Ее кровь, его тьма

Глава 2.

Она очнулась медленно, как будто выныривала из глубокой воды. Сначала было лишь ощущение — мягкость под телом, тяжесть век и ломота во всём теле. Потом — слабый запах пыли.

Верна открыла глаза. Над ней тянулся высокий потолок, потрескавшийся от времени. Комната была мрачной, пустой, с облупившимися стенами и серым налётом вековой запущенности. Но там, где она лежала, простыни были свежими, словно только что постелены. Чистое пятно в сердце разрухи.

Она лежала на огромной кровати. Её собственное дыхание казалось тяжёлым, тело — слишком слабым, чтобы подняться. Мысль пришла сразу:я жива. Но следом врезалась другая:зачем он оставил меня живой?

Сердце кольнуло воспоминанием — его клыки, боль, горячий прилив, и тьма, накрывшая её, как волна. Она сжала простыню пальцами, пытаясь унять дрожь.

— Ты проснулась.

Голос раздался за спиной, низкий и спокойный, но с той самой тягучей силой, от которой сердце сбивалось с ритма.

Она не успела обернуться — он сам вышел из тени, обходя кровать. На его руках был поднос.

— Ты спала двенадцать часов, — сказал он, ставя его на край. На блюде стояла кружка, ломоть хлеба, кусок мяса и что-то ещё — простая еда, но где он её взял, она и представить не могла.

Верна с трудом повернула голову. Смотрела то на еду, то на него. И не знала, чего страшиться больше.

Что теперь будет? Понимала ли я, на что шла?

Слёзы выступили на глазах сами собой. Не от обиды даже, а от бессилия.

Он заметил.

— Похоже, ты поняла всю серьёзность ситуации, — тихо произнёс он. — Но поесть тебе всё равно придётся. Мы теперь связаны клятвой.

Он сел на кровать, подхватил её и прижал к себе, позволяя её голове опереться о свою грудь. Его ладонь была холодной, но держал он её бережно. Взял ложку и поднёс ко рту.

— Открой рот.

Верна попыталась проглотить слюну, но ком встал в горле. Она отвернулась, уткнувшись лицом в его грудь. Горячие, предательские слёзы покатились по щекам.

Она вцепилась руками в его рубашку, как будто он был последним, за что можно держаться. Рыдала тихо, сдавленно, но слёзы лились без конца.

Он замер. Ничего не сказал. Просто отложил ложку и смотрел куда-то поверх её головы. Молчал, давая ей выплакаться.

Всё внутри Верны рвалось наружу — отчаяние, горечь, потеря. Отец, жених, клан, её собственная жизнь — всё смешалось в один чёрный ком. Она рыдала, как будто вырывала это из себя.

И только тогда, когда дыхание стало тише, она почувствовала его руку. Осторожную, странно неловкую, скользнувшую в её волосы. Он не говорил ни слова. Лишь поглаживал.

Жаль ли ему меня?— мелькнуло у неё. Но ответить было невозможно. Этот человек — или зверь? — слишком давно разучился жалеть.

И всё же в его движениях не было злобы. Скорее — холодный интерес, как будто он наблюдал за явлением, которое давно забыл.

— Сколько бы ты ни плакала, — наконец произнёс он, и в его голосе снова зазвенела сталь, — тебе всё равно придётся поесть.

Её всхлипы стихли. Она подняла на него покрасневшие глаза. И впервые заметила: он был рядом, он не оттолкнул её, не наказал за слабость. Но и тепла в его взгляде не было. Только неизменное, тяжёлое внимание.

Она вытерла глаза тыльной стороной ладони. Голос сорвался хрипло:

— Я… поем. Но сначала… мне нужно…

Она смутилась, щеки вспыхнули, но всё же договорила:

— …в туалет.

Она попробовала встать — и тут же рухнула обратно на простыни. Ноги отказались держать.

Его руки подхватили её прежде, чем она ударилась о пол. Он поднял её, словно она ничего не весила.

— Вряд ли здесь остались удобства, подходящие для таких, как ты, — сказал он, не глядя на неё. — Но посмотрим.

Он донёс её до старой двери, приоткрыл

Она кивнула и вошла. Комната и правда напоминала старую ванную: каменные чаши, остатки ржавых труб, зеркало в трещинах. Всё покрыто пылью и временем.

.

Когда она вышла, он снова подхватил её и вернул на кровать.

— Ты слишком слаба, — сказал он и усадил её, устроив подушки за спиной. Пододвинул поднос. — Ешь.

Он снова взял ложку, и на этот раз она не сопротивлялась. Голод победил.

Первую ложку она проглотила с трудом, ком всё ещё стоял в горле. Но потом тело напомнило ей, что оно живое. Она ела медленно, но не отводила взгляда от него.

Он сидел рядом, чуть откинувшись в кресле, и наблюдал. Не мигая, не отводя взгляда, будто изучал каждое её движение.

— Тебе нравится смотреть? — не выдержала она, её голос был почти шёпотом.

— Я должен знать, выживешь ли ты, — просто ответил он. — Иначе договор потеряет смысл.

— Я думала, тебе всё равно.

Он чуть склонил голову, усмехнувшись уголком губ.

— Всё равно, мышка. Но я привык доводить до конца начатое.

— Не называй меня так, — она сжала ложку в пальцах.

— Почему? — его усмешка стала чуть шире. — Ты дрожишь от страха, но при этом лезешь ко льву в пасть. Разве это не мышиное безумие?

— Это смелость, — возразила она, хотя голос её дрогнул.

Он наклонился вперёд, опершись локтем о колено, и наклонился так близко, что его холодное дыхание коснулось её щеки.

— Нет. Это отчаяние.

Верна замерла, сердце заколотилось. Её губы дрогнули, но она ничего не ответила.

Он откинулся назад, снова наблюдая, словно проверяя её пределы.

— Ешь, — повторил он. — У нас будет разговор.

Она послушно продолжила. Но каждый кусок давался ей не только усилием тела, но и усилием воли — выдерживать его взгляд.

Она доела едва половину — больше не смогла. Отодвинула поднос и вытерла губы. Сил почти не прибавилось, но тело уже не дрожало от голода.

Он сидел напротив, в кресле, откинувшись назад, и всё так же наблюдал.

— Что теперь? — наконец спросила она.

— Теперь, — он переплёл пальцы, положив руки на подлокотники, — ты должна решить, куда поведёшь меня.

Она моргнула.

— Поведу?

— Ты же знала, на что шла, — его взгляд стал тёмным, пронизывающим. — Ты заключила со мной договор. А значит, ты ведёшь, а я — исполняю. Но всего один раз.

Её сердце кольнуло. Только одну просьбу.

— Мы должны вернуться в моё поместье, — наконец сказала она. — Там ещё живы те, кто мне верен. Это двое суток пешком… если только не найдём лошадей.

Он слегка кивнул.

— Ты пришла сюда одна?

— Да.

Он усмехнулся, качнув головой.

— Слишком смелая мышка.

— Я не мышь, — возразила она, но прозвучало это слабо.

Он подался вперёд, и его глаза блеснули в полутьме.

— А кто же? Девчонка, которая решила, что сможет повернуть время вспять? Или женщина, которая настолько отчаялась, что готова лечь в постель с чудовищем?

Она вздрогнула.

— Я не…

— Не лги хотя бы себе, — перебил он холодно. — Ты знала, что пробуждение меня — это приговор. Вопрос только, чей.

Слёзы снова блеснули в её глазах, но она не отвела взгляда.

— У меня не было выбора. Я… я не готова умирать.

Некоторое время он молчал, разглядывая её так пристально, что казалось, он читает каждую её мысль.

— Смерть, — произнёс он наконец медленно, — часто честнее, чем жизнь. Но раз уж ты выбрала меня… — он склонил голову, в его голосе скользнула едва заметная насмешка. — Ты должна хорошо обдумать, чего хочешь. Потому что твоя единственная просьба станет твоей судьбой.

— Ты… выполнишь её? — спросила она почти шёпотом.

— Я всегда держу слово, — отрезал он. — Даже если для этого придётся утопить мир в крови.

Её сердце бешено заколотилось.

Если он исполнит мою просьбу… какой ценой это обернётся?

Она отвела взгляд, глядя на пыльные балки под потолком. Впервые в жизни ей стало по-настоящему страшно не за клан, не за отца — за себя.

Он поднялся с кресла, шагнул ближе. Его тень легла на неё, как покрывало.

— У тебя есть время до того, как мы доберёмся до твоего поместья, — сказал он. — Думай основательно.

Его рука скользнула по спинке кровати рядом с её плечом, и он наклонился так близко, что их лица разделяли лишь несколько сантиметров.

— Потому что, как только ты произнесёшь просьбу, дороги назад не будет.

*******

Дорога к её поместью тянулась бесконечно. Лесные тропы, холмы, пересохшие русла ручьёв — всё это казалось безликим на фоне того, кто шагал рядом. Его тень словно вытягивала из неё силы. Сначала ей казалось, что это просто слабость после кровопотери, но потом она поняла — причина глубже.

Её тело отзывалось на его присутствие странным, пугающим образом: сердце учащало ритм, дыхание сбивалось, а в груди то и дело появлялся жар, который никак нельзя было объяснить усталостью.

— Ты смотришь на меня слишком часто, — произнёс он негромко, не оборачиваясь.

Она вздрогнула.

— Я… нет…

— Лжёшь, — он усмехнулся, поправляя чёрную мантию, скрывающую его лицо. — Но ничего. Это естественно.

— Что естественно? — не выдержала она.

Он бросил на неё взгляд из-под капюшона, в котором сверкнули глаза — слишком яркие для человека.

— Желать меня.

Слово прозвучало так, будто он объявил приговор.

Она замерла на месте, споткнувшись, но тут же догнала его, не желая показать слабость.

— Ты слишком уверен в себе, — выдохнула она.

— Нет, — он чуть склонил голову. — Я просто знаю, как действует мой яд.

Она почувствовала, как похолодели пальцы.

— Яд?..

— Каждая жертва, — продолжил он спокойно, будто речь шла о чём-то обыденном, — после укуса начинает желать. Тело ломает, разум сопротивляется, но желания всегда побеждают. И чем ближе я нахожусь — тем сильнее.

Сердце болезненно сжалось. Он ведь… пил её кровь.

Она облизнула пересохшие губы, и в голове вспыхнула мысль:вот почему…

— Ты специально… — начала она, но он перебил.

— Конечно. Ты сама мне это разрешила.

Сил спорить не было. В горле пересохло, и она лишь отвернулась, стараясь идти быстрее.

К вечеру они добрались до трактира на пересечении дорог. Каменное здание с покосившейся крышей, свет из окон, запах жареного мяса и дыма — всё это казалось почти домашним, если бы не её спутник, чьё присутствие вытесняло любые мысли о покое.

Внутри было многолюдно. Купцы, наёмники, местные крестьяне — шум, смех, звон кружек. Она почувствовала, как всё внутри напряглось.

— Ты слишком заметный, — прошептала она, когда они вошли.

— Не волнуйся, — он натянул капюшон плотнее. — Смертные ныне не знают моего лица.

— А если нечисть узнает? — спросила она.

Его губы тронула хищная улыбка.

— Для них лучше, если я ещё долго останусь в тени.

Она невольно поёжилась.

Хозяин трактира выделил им комнату. Одну. С одной кроватью.

— Других нет, — развёл руками.

Она хотела возразить, но почувствовала на себе его взгляд и замолчала.

Когда дверь за ними закрылась, она заметила, как сердце заколотилось быстрее.

Он снял мантию и бросил на спинку кресла. В полумраке комнаты он казался ещё выше, опаснее. Она отступила к стене, стараясь держаться подальше.

— Мы могли бы найти другое место, — тихо сказала она.

— Зачем? — он посмотрел на неё, и в его взгляде было слишком много намёков. — Ты всё равно спишь под моей защитой.

— Под твоим контролем, — прошептала она, не удержавшись.

Он усмехнулся.

— Какая разница?

Она опустила глаза. На постели было расстелено чистое бельё.Придётся…

Сняв сапоги, она осторожно легла на самый край кровати. Он же устроился в кресле у окна, откинувшись и положив ногу на ногу.

Она лежала, чувствуя, как его взгляд прожигает её даже сквозь темноту. Её тело снова выдавало её — то бросало в жар, то в озноб. Она зажала кулаки и прижала их к груди, как будто это могло помочь.

Не смотри. Не думай. Не чувствуй.

Но именно это оказалось невозможным.

— Ты пахнешь так, словно боишься, — его голос прозвучал низко, почти рычанием. — Но под этим страхом прячется другое.

Она затаила дыхание.

— Замолчи, — выдохнула она.

— Ты хочешь, чтобы я замолчал? Или чтобы я доказал тебе правду?

Она перевернулась к стене, не зная, что ответить.

Сил совсем не осталось, хотелось закрыть глаза и провалиться в сон. Прямо так, но желание принять ванну пересилило. Пришлось встать.

*****

Вода в деревянной ванне быстро остывала, и Верна сидела, обхватив колени руками, словно ребёнок, прячущийся от мира. Сначала пар поднимался лёгкими клубами, грел кожу, но теперь он почти исчез, оставив после себя лишь прохладу и липкие капли на плечах. Она проводила пальцами по воде, стараясь успокоить дрожь внутри, но мысли не отпускали.

Я отдала ему кровь. Разбудила того, кого сама же боялась всю жизнь. Теперь я в его власти… и даже не знаю, что будет завтра.

Веки смежились, дыхание замедлилось. И в этот миг дверь тихо скрипнула.

— Ты слишком долго, — прозвучал низкий голос.

Сердце Верны ухнуло в пятки. Она рывком подняла голову, брызги разлетелись по воде.

— Ты что творишь?! — голос сорвался на визг. Она прижала руки к груди, но вода уже не скрывала тела — капли стекали по плечам, по коленям, оставляя её почти нагой в его взгляде.

Он вошёл спокойно, будто это его собственная комната. Закрыл за собой дверь и остановился у стены, облокотившись. Его глаза скользнули по ней открыто, не таясь, и от этого внутри всё сжалось ещё сильнее.

— Думал, с тобой что-то случилось, — сказал он ровно, без намёка на смущение. — Раз теперь я обязан следить за тобой, обязанность есть обязанность.

Верна почувствовала, как жар стыда обжигает лицо.

— Это называется подглядывать! — она сжала колени к груди, но прекрасно знала, что это только подчёркивает её уязвимость.

Он приподнял уголок губ.

— Подглядывать? Ты сама обещала быть моей. Или уже передумала?

Грудь сжало так, что воздух застрял в горле.

— Ты… ты издеваешься…

— Разбудила меня, мышка, — в его голосе мелькнула ленивость, но глаза сверкнули. — Придётся как-то развлекать.

Она замерла, не зная, как реагировать. Его слова жгли — и унижали, и… почему-то пугали меньше, чем взгляд. Взгляд был опаснее.

— Я не твоя игрушка, — выдохнула она, отвернувшись.

Он приблизился, сел прямо напротив, на низкую скамью, и теперь между ними оставалось меньше метра.

— Ты уверена? — тихо спросил он. — Потому что я чувствую… — он чуть наклонился, вдохнул воздух возле неё, — как твой запах меняется.

Её сердце сбилось с ритма.

— Отвернись, — сказала она хрипло.

Он взял полотенце, поднял его и встал.

— Я не смотрю, — произнёс он лениво, — вылезай.

Верна медлила, потом всё-таки решилась. Осторожно приподнялась, надеясь успеть обернуться, но полотенце предательски выскользнуло из её пальцев.

— Ах!.. — она вскрикнула, застыв, словно мраморная статуя, абсолютно обнажённая перед ним.

Он стоял, и глаза его, холодные и чёрные, скользнули по её телу сверху вниз, задержавшись на груди, животе, бёдрах.

— Доволен? — голос её дрожал, но она заставила себя смотреть прямо, хотя щеки горели, как в огне.

Он усмехнулся.

— Более чем.

И в этот момент Верна ощутила, как всё внутри неё сжимается — не от страха. От чего-то другого, более глубокого и страшного.

— Пахнешь очень соблазнительно, — произнёс он, не отводя взгляда.

Она прижала полотенце к груди, чувствуя, что всё тело пылает. И не знала — от стыда или от того, что каждое его слово отзывалось сладкой дрожью внизу живота.

Она закуталась в полотенце и вышла, он следом за ней.

Он сел в кресле так, будто всегда принадлежал этому месту — откинувшись на спинку, с рукой, лежащей на подлокотнике, властно и спокойно. Его взгляд не отпускал её, и Верна чувствовала, как ноги становятся ватными.

— Подойди, — сказал он снова, низко, чуть тягуче.

Грудь сжало так, что дыхание сбилось. Она сжала полотенце, прижимая его к груди.

— Я… не обязана… — попыталась возразить она, но голос дрогнул.

— Лучше не сопротивляйся, — его глаза сверкнули. — Я чувствую, что ты хочешь.

Нет. Нет, я не хочу…— кричала мысль. Но тело уже предательски отвечало на его слова. Внизу живота росло тепло, пульс бился в висках.

Она сделала шаг. Ещё один.

— Сядь, — произнёс он, указав на свои колени.

— Что? — её дыхание стало прерывистым.

Он вытянул руку, обхватил её запястье. Движение было мягким, но непреложным. Она покачнулась, и полотенце сползло вниз, оголив бедра, живот, грудь. В следующее мгновение она оказалась у него на коленях — нагой, горячей, дрожащей, тогда как он был полностью одет, холоден, словно из камня.

Контраст обжёг её сильнее огня.

Она инстинктивно скрестила руки на груди, но он тихо сказал:

— Не закрывайся.

И провёл ладонью по её щеке. Его пальцы были прохладными, скользнули ниже, вдоль линии шеи, по ключице. Остановились на груди, сжали её так, что с губ сорвался хриплый звук.

— Нет, — выдавила она, изогнувшись.

Его губы изогнулись в усмешке.

— Звучит как «да».

Его рука двинулась дальше — вниз, по животу, ниже, к её лону. Когда пальцы коснулись влажного тепла, она вскрикнула, выгнувшись, уткнувшись лицом ему в плечо.

— Какая ты мокрая, — прошептал он ей в волосы, и голос его был почти удовлетворённым.

Она задыхалась, судорожно хватала воздух. Её тело сходило с ума от его прикосновений, но разум сопротивлялся до последнего.

Он ласкал её — уверенно, размеренно, будто изучал каждую её реакцию. Но вдруг резко отнял руку.

— Попроси, — произнёс он тихо, но так, что в этом тоне слышался приговор. — И получишь то, чего хочешь.

— Я… — она задрожала, густо покраснела. Мысль о том, чтобы произнести эти слова, жгла хуже огня.

— Гордая мышка, — его пальцы коснулись её подбородка, подняли её лицо. — Смотри на меня.

Она встретила его взгляд — чёрные глаза, холодные, как ночь. И не смогла отвести.

— Проси, — повторил он.

Её губы дрожали. Её тело кричало о том, чего оно жаждало, но язык не слушался.

— Поласкай меня, — выдохнула она шёпотом, едва слышно.

Его брови приподнялись.

— Громче.

Она зажмурилась, закусила губу, и в этот миг что-то в ней треснуло. Она наклонилась ближе, почти касаясь его уха, и произнесла хрипло:

— Поласкай меня… — и прикусила мочку.

— Дерзкая, — рыкнул он.

Его ладонь опустилась на её ягодицу с звонким хлопком. Она вскрикнула, тело содрогнулось.

— Это за то, что пришлось просить дважды. Не разочаровывай меня снова.

Вторая его рука скользнула внутрь её лона, резко и властно. Пальцы проникли глубоко, уверенно. Верна выгнулась всем телом, захлебнувшись стоном.

Он не жалел её — ритм был быстрым, жёстким, каждое движение било током удовольствия. Она цеплялась за его рубашку, оставляя следы ногтями, её бёдра дрожали, дыхание срывалось на стоны.

— Смотри на меня, — произнёс он, отодвигая её волосы, заставляя встречать его взгляд.

И она смотрела — глаза в глаза, пока волны удовольствия не накрыли её с головой.

Оргазм пронёсся через всё тело, вырвав крик из её груди. Она обмякла, рухнула на его плечо, чувствуя, как дрожь медленно уходит.

Он держал её крепко, не позволяя упасть. Его лицо оставалось холодным, но рука не отпускала её талию.

Она задыхалась, пытаясь прийти в себя. А потом сон накрыл её неожиданно быстро, и Верна уснула прямо в его объятиях — обнажённая, сломленная, но странно спокойная.

Он же сидел неподвижно, глядя куда-то в темноту. Его рука всё ещё держала её крепко, словно он и не собирался отпускать.