Дьявола не существует

2

Коул

Когда мы возвращаемся с шопинга, Мара набрасывается на меня, усаживает в ближайший шезлонг и говорит: — Теперь моя очередь, — своим хриплым голосом.

Если бы я мог описать, то влечение, которое я испытываю к ней, и то, как оно затмевает все, что я когда-либо чувствовал раньше, я бы сказал, что Мара просто... грубая. В ней есть край грубости, дикости, пренебрежения.

Даже если мне не нравятся некоторые аспекты ее личности - например, то, как она грызет ногти, — все это становится приправой, которую я жажду больше, чем любую безвкусную и идеальную красоту.

Художник во мне желает того, что действительно уникально. Наклон вздернутого носа Мары, ее дикая россыпь веснушек, лисий наклон глаз, соотношение нижней и верхней губ... эти пропорции настолько преувеличены, что должны быть неправильными. Но вместо этого они не могут быть более правильными.

Она смотрит на меня, дикое создание. Не домашнее животное в неволе... Я заманил ее сюда, но еще не приручил к своей воле.

Я откидываюсь на подушки, раскинув руки по деревянным панелям, и смотрю на нее сверху вниз. Наблюдаю за ее работой.

Она расстегивает мои брюки и смотрит мне в лицо, ее снежно-серые глаза заигрывают с моими. Она улыбается, облизывая губы в предвкушении, ее пальцы шарят по молнии.

Ее возбуждение разжигает мое, как огненный смерч. Чем сильнее ее желание, тем сильнее пульсирует мой член, жаждущий прикосновения ее языка.

Закат, проникающий через окна из пластинчатого стекла, окрашивает ее кожу в розовый, персиковый и золотой цвета. Ее волосы светятся, как электрические нити. Кажется, она светится энергией и светом.

Дома она надела одно из платьев, которые я купил для нее, - из светлого льна, мягкое и облегающее ее плечи.

Мой член вырывается наружу, едва не ударяя ее по лицу. Мара подпрыгивает и разражается восхищенным смехом. Когда она счастлива, ей так легко смеяться. Каждая горловая нота проходит по моему позвоночнику, как по шкале.

Она проводит кончиками пальцев по головке моего члена, дразня меня. Ее руки выглядят обнаженными - голые и без украшений, без колец и лака. Ногти испачканы чернилами и краской.

Ее рот находится в нескольких сантиметрах от меня, частично приоткрыт, кончик языка высунут, чтобы игриво потанцевать вокруг зубов.

Ее губы распухли, как синяк. Мне так хочется почувствовать, как они сомкнулись вокруг моего члена. Я могу взорваться, как только они коснутся меня.

Мара высовывает язык и нежно проводит им по чувствительной нижней стороне моего члена. Ощущение такое, будто она протягивает проволоку по всей длине языка, а затем зажигает ее.

Она обхватывает головку моего члена своим теплым, бархатистым ртом.

Я издаю звук, которого никогда раньше не издавал. Мой мозг выходит из черепа и парит в воздухе на несколько дюймов.

Она сосет медленно, нежно, кажется, целую вечность. Она не пытается заставить меня кончить. Она делает мне минет, как будто намерена делать это всю ночь напролет.

Я смотрю на нее сверху вниз. Ее глаза закрыты в спокойном удовлетворении. Ее ухо прислонено к моему бедру. Возможно, она и спит, если бы не теплое, ровное давление ее рта, облизывающего, скользящего, сосущего.

Произошла какая-то ошибка: Я умер, рай существует, и меня туда пустили.

После долгой, блаженной вечности я начинаю кончать. Пока я дрейфую в этом мечтательном, вечном оргазме, Мара ни на секунду не прекращает сосать.

Наконец она поднимает голову и смотрит на меня.

Я спрашиваю ее: — Как тебе удавалось делать это так долго?

Она пожимает плечами. — Мне нравится. Это приятно.

— Я знаю, что это приятно, — говорю я. — Для меня. А челюсть не болит?

— Иногда, — говорит она. — Но я просто меняю угол или глубину. Чем дольше я это делаю, тем чувствительнее становятся мои губы, язык и горло. Чем лучше ощущения, тем дольше я могу это делать.

Я пытаюсь понять, что она имеет в виду.

— Ты хочешь сказать... что тебе так лучше.

— Да, — говорит Мара, прищурившись на меня, как будто это очевидно.

Это не очевидно, и я, должно быть, выгляжу смущенным, потому что она хмурится и говорит: — Тебе не приятно, когда ты ко мне прикасаешься?

— Да… — Я делаю паузу, пытаясь сформулировать то, о чем никогда не задумывался. — Мне нравится то, как это действует на тебя. То, как ты подвластна мне. Если я могу заставить тебя почувствовать удовольствие, я могу заставить тебя сделать все, что захочу. Когда я получаю то, что хочу, я могу часами есть твою киску.

— Значит, когда ты сосешь мои сиськи, ты делаешь это для меня, потому что это сводит меня с ума. А не потому, что твоему языку приятно, — говорит Мара.

— Именно так.

Мы смотрим друг на друга так, будто только что обнаружили, что один из нас говорит по-испански, а другой - по-португальски.

Медленно Мара забирается ко мне на колени, усаживая меня в шезлонг. Она стягивает с себя льняное платье, позволяя ему упасть на пол позади нее. Под ним на ней только облегающие кружевные стринги, без лифчика.

Ее обнаженная грудь находится прямо перед моим лицом, маленькая, круглая, мягкая и спелая.

Ее маленькие тугие соски, коричневые, как ее веснушки, пронизаны серебряными кольцами.

Обхватив ладонью основание моего черепа, Мара притягивает мою голову к своей груди.

— Зажми рот вокруг моего соска, — говорит она.

Покрасневший от долгого оргазма, я не думаю и не планирую. Я только подчиняюсь.

— Пососи мои сиськи, — говорит Мара. — Мягко. Медленно. Почувствуй, как они ощущаются во рту, на языке.

Мой рот приникает к ее груди и берет в рот весь сосок. Его жесткий кончик с камешками плотно прилегает к моему языку. Круглая выпуклость ее груди приятно прижимается к моим губам. Ее кожа пахнет пьянящими духами, которые Мара выбрала в магазине, выбрала те, что возбуждали меня больше всего, а я не произнес ни слова.

Я сосу ее грудь, стараясь подавить желание посмотреть на ее лицо, чтобы оценить, насколько эффективно я действую. Я закрываю глаза, сосредоточившись на собственных ощущениях. Пусть меня ведут тихие звуки ее стонов и плотное прилегание ее талии к моим рукам.

Ее сосок набухает у меня во рту, согреваясь и размягчаясь от моего языка. Серебряное кольцо остается холодным и неизменным, как лед, который никогда не растает.

Медленно я усиливаю давление, но не потому, что чувствую, как Мара сильнее насаживается на мой напрягшийся член, а исключительно ради удовольствия сосать сильнее.

Мара приподнимается, а затем опускается на мой член, ее кружевные стринги оттягиваются в сторону. Ее киска мокрая, настолько, что я чувствую ее на своих бедрах. Она так близка к кульминации, что уже скачет на мне, пускаясь в галоп.

Я отпускаю ее грудь и беру в рот другую, сильно посасывая, опустошая ее, стараясь впихнуть в рот как можно больше. Серебряное колечко, как зубчик вилки или губа бокала, подает мне ее сосок.

Ощущения доставляют удовольствие, как еда, как питье. Я пожираю ее. Заглатываю ее.

Мара начинает кончать. Она сжимает мой затылок, сильнее прижимает мой рот к своей груди, насаживается своей киской на мой член.

Я заглатываю ее грудь. Когда я наполняюсь до краев, я взрываюсь внутри нее.

Через некоторое время мы все еще сидим на диване в той же позе. Голова Мары лежит на моем плече. Я легонько провожу кончиками пальцев по ее позвоночнику.

Видно, что ей это нравится - ее тело тяжелое и сонное, ее тихие вздохи щекочут мне ухо.

Я не думаю об этом. Я сосредоточен на ощущении ее кожи под моими пальцами. Ее тепло и мягкость.

Когда Мара наконец поднимает голову и садится обратно на мои бедра, серебряные кольца на ее груди сверкают в лунном свете. Мы еще не включили ни одной лампы. Звезды отражаются на стеклянном океане под нами, как будто половина из них упала в воду.

Я говорю: — Эти кольца - единственная полезная вещь, которую Шоу когда-либо делал.

У Мары открывается рот, и она разражается возмущенным смехом.

— Это просто кошмар! — кричит она.

— Да заткнись ты, — говорю я. — Тебе они тоже нравятся.

Мара сильно хлопает меня по плечу, не в силах скрыть, что я прав.

— Почему? — спрашиваю я.

Она задумывается.

— Они мне идут. Мне нравится, как они ощущаются. И странным образом, какой бы ужасной ни была та ночь, она привела меня к тебе. Ценность ужасных вещей в том, что ты из них делаешь. Пока ты жив, ты все еще можешь превратить дерьмо в золото.

— Ты рада, что ты здесь? — спрашиваю я, пристально вглядываясь в ее лицо. Я хочу знать правду, что бы она ни сказала.

— Да, — тихо отвечает Мара, не задумываясь.

— Почему?

Я думаю, что дело в том, что я приношу ей: деньги, одежду, связи, оргазмы.

Мара ухмыляется.

— Я же тебе говорила. Это интересно. И я ненавижу скучать.

— Я тоже, — говорю я, не менее увлеченный этой темой, чем Мара.

— Я действительно чертовски ненавижу это.