Она шла одна. В руках — факел, пламя которого дрожало, словно боялось пути впереди. На плечах — тёмная шаль, не способная согреть. Но остановиться она не могла.
Отец умирал. Жениха, за которого её собирались выдать, убили — хладнокровно, будто он был пешкой в чужой игре. Союзники клана разбежались, враги смыкали кольцо. Всё рушилось. У Верны не осталось ничего, кроме отчаяния и последней надежды.
С детства ей рассказывали предание рода о том, кто спал в этих землях. О хищнике, страшнее любой армии. О том, кто некогда был последователем величайшего вампира в истории. Говорили, он пил кровь царей и богачей, взглядом сводил людей с ума. Но однажды отказался от власти и жажды. Сам похоронил себя, чтобы больше никогда не проснуться.
Для одних он был сказкой, для других — символом гордыни. Для неё — последним шансом.
Ворота замка стояли распахнутыми, ржавые петли скрипели на ветру. Двор зарос сухими травами, окна зияли пустотой. Здесь когда-то звучали пиры, играла музыка, гремели войны. Теперь остались лишь руины, которые сама ночь сторожила от живых.
Она пересекла порог. Воздух внутри был тяжёлым, влажным, пропитанным временем. Пыль висела, как тени прошлого.
— Это безумие… — прошептала она. Голос прозвучал слишком громко, и ей стало страшно от самого себя.
Она двигалась по коридорам медленно, вслушиваясь в каждый звук. Каменные своды глотали шаги, но казалось, кто-то идёт за ней. Отблески факела выхватывали из тьмы ржавые доспехи, оборванные гобелены, потемневшие картины. Лики забытых предков смотрели на неё с укором:«Ты пришла туда, куда никто не смел».
Перед глазами встал отец, лежащий на постели. Его голос, слабый, но твёрдый:
— Твоя кровь — наша сила. Не дай ей пропасть. Клан может исчезнуть, Верна. Наше спасение — в договоре, заключённом моим пра-прадедом с этим существом. Он поклялся, он в долгу перед нами. Но за триста лет он убил каждого, кто приближался к его склепу. Я боюсь за тебя, дочь. Прости, что не могу защитить.
Слёзы стояли в его глазах. Ей тогда казалось — это безумие. Но теперь, ступая по этим коридорам, она знала: выбора нет.
Впереди открылся главный зал. Колонны уходили во мрак. Сквозь дыры в потолке падали струи лунного света. В центре возвышался саркофаг — каменный, тёмный, покрытый символами, чьё значение давно забыто. Его бока украшали сцены битв и жертвоприношений, истёртые временем.
Верна приблизилась. Колени дрожали, сердце било в груди, как в клетке. Она обхватила крышку обеими руками и толкнула. Камень заскрежетал. Тяжесть была невыносимой — руки дрожали, дыхание сбивалось, но она упёрлась изо всех сил. Медленно, рывками крышка подалась, и внутри открылся покой.
Он лежал там. Красивый и страшный, словно статуя из мрамора. Лицо безупречно, губы сомкнуты, черты застыли в вечном сне. Но в этой неподвижности чувствовалась угроза — спящий хищник.
Верна достала кинжал. Лезвие блеснуло в свете факела. Она резанула ладонь, кровь потекла алым ручьём. Дрожащими пальцами приоткрыла его губы и позволила каплям стекать внутрь.
Сначала — тишина. Лишь холод сковывал воздух. Она уже думала, что легенда — ложь. Но потом его грудь дрогнула.
Глаза распахнулись. Чёрные, бездонные, полные ярости и голода.
Он вдохнул — рывком, будто мир насильно втолкнул в него жизнь. В то же мгновение пальцы сомкнулись на её горле. Сталь его хватки прижала её к стене, так что воздух вышибло из лёгких. Факел упал, и тени метнулись по залу.
Она захрипела, в глазах заплясали искры.
— Я… из рода Антек… договор… — срывающимся голосом успела вымолвить.Он замер, но не отпустил. Его лицо исказила мука, тело напряглось, будто невидимая сила сдерживала его. Вены проступили на висках, челюсти стиснулись. Он боролся — с ней или с собой.
Верна, хватая ртом воздух, выкрикнула хрипло:
— Это договор! Я исполню его… моя кровь за одну позьбу!Он смотрел на неё, и в его взгляде не было ни желания, ни благодарности. Только холодное отвращение. Медленно, с явным усилием, его пальцы разжались. Она рухнула на каменный пол, кашляя и хватая воздух.
Он стоял над ней. Сильный, величественный, страшный. Тьма будто стекала по нему, подчёркивая каждое движение.
— Договор… — его голос был низким, глухим, словно пробивался сквозь толщу веков. — Ты осмелилась разбудить меня ради этого?
Верна подняла на него глаза, в которых стоял страх и отчаяние.
— Мне больше нечего терять. Если это безумие — я выбрала его.Его губы изогнулись в слабой, едва заметной усмешке — не от удовольствия, а от презрения.
И всё же он не убил её.
Каменная плита соскользнула окончательно. Он поднялся из саркофага так плавно и стремительно, что Верна не успела осознать, как оказался рядом. Его тень легла на неё тяжёлым покрывалом.
Каждый его шаг звучал в тишине, как приговор. Она отступала, пока холодная стена не коснулась её спины.
— Ты дрожишь, — его голос был низким, глухим, будто сквозь толщу веков. — И правильно делаешь. Тебе следовало бы бояться сильнее.
Он приблизился ещё. Она чувствовала запах камня, пыли… и чего-то иного — металлического, медного, как вкус крови на языке.
— Ты разбудила меня, — продолжил он, заглядывая в её глаза так близко, что ей стало трудно дышать. — Чтобы решить очередной человеческий конфликт? Это смешно. Жалко. Эгоистично.
Его усмешка была холодной, как клинок.
— Я лёг сюда, чтобы больше никогда не проснуться. Мне тоже нечего терять. Ты не понимаешь, глупая девчонка? Я устал. Войны, интриги, жадные руки, тянущиеся к власти. Люди никогда не меняются. Алчные. Подлые. Бесполезные.
Он наклонился ближе, и его шёпот скользнул вдоль её щеки, холодный, как лезвие:
— Скажи… какой сейчас год?
— 1***, — выдохнула Верна, не сводя с него взгляда.
Его глаза сверкнули чёрным огнём.
— Триста лет, — произнёс он медленно, словно пробуя слова на вкус. — И за триста лет — ничего не изменилось. Те же войны. Та же жадность. Те же люди, готовые продать кровь и душу ради власти.
Его пальцы скользнули по её щеке, но не нежно — как у охотника, проверяющего добычу.
— Ты надеялась, что я стану твоим оружием? — он усмехнулся. — Ты глупая? Или просто отчаявшаяся?
Сердце Верны билось так сильно, что казалось, он слышит каждый удар. В груди росла паника. Может, отец ошибался. Может, она зря открыла этот саркофаг. Может, смерть была бы милосерднее.
Но её ноги не двигались. Её голос не подчинялся. Она стояла, как загнанная в угол зверушка, а он — как хищник, который тянет удовольствие, прежде чем разорвать.
— Отвечай, — его голос стал резче. — Ты действительно веришь, что я изменю твой мир?
— Ты молчишь, — его голос потемнел, стал тяжелее, словно раскат грома. — Значит, не уверена.
Он шагнул ближе. Его ладонь легла на её горло и мягко, почти лениво, прижала к стене. Не так, чтобы лишить воздуха, — но достаточно, чтобы сердце взвилось в панике.
— Смотри на меня, — приказал он, и его глаза пронзили её до костей. — Я вижу каждую мысль. Ты боишься. Ты не понимаешь, что связала себя с тем, кого сама же не в силах удержать.
Верна сжала губы, но не отвела взгляда. Страх душил, колени подгибались, и всё же она не опустила голову.
— Я… не отступлюсь, — её голос сорвался, но слова прозвучали твёрже, чем она сама ожидала.
Его губы дрогнули в презрительной усмешке.
— Маленькая мышка, — прошипел он, наклоняясь ближе. — Ты настолько глупа, что сама отдаёшься зверю. Знаешь, почему это смешно? Потому что ты даже не представляешь цену.
Его пальцы чуть сильнее сжали её горло. Она всхлипнула от нехватки воздуха, но не отстранилась.
— Договор… — его голос стал почти насмешливым. — Ты знаешь его суть? Я обязан исполнить одну твою просьбу. Одну. Но ты правда думаешь, что всё так просто?
Он склонился к её уху, холодное дыхание скользнуло по коже.
— Цена для такой, как ты, будет слишком высока. Ты женщина… достаточно красивая. Желать такого, как я, до конца своей жизни — это то, на что ты готова?
Она не сразу поняла смысл слов. Сердце колотилось так сильно, что казалось, её выдаёт каждый удар.
— Я… не… — голос дрогнул, и она прикусила губу.
— А я, — его глаза вспыхнули темнее, — нигде не обязывался сохранять жизнь тому, кто воспользуется этим правом.
Он резко придвинулся ближе. Их тела почти соприкоснулись, и Верна замерла, прижатая к холодному камню, с его рукой на горле.
— Отступать, — произнёс он, — ты явно не собираешься.
В его взгляде мелькнуло нечто другое — как будто что-то щёлкнуло внутри него при виде её дерзости. Но мгновение прошло, и осталась только тьма.
Его нос скользнул вдоль её щеки. Он втянул воздух и прошептал:
— Ты приятно пахнешь.
Сердце Верны билось так, что грудь вздымалась под его взглядом.
— Сейчас, — сказал он медленно, каждое слово как капля яда, — если ты произнесёшь хотя бы одно «нет», договора не будет. Я выпью твою кровь — и на этом всё.
Он чуть сильнее сжал её горло, заставив её голову откинуться назад.
— Я буду пить твою кровь. Да или нет?
Воздух вырывался из её груди рывками. Она молчала, губы дрожали.
— Отвечай, — его пальцы скользнули выше, к её лицу, крепко сжав подбородок.
— …Да, — выдохнула она почти беззвучно.
Он прищурился.
— Ты будешь вожделеть меня до последнего своего вздоха. Согласна?
Слёзы обиды выступили в её глазах. Она закусила губу так сильно, что почувствовала вкус крови, но всё же выдавила:
— Да.
Его ладонь опустилась на её талию, скользнула ниже, прижимая её к себе. Он наклонился так близко, что его губы почти касались её.
— Тогда ты принадлежишь мне, — прошептал он ей прямо в губы.
Верна замерла. Тело охватил жар, дыхание стало рваным. Она ждала поцелуя…
Его губы зависли у самых её, дыхание обжигало. Она не дышала, ждала — ещё миг, и он коснётся её рта…
— Да… — выдох сорвался у неё сам, но было уже поздно.
Он резко склонился к её шее.
Острые клыки прорезали кожу. Боль вспыхнула острой молнией, она вскрикнула, пальцы инстинктивно вцепились ему в плечи. Но вместе с болью нахлынуло другое — жар, хлынувший по венам. Тело предало её, и крик сорвался в стон.
Он пил жадно, слишком глубоко, словно умирал от жажды все эти века. Каждая новая тянущаяся секунда рвала её изнутри — между ужасом и наслаждением. Её голова закружилась, дыхание стало прерывистым, а бедра сами подались навстречу его телу.
— Достаточно… — выдавила она, но он не отстранился. Его ладонь крепче вжалась в её талию, другая удерживала её голову, не позволяя оттолкнуть.
Она ощущала, как он пьёт её жизнь, и вместе с тем — что-то иное, невидимое, но не менее страшное: будто он забирал её волю, вплетал её в себя.
— Пожалуйста… — шёпот сорвался с её губ, но уже не звучал как протест. Скорее как мольба, как признание в чем-то запретном.
Он вдруг оторвался. Его губы были в крови, дыхание — тяжёлым, а глаза горели чёрным пламенем.
Она едва держалась на ногах. Голова моталась, сердце колотилось, тело горело.
— Теперь ты в моей власти, — сказал он, так близко, что её губы ощутили вибрацию его голоса. — С этого момента — навсегда.
Верна хотела возразить, но язык не слушался. Тело сдалось раньше неё самой. Мир начал меркнуть.
Последнее, что она почувствовала, — это его руки, удерживающие её, когда ноги подломились. Его холодное, но надёжное прикосновение.
И тьма.