Мара выбрасывает таблетки, выпивая при этом половину воды.

- Идеальна.

Она усмехается.

Она полна буйной энергии, возбуждена и возбуждена. Она толкает меня обратно на кровать и говорит: - Сиди здесь.

Я откидываюсь на подушки, ожидая увидеть, что задумала эта дикая маленькая тварь.

Мара — единственный человек на этой планете, от которого я время от времени получаю приказы, чисто из любопытства. Сколько бы времени я ни провожу с ней, я все равно не могу точно предсказать, что она сделает дальше. Вот почему она мне бесконечно интересна. Она не впадает в рутину. Она не выбирает очевидный выбор. И она чертовски ведёт себя не прилично.

Мара достает из своего чемодана мою Bluetooth-колонку, ту, которая обычно стоит в ванной. Она ставит его на комод и слушает музыку со своего телефона.

The Devil is a Gentleman – Merci Raines

Бит вливается в комнату, загадочный и знойный, с оттенком игривости. Как только она это слышит, она закрывает глаза и начинает покачиваться сначала плечами, потом бедрами. Она умеет двигаться. На самом деле ей придется переехать. Она не может слышать музыку, если она не овладевает ее телом.

Мне очень нравилась музыка, но я никогда не понимал всей ее силы, пока не встретил Мару. Она безошибочно выбирает песни с неотразимым ритмом и подавляющим настроением. Она находит песни, которые щекочут ваш мозг, возбуждают нейроны, пока вы почти не увидите, как ноты искрятся в воздухе вокруг вас.

Мара распахивает тяжелые шторы, закрывающие окна, впуская последние лучи полуденного солнца, открывая вид на Голливудские холмы.

Она стоит прямо перед окном, в обрамлении стекла, ее тело представляет собой затененный силуэт с золотыми краями. Она все еще танцует, пробегая руками по волосам и фигурам.

Медленно она расстегивает молнию на толстовке. Она выскальзывает из него, томно стягивая рукава с рук, затем отбрасывает его от себя, так что он пролетает через комнату и приземляется на абажур. Под ней только тонкая майка, сквозь которую я ясно вижу очертания ее сосков, форму серебряных колец и углубление пупка.

Затем ее джинсы: она расстегивает молнию спереди, ее пальцы легкие и дразнящие, не торопясь. Отвернувшись от меня, она натягивает джинсы на круглую задницу, разделенную стрингами пополам.

Я хочу расстегнуть молнию на своих штанах, потому что мой член бушует против ширинки, но я жду, не отрывая глаз от Мары, щеки пульсируют от того, как сильно я их кусаю. Она разжигает мой огонь. Желание вскочить с кровати и схватить ее мучительно. Мне нужно все, чтобы оставаться на месте.

Она запрыгивает на подоконник, поднимает ноги и ставит босые ступни на противоположную сторону рамы, чтобы можно было снять джинсы. Она отбрасывает штаны в сторону, вставая то на колени, то на ноги, стоя в кадре спиной ко мне.

Опираясь руками на верхнюю раму, она делает медленные круги бедрами, покачивая своей персиковой попкой, дразня меня, соблазняя...

Ее фигура, вырисовывающаяся на фоне заходящего солнца, сияет, как кариатида, словно она поддерживает все здание.

Я никогда не мог слепить что-то настолько идеальное.

Она снимает нижнюю рубашку и бросает ее за спину. Он приземляется мне на колени. Я беру скомканный хлопок, еще теплый с ее тела, и прижимаю его к лицу, вдыхая ее опьяняющий аромат.

Мысль о том, что кто-то еще может стоять под этим окном, что он может посмотреть вверх и увидеть вид, которого я еще даже не видел, приводит меня в бешенство от ревности.

Мне нравится это чувство. Я всегда конкурирую за Мару, за ее внимание и за ее тело.

Мне нравится соревноваться.

Мне нравится побеждать еще больше.

Маре плевать, что мы находимся на седьмом этаже, и между ней и обрывом в сто футов находится лишь тонкое оконное стекло. Она все еще танцует, ее тело гибкое и извилистое, как змея, перекатывается и покачивается, гипнотизируя меня.

Теперь она поворачивается и спрыгивает вниз, делая медленные чувственные шаги ко мне, прикрывая руками грудь. Она ласкает эти груди, сжимает их, а затем открывает мне их совершенство, словно открывая двери в рай.

У меня течет слюна.

Мой член пульсирует с каждым ударом моего сердца.

Начинает звучать припев песни:

О, ты не знаешь, разве ты не знаешь…

Боже, черт… он джентльмен

Мара бросает на меня озорной взгляд, давая понять, что она специально выбрала эту песню.

Я уже прекрасно знал, что она скопировала свою картину дьявола по моему образцу. После Шоу тоже — когда она это писала, она не была до конца уверена, кто из нас похитил ее на улице.

Она думает, что я соблазняю ее на путь зла.

Я не согласен.

Я хочу помочь ей найти свою истинную сущность, так же как она помогает мне найти мою.

Я не знаю, становлюсь ли я лучше. Единственное, что я знаю наверняка, это то, что я обнаруживаю в себе новые способности. Силы, которые я не мог использовать, пока Мара не указала мне путь.

Повернув тело в сторону, Мара делает вид, что стягивает стринги с бедра, а затем снова натягивает их вверх.

Я издал стон.

Зло ухмыляясь, она поворачивается в другую сторону и повторяет свои поддразнивания с другой стороны.

— Иди сюда, пока я не разорвал тебя на куски, — рычу я.

Мара разразилась восторженным смехом и стянула с себя нижнее белье, отбрасывая его.

Форма ее мягкой маленькой киски заставляет меня умереть от желания потереть ее пальцами, ощутить ее языком. Мне хочется уткнуться в него лицом, как я это сделал с ее рубашкой. Я хочу съесть ее живьем.

Начав с изножья кровати, она подползает ко мне на четвереньках, ее глаза смотрят на меня, ее тело движется с извилистой грацией.

Она достигает пряжки моего ремня и останавливается, ее тонкие пальцы ловко освобождают меня от одежды.

Расстегивает ремень и мои брюки, стягивая их, нижнее белье тоже. Мой член бушует, настолько переполнен кровью, что вены вздуваются, а бледная плоть краснеет гневным цветом.

Когда Мара закрывает рот, я стону, как животное, как голодный зверь.

— Не так, — рычу я. - Повернись и покорми меня этой киской.

Мара переворачивается так, что ее рот все еще охватывает мой член, но ее задница оказывается прямо перед моим лицом. Раковидная форма ее киски и тугой маленький бутон наверху настолько чертовски эротичны, что какое-то мгновение я могу только смотреть, сжимая руками плоть ее твердой, круглой задницы.

Она везде мокрая, блестит этим.

Танец для меня возбудил ее так же сильно, как и меня.

Я ныряю, облизывая, посасывая и засовывая язык во все места, до которых могу дотянуться. Я так голоден, что меня текут слюнки, чертовски умираю из-за нее. Жаждущий ее вкуса, лакающий его языком.

Тем временем ее горячий влажный рот скользит вверх и вниз по моему члену.

Чем глубже я проникаю в нее языком, тем глубже она принимает мой член. Когда ласкаю ее клитор языком, она сосет головку, не отставая от меня, заставляя меня чувствовать то же, что заставляю ее чувствовать, одновременно.

Я чувствую, как ее рот становится все теплее и влажнее, ее губы опухают, ее горло расслабляется вокруг моего члена. Амбиен вступает в силу.

Облизываю всю ее щель, а затем прижимаюсь языком к тугому бугорку ее задницы.

Мара вскрикивает и пытается вырваться, но я удерживаю ее на месте, сжимая руками ее бедра.

Я знаю, что это ее смущает, что она не хочет позволить мне это сделать. Именно это делает его таким чертовски горячим. Я сжимаю ее, притягиваю к себе, заставляя принять это.

Лижу ее задницу ровными движениями, пока она не расслабится, а затем снова просовываю в нее язык.

Эта область становится теплой и опухшей, покрасневшей от крови.

Пропитанная ее киской, ее задница на вкус так же хороша.

Чем больше я облизываю, тем больше она расслабляется, и тем глубже я могу проникнуть в нее языком. Она не может сдержать звуки, которые исходят из нее: сначала хныканье, затем беспомощные вздохи удовольствия, за которыми следуют вздохи и стоны.

Здесь, как и клиторе, тысячи нервных окончаний. Облизывание ее задницы оживляет эрогенные ткани. Это пробуждает совершенно новый источник удовольствия.

Поскольку это новое и непроверенное, она беспомощна перед этим. Она застряла на месте, как из-за удовольствия, так и из-за того, что мои руки сомкнулись вокруг нее.

Я ем ее задницу, как обед из десяти блюд.

Это поступок, о котором я никогда раньше не думал. Это вызвало бы у меня отвращение.

Но ничто в Маре меня не вызывает отвращения. Чем грязнее наш секс, тем больше он меня возбуждает.

С Марой я это вижу, я этого хочу, я этого жажду.

Я поддаюсь своим порывам. Я теряюсь в безумии.

Я дикое животное, совершенно невменяемое.

Это самое близкое к ощущению убийства, только в тысячу раз лучше, потому что я не одинок в этом. Мара здесь, со мной, такая же дикая, такая же дикая. Она давится моим членом, пытаясь проглотить его целиком, в то время как я трахаю ее киску и задницу языком, одну за другой, вперед и назад.

Она полностью отдается мне, и это величайший порыв из всех, тот момент подчинения, когда я знаю, что она потеряла удовольствие, она больше не может ни думать, ни бороться. Она может только стонать и просить большего.

Я возвращаюсь к ее клитору, зажимаю ее бедра между своими руками и использую всю свою силу, чтобы заставить ее скакать на моем языке.

Она начинает кончать, стонет вокруг моего члена, а затем кричит, когда ее пронзает оргазм, самый сильный, который я когда-либо видел у нее из орального. Все ее тело трясется, а зубы царапают мой член, настолько острые, что я боюсь, что она может его откусить.

Затем она обмякает, переворачивается на кровати, руки хлопают над головой, соски направлены к потолку.

- Чёрт возьми, — стонет она.

— Я же говорил тебе не дразнить меня.

Я беру ее на руки и перекладываю на подушках так, чтобы ее голова оказалась наверху кровати, а ноги опущены.

Ее конечности теплые и тяжелые, зрачки расширились так, что я едва различаю тонкое серебряное кольцо вокруг черного.

— Ты уже это чувствуешь? Я спрашиваю ее.

- Да, я чувствую это, — говорит она мягким и мечтательным голосом. - Съешь мою киску, папочка… отправь меня в открытый космос…

Она никогда раньше меня так не называла. Я не знаю, потому ли это, что она под кайфом, или она давно хотела это сказать.

Я опускаюсь между ее бедер, нежно облизывая ее киску языком. Медленно и томно, с мягким, тающим удовольствием.

Глядя на нее, я говорю: - Почему я твой папа?

Она вздыхает, ее голова медленно поворачивается из стороны в сторону, словно кровать — это лодка, качающая ее по воде.

— Потому что… — тихо говорит она. - Потому что ты заботишься обо мне. Ты защищаешь меня. Ты делаешь все для меня…

- Да.

- Ты всегда знаешь, что делать… ты всегда знаешь, что лучше.

Я нежно посасываю ее клитор, улыбаясь про себя.

- Имей это в виду, — говорю я.

Мара не отвечает.

В темном номере отеля я готовлюсь к предстоящей ночи.

Амбиен был для меня, а не для нее. Мне нужно знать, что она надежно заперта в этой комнате, чтобы я мог сосредоточиться на текущей задаче.

Я закрываю шторы и вешаю табличку «Не беспокоить» на дверную ручку, забирая с собой единственный ключ, когда ухожу.

Выйдя через вестибюль, ловлю такси до аэропорта.

Таксист высадил меня у небесного моста. Вместо того чтобы подойти к стойкам регистрации, я поворачиваю в другую сторону, направляясь к долгосрочной парковке. Это лучшее место для угона автомобиля. Если только мне не очень не повезет, никто не заметит, что их Camry 2018 года сегодня вечером отправится в небольшое приключение.

Мне нужна всего минута, чтобы взломать машину, и еще три, чтобы привести двигатель в чувство.

Я плачу служащему наличными при выходе со стоянки. Он даже не поднимает головы и бормочет: - Спокойной ночи, - пока я проезжаю мимо.

Я мог бы взять свою Теслу, но в Калифорнии слишком много платных дорог с камерами.

Я еду в Ла-Кресенту, на окраину города, граничащую с горами.

Паб расположен в самом запущенном районе, который я проезжал за время своего путешествия, с крошечными домиками-солонками, расположенными на проплешинах травы между сетчатыми заборами. Я уверен, что эти маленькие лачуги до сих пор продаются за шестизначные суммы, потому что это Калифорния, где одна спальня и одна ванная могут легко обойтись в миллион долларов. Несмотря на эту зиму, климат здесь по-прежнему самый умеренный на земном шаре. Чтобы жить здесь, люди готовы вынести любой уровень дорожного движения и налогов.

Я жду на стоянке прибытия Рэндалла. Я пришел на час раньше, хочу быть там первым, чтобы увидеть, на какой машине он водит, и убедиться, что он один.

Рэндаллу, должно быть, пришла в голову та же идея. Он сам приезжает на полчаса раньше, управляя потрепанным грузовиком «Ford», краска которого настолько изношена, что кажется, что это чесотка.

Мара рассказала мне, что ее мать и Рэндалл в конце концов развелись, отчасти потому, что их ссоры стали настолько жестокими, что соседи каждые выходные вызывали полицию, а Рэндалл как минимум дважды ночевал в тюрьме. У него заканчивались деньги, а это означало, что Тори Элдрич больше не интересовалась.

Похоже, ему еще предстоит снова разбогатеть. Я нашел его через налоговые декларации строительной компании, в которой он сейчас работает. Записанным адресом было пустое офисное помещение. Я до сих пор не знаю, где живет Рэндалл.

Теперь, когда он здесь, я захожу внутрь и беру пиво в баре. Выбрав кабинку в самом темном и дальнем углу паба, я пишу Рэндаллу:

Я здесь, где бы ты ни был.

Потом я жду, надеясь, что он не отступит.

Десять минут спустя Рэндалл заходит в паб. Ему далеко за шестьдесят, но можно сказать, что когда-то он был человеком, чьи плечи могли соперничать с Шоу. Теперь его плечи опускаются, а из-за твердого круглого живота его джинсы обвисают. Его покрытые шрамами руки свидетельствуют о годах труда. Поврежденные кровеносные сосуды на его выпуклом носу и желтый оттенок глаз рассказывают другую историю.

Рэндалл идет в бар за пивом. Наблюдаю за его общением с барменом, проверяю, знают ли они друг друга, друзья ли они. Взаимодействие краткое и обезличенное. Бармен сосредоточен на футбольном матче, который транслируется по телевизору, висящему в противоположном углу бара. Сомневаюсь, что он посмотрит в нашу сторону.

На всякий случай на мне бейсболка, очки и клетчатая рубашка на пуговицах, которую Рэндалл должен воспринимать как немного более стильную версию своей собственной рубашки из буйвола.

Я заказал ту самую бутылку, которую Рэндалл ставит на стол.

Он тяжело опускается в кабинку, сбивая животом столешницу.

- Они делают эти вещи чертовски тугими, — ворчит он.

- Ничто не создано для высоких мужчин, — соглашаюсь я.

Проблема заключается в массе Рэндалла, а не в его росте. Но сочувствие – это первый шаг к дружбе.

- Я даже не знал, приду ли я сегодня вечером, — ворчит Рэндалл. - Сто лет не видел эту сучку.

- Мара?

- Тори.

Я знал, что Тори Элдрич будет на крючке. Если женщина вцепилась в мужчину когтями, он никогда полностью от них не освободится. Рэндалл развелся с ней и переехал через весь штат, но, если Тори появится на пороге его дома в обтягивающем платье, он снова совершит те же ошибки.

— Когда ты видел ее в последний раз?

- Девять лет назад.

— Маре было бы шестнадцать?

- Пятнадцать.

— Она была твоей падчерицей?

Рэндалл издает пренебрежительный фыркающий звук. - Наверное.

Она прожила в его доме почти десять лет, но он ведет себя так, как будто едва ее знает.

— Что заставило тебя расстаться?

- Она чертовски чокнутая. И яблоко недалеко от яблони падает.

- Мне было трудно найти источники. Мне нужно опросить трёх членов семьи, а у Мары их не так уж и много.

- Мы не семья. Мы никогда ими не были.

- Хорошо, - я пожимаю плечами. — Хотя они платят пятьсот баксов. Так что, если ты что-то знаешь, тебе не составит большого труда получить деньги.

Рэндалл ерзает на своем месте, задумавшись.

— И ты дашь мне адрес Тори? — он говорит.

- Конечно. Когда мы закончим разговор.

Рэндалл крякнул в знак согласия.

— Что хочешь знать?

— Какой была Мара, когда ты ее знал?

- Чертовски раздражающей. Я никогда не хотел, чтобы в доме был еще один ребенок. Мои мальчики были достаточно плохими. И неблагодарная девочка — она ест мою еду, носит одежду, которую я ей купил, и у нее хватает наглости прятаться по дому и пристально смотреть на меня. К тому же она и ее мама все время занимались этим, как кошки, чертовски визжали и поднимали шум.

- Вы видели какое-нибудь раннее свидетельство ее таланта?

Рэндалл усмехается. - Рисование картинок теперь должно стать работой? Не заставляй меня смеяться. Она чертовски ленива, как и ее мать.

Я не жду от этого человека какого-либо реального понимания. Меня интересует только одна информация, и я буду разыгрывать эту загадку, пока не получу ее. Остальное — лишь масло в огонь. Хотя я не могу позволить ему увидеть хоть малейший намек на ярость, разгорающуюся во мне с каждым словом, вылетающим из его отвратительного, пропитанного никотином рта.

- Ты сказал, что у нее были плохие отношения с матерью?

Чертовы сучки ненавидели друг друга. Тори хотелось бы, чтобы она никогда не была у нее. Говорила это все время. Я сказал ей, чтобы она отвезла ее к какому-нибудь родственнику, но некому было ее отвезти. Кроме того, в Тори было что-то странное.

- Что ты имеешь в виду?

- Она безостановочно говорила всякую ерунду. Но она была одержима чтением своих дневников и текстовых сообщений. Она носила одежду Мары и ее духи. Особенно вокруг меня.

У меня тикает челюсть.

— Она думала, что это привлечет тебя?

- Черт, если я знаю. Она ревновала до чертиков. Всегда кричала на меня, если думала, что я смотрю на Мару.

Это самая деликатная часть, где мне нужно вытащить приманку, не спугнув рыбу.

Я издаю тихий смешок, который говорит мужчине, что разговоры в раздевалке на столе.

— Ну… Тори не становилась моложе.

Рэндалл фыркает. — Это чертовски точно.

- А Мара достаточно хорошенькая…

Рэндалл делает большой глоток пива, вытирает рот тыльной стороной ладони и тихо рыгает. Затем он наклоняется вперед, пристально глядя на меня своим налитым кровью взглядом.

- Эта женщина позволила бы мне сделать с ее дочерью что угодно. Она предложила ее, когда поняла, что я действительно ее брошу. Прямо сказала мне, что я могу забрать ее.

Я сохраняю дружелюбную ухмылку на своем лице, говорю тихо и весело.

— Почему ты не поддержал ее? Или, может быть, ты…

- К тому времени оно того не стоило. Эта сучка собиралась бросить меня в тюрьму. А дочка вся в проблемах. Чертова неудачница. С ней что-то не так. Она какая-то тупица…

Он замолкает, переводя взгляд на мою верхнюю губу, которая изгибается в рычании, которое я не могу сдержать. Мне приходится превратить это в смех, который получается резким и пронзительным.

— Ты не говоришь.

- Ага. Рэндалл делает еще один глоток пива, закрывая лицо, и снова садится в кресло.

Я предупредил его. Не мог держать себя в руках. Я чертовски неряшлив.

Где старый Коул, когда он тебе нужен?

Я делаю длинный и ровный вдох. Намеренно замедляю пульс. Отбросив все мысли о Маре, мирно спящей в отеле. Сокрушая свою ярость и тошнотворное чувство отвращения, которое грозит захлестнуть меня каждый раз, когда я смотрю на самодовольное лицо Рэндалла.

Я очищаю свой разум от всего, кроме цели.

Когда я это делаю, старый Коул уже ждет меня.

Привет, старый друг.

Комната обостряется. Гопот вокруг меня распадается на отдельные разговоры. Я чувствую запах хмеля в пиве Рэндалла и замечаю пятно от соснового сока на его левом рукаве — свидетельство того, что он недавно был в лесу.

Я практически слышу, как бьется его сердце.

Я снова наклоняюсь вперед, снимаю кепку и пробегаю рукой по волосам.

— Возможно, ты прав, — говорю я заговорщицким тоном. - Я знаю о ней одну чертову вещь. Мой босс не разрешил мне это распечатать, и это чертовски жаль.

Рэндалл не может этому сопротивляться. Он тоже наклоняется вперед, стоя на коленях, сверкая поросячьими глазками.

Все любят секреты.

- Что это такое?

Я оглядываюсь вокруг, словно проверяя, чтобы нас никто не услышал. Я уже чертовски позаботился о том, чтобы эта будка в углу была вне поля зрения, но она дает должный эффект.

- Думаю, Маре некоторое время назад понадобились деньги. Она снимала порно.

- Что она сделала?

Рэндалл пытается вести себя хладнокровно, но я слышу, как у него перехватывает дыхание. Я вижу, как его толстая рука сжимает бутылку пива.

- Ага. Какая-то мерзкая, грязная херня. Она выкупила его в студии и не хочет, чтобы кто-нибудь заполучил его, но ты знаешь, Интернет никогда не забывает.

- Ты нашел это?

Я ухмыляюсь, коренные зубы скрипят сзади. — Ты чертовски прав, я так и сделал.

Теперь я сижу, торжествуя, попивая свой напиток. Ожидание того, что, как я знаю, обязательно последует.

Еще одно долгое молчание Рэндалла. Затем тихое, настойчивое бормотание:

- Думаешь, ты мог бы послать это мне?

— Оно у меня есть на флешке в отеле. Я делаю еще один глоток пива, позволяя ему корчиться. Наблюдая, как румянец поднимается по его шее. Затем я выставил настоящую приманку: ту, перед которой он не сможет устоять. - Какая-то сумасшедшая херня в каком-то школьном наряде…

Ему это нужно сейчас. Он должен это иметь.

- Ты можешь прислать мне копию, не так ли?

- Похоже, мы ведем переговоры.

Я улыбаюсь ему с достаточной неряшливостью, чтобы казаться искренней.

- У тебя есть что-нибудь для меня? А как насчет отца Мары — ты знаешь, где он живет?

- Я даже не знаю его имени, — ворчит Рэндалл. - Тори никогда не говорила о нем.

Блин.

- Ну, мне нужны фотографии для статьи. Любые старые фотографии, ежегодники, письма…

- Я ничего такого не держал, — усмехается Рэндалл.

- Очень жаль.

Я делаю вид, что отказываюсь от этой идеи.

Рэндалл не может отказаться от приза. Он облизывает губы, сжимая пиво, как гранату. Потом он о чем-то думает.

-У меня есть фотография ее мамы, трахающей какого-то нациста.

Я ухмыляюсь.

- Это похоже на сделку. Принесите его в мой номер в отеле.

- Неа.

Рэндалл качает головой.

-Я не могу ехать так далеко. Я снял хижину в пятнадцати минутах отсюда. Ты можешь следовать за мной.

- Даже лучше.