Ее кровь, его тьма

Глава 44

— Верна, любимая моя, — его голос был мягким, почти шепотом, но в нём слышался странный оттенок задумчивости. — Ты когда-нибудь думала о том, что хотела бы детей?

Неожиданный вопрос пробрал меня до глубины. Его грудь всё ещё касалась моей, дыхание обжигало кожу. А в голове, словно эхо, отразились эти слова:дети…

— А у нас… они могут быть? — спросила я осторожно, почти не веря, что сама это произношу.

Он провёл пальцами по моим волосам, убирая прядь с лица, и улыбнулся едва заметно — грустно, с теплом.

Я замолчала. Мой взгляд скользнул по его лицу, по губам, по линии шеи. Я пыталась представить — как могла бы выглядеть наша жизньесли бы.

— Если с тобой, — сказала я тихо, — то я смогу жить и без детей. А как ты смотришь на то, чтобы… усыновить ребёнка?

Он на мгновение задумался, и я видела, как перед его глазами будто ожили какие-то далёкие воспоминания.

— Если ты хочешь, сладкая, — наконец ответил он, — я не против. Когда я был ещё человеком, у меня было трое детей.

Я замерла, не ожидая услышать это.

— Да, — он улыбнулся, но в его глазах вспыхнула грусть. — Все они выросли замечательными людьми. Но я видел, как они умирают от старости.

Я слушала и не могла оторвать взгляда. Передо мной сидел не просто мужчина — вечность в человеческом обличии. Я чувствовала, как сжимается горло, как в груди рождается нежность, почти материнская.

— Михаэль, — прошептала я, касаясь его лица. — Я влюбляюсь в тебя ещё сильнее. Я счастлива знать о тебе это. Расскажешь мне ещё что-нибудь из своей жизни? Мне интересно.

Он улыбнулся, притянул меня к себе и поцеловал в висок.

Я улыбнулась. Его слова прозвучали как обещание — вечность, в которой можно говорить, слушать, дышать вместе.

— Ты совсем перестал называть меня мышкой, — заметила я, едва заметно прищурившись.

Он тихо засмеялся.

— Может быть, — ответила я с лёгкой обидой, но в голосе звенела улыбка.

— Скажу тебе по секрету, — он наклонился ближе, его дыхание щекотало мою шею. — Когда я называю тебя мышкой, я либо злюсь, либо хочу подразнить тебя.

— Ах так… — я смеясь толкнула его в плечо. Он ответил мгновенно — схватил меня за талию, притянул к себе, и я оказалась снова под ним.

— Да, сладкая, — произнёс он, глядя прямо в глаза. — Когда ты злишься, ты так прекрасна. И меня это очень заводит.

Я выгнулась, чувствуя, как по телу пробегает жар.

Он зашипел, тихо, почти мурлыкнул. Его глаза сверкнули тёмным огнём.

Я удивлённо подняла брови.

Он усмехнулся, и в его взгляде мелькнула искра озорства.

Я не знала, как реагировать. Он говорил так спокойно, с таким спокойным вызовом, что у меня просто не осталось слов. Но я чувствовала, как его уверенность обезоруживает.

Я коснулась его груди, чувствуя ровное, сильное дыхание.

Он рассмеялся, и его смех был мягким, бархатным, будто вечерний ветер.

Я улыбнулась.

Он ничего не ответил. Просто снова склонился ко мне. Его губы коснулись моих, и всё остальное исчезло.

***

Он выписал мне какие-то эликсиры, пахнущие железом и травами, сказал, что пару недель лучше не перенапрягаться и не переживать никаких эмоциональных потрясений. Его голос звучал как приговор, но в нём было что-то успокаивающее — будто он знал, как хрупок тот мостик, по которому я вернулась из небытия.

Михаель меня окружил такой заботой, что иногда я уже стала задыхаться от этого. Казалось, он заранее предугадывал каждый мой шаг — стоило потянуться к кружке, он уже подавал её, стоило сделать вдох, он спрашивал, не тяжело ли дышать. Я пыталась шутить, но в глубине души чувствовала — в его заботе есть не только нежность, но и страх. Он боялся снова потерять. И я терпела всё, хотя иногда хотелось расправить крылья.

— Только две недели, — предупредила я его однажды, притворно нахмурившись, когда он вновь запретил мне вставать слишком рано. — Терплю ровно столько.

И в один прекрасный день, после обеда, он сообщил мне, что его сестра нашла моего брата.

Моей радости не было предела — будто кто-то внезапно распахнул окно в душной комнате, впуская свежий воздух. Сердце ухнуло куда-то вниз, и от этого легкого, почти болезненного толчка я поняла, что жила все эти месяцы лишь на надежде.

Но радость сменилась тревогой: ему нужно было уехать на пару дней, чтобы решить вопрос с братом, а заодно и с производством.

Я поняла, что настолько привыкла к нему, что оставаться одной уже было как-то противоестественно. Комната без него казалась больше, воздух — холоднее, даже стены, казалось, слушали, когда он уходил.

— Я вернусь очень быстро, милая моя. Не грусти, — его голос звучал мягко, но в нем чувствовалась та уверенность, что могла заставить поверить даже в невозможное.

Я не хотела отпускать его из объятий. В них я чувствовала себя в безопасности, словно всё вокруг не могло прикоснуться к нам.

Я отстранилась на секунду, растерявшись:

— Ну, у меня есть ещё одна особенность, — его улыбка была той самой — дразнящей, вампирской, когда кажется, что он говорит правду и в то же время играет.

И я в первый раз по-настоящему задумалась: а должна ли я рассказывать хоть кому-то, что он вампир? Сердце дрогнуло, словно опасаясь ответа.

— Реши сам, а я доверюсь в любом твоём выборе. Я сейчас с тобой, ты мой мужчина. Примет это брат или нет, не имеет значения.

Он посмотрел на меня с какой-то долей уважения — взгляд стал мягче, в нём отразилось нечто, похожее на гордость. А я ощущала в нем силу, которой можно было довериться без остатка, даже если мир вокруг рухнет.

— Я рад, что люблю такую прекрасную женщину, — сказал он и поцеловал меня ещё раз, так бережно, будто боялся нарушить магию момента.

И со словами:

Воздух будто дрогнул от его ухода, и я долго стояла посреди комнаты, глядя туда, где ещё миг назад стояла его фигура. Всё вокруг стало тише, даже часы, казалось, замедлили свой ход.