Ее кровь, его тьма

Глава 26

Михаэль сказал, что нужно приготовиться торжеству. На который меня пригласили в качестве закуски. Стало ли мне страшно от этого? Я пыталась прислушаться к себе — сердце билось, но не так, как раньше, когда меня охватывала паника. Наверное, в его присутствии я действительно чувствую спокойствие и готова довериться ему. Его ровный голос, взгляд, движения — всё это действовало на меня, словно мягкое, но прочное одеяло, под которым не страшно спрятаться. В конце концов всё это последствия только моего выбора. Я сама пришла в этот дом, сама впустила его в свою жизнь, и теперь, несмотря на все страхи, не могла заставить себя жалеть.

Я думала, что всё уже случится в этот день, что вот-вот наступит развязка, но Михаэль заверил, что у нас есть ещё по крайней мере пару дней до полнолуния. Его уверенность звучала как обещание. Поэтому остаток дня я провела за делами, а точнее сказать —мы. Он присутствовал со мной и на встрече с главой поселения, и умело закрывал все вопросы, которые возникали в управлении. Его спокойная, уверенная манера говорить, лёгкая усмешка, когда собеседник пытался возразить, его умение поддержать и одновременно обострить — всё это поражало. Эта та поддержка, которой мне действительно не хватало.

Так как всеми делами всегда занимался отец, то в одиночестве я чувствовала бессилие и готова была сдаться, даже если понимала, что всё это строилось годами и большим трудом многих людей. Иногда я ловила себя на том, что смотрю на Михаэля и думаю:как же он умело входит в эту роль, будто всегда был частью нашей семьи. Сейчас же я ощущала надежду, как никогда за это время. Мысленно я выдохнула и почувствовала, как огромный груз упал с моих плеч. Мне казалось, даже спина стала легче.

Вечером я просто завалилась на кровать, без сил. Не чувствуя, что могу пошевелить хотя бы пальцем. Комната вокруг словно растворилась, осталось только ощущение мягкого матраса и запах свежего белья, смешанный с его запахом.

— Мне повезло меньше, чем тебе, моё тело имеет кучу ограничений, — казалось, что и говорить я могу из последних сил. Слова получались шёпотом, но он слушал.

Он посмотрел на меня как-то задумчиво и устало, уголки губ дрогнули, взгляд задержался дольше обычного:

Я не поняла, что он имел в виду этим высказыванием. Мы ещё минуту молча смотрели друг на друга, и мне казалось, будто в этой паузе он что-то решает для себя. Я ещё раз мысленно настроилась на то, чтобы подняться и хотя бы раздеться, но какая-то часть меня сопротивлялась, как маленький ребёнок, который не хочет выходить из объятий.

— Можешь уложить меня спать? У меня совсем нет сил, — неожиданно смело произнесла я. Наверное, от усталости я совсем не фильтровала, что говорю. Но мне действительно очень хотелось, чтобы обо мне кто-то позаботился.

Я ощутила себя совсем маленькой девочкой. Вспоминая, как точно так же просила свою маму, чтобы она раздела меня, когда мы приходили после праздников. Обычно там мы были целый день. Я много играла с другими детьми, а к вечеру приходилось ждать, пока мама натанцуется, что часто я делала с ней, а папа наговорится абсолютно со всеми. Я засыпала на руках у папы. И когда мы приходили домой, то мама просила меня пойти умыться и переодеться, прежде чем я усну. И в эти моменты я капризничала, желая, чтобы мама сделала всё за меня. Хотя сейчас я понимаю, что она тоже была уставшая. Но всегда снимала с меня одежду, садилась рядом и пела мне песню. И я, чувствуя её тепло, засыпала, зная, что меня любят.

От этих воспоминаний по щекам потекли слёзы. Михаэль наклонился ко мне и вытер их, смотря на меня своим нежным взглядом. Казалось, в нём так много тепла, что хотелось утонуть в нём, раствориться и забыть про всё на свете. Он не спрашивал, почему я плачу, что со мной происходит. А лишь осторожно снял с меня платье, переложил голову на подушку и накрыл одеялом. Его пальцы двигались медленно, аккуратно, как будто он действительно боялся задеть мою хрупкость.

От его нежности и заботы слёз стало ещё больше. Я совсем растерялась, ощущая к нему благодарность за всё, что он сделал для меня сегодня. За то, что остаётся рядом и заботится обо мне. Сердце болезненно сжалось — я давно не испытывала этого чувства, когда рядом мужчина и ты не ждёшь удара, а только… тепла.

— Хочешь, я побуду с тобой? — он произнёс это почти шёпотом, но так, что у меня внутри что-то дрогнуло.

Мне было приятно, что он спрашивал сейчас о том, чего хочуя. Мне не хотелось сейчас играть ни в какие игры, не хотелось прятаться за маски. Хотелось обычной заботы, внимательности к моим потребностям и чувствам.

И как вышло, что в мои годы у меня не оказалось ни одного такого человека? Как вышло, что обо мне заботится тот, кто вообще не должен этого делать? И этот контраст, который я чувствовала внутри сейчас, разрывал. Боль и одиночество — и его тепло. Ощущалось так, как если бы я очень сильно промёрзла, и тут что-то тёплое коснулось меня, обжигая, причиняя боль.

Так же его прикосновения, слова, тепло в глазах. Всё это топило мой лёд, обжигая. Он лёг рядом, обнимая меня, а я уткнулась ему в грудь так, чтобы он не видел, что я дала волю всем своим следам. Я беззвучно рыдала. Но, наверное, меня выдавали то, что я иногда шмыгала носом, вздрагивала и неровно дышала.

Он гладил меня по спине, просто оставаясь рядом. Давая пространство для моих чувств. Его ладонь скользила вверх и вниз, успокаивающе, будто рисуя на моей коже невидимые знаки.

И мне ещё больше хотелось верить, что между нами может быть что-то большее, чем договор. Уж очень больно было бы мне потом, если он исчезнет из моей жизни, со всем теплом, что мне дарит сейчас. Но об этом не хотелось думать совсем, по крайней мере не сейчас. Сейчас он был рядом, хотя мог и не быть. И эта мысль тоже очень грела.

Вероятно, для меня сегодня был день каких-то откровений. Всё, что происходило — разговоры, взгляды, даже простые жесты Михаэля — казалось чем-то важным, будто я иду по коридору, стены которого сложены из новых смыслов. Мне очень хотелось поговорить с ним, сказать всё, что застряло внутри. Сердце билось глухо и тихо, как будто боялось выдать меня.

— Знаешь, сейчас я чувствую себя такой наполненной, но очень боюсь опять встретиться с пустотой, — слова вырвались из меня медленно, с паузами, как будто я сама боялась их услышать.

Он замер. Его рука, скользившая по моей спине, остановилась, а взгляд, мягкий и внимательный, задержался на моём лице. И какое-то время он молчал, словно переваривал каждое моё слово. Но потом его руки продолжили гладить меня по спине, волосам, как будто утешая, обволакивая мягкой, но прочной заботой. Его пальцы раздвигали пряди, слегка запутывались в них, и от этого движения по телу разливалось странное тепло.

— Когда я был простым человеком, — начал он тихо, глядя куда-то в сторону, — я работал мастером глиняного дела. Делал кувшины для воды, разные горшки, красивые вазы. Занимался этим двадцать лет, переняв мастерство у своего отца.

Было так странно слышать рассказ о его жизни. Каждое слово звучало, как будто вырывалось из глубины веков, и я замерла, прислушиваясь к каждому звуку, как ребёнок, слушающий сказку перед сном.

— И однажды я потерялся в своей жизни. Казалось, у меня было всё: дело, которое приносит мне доход, дом, семья. Внешне всё было хорошо. Но внутри было пусто. Я слышал от людей, какой я хороший и как, наверное, здорово иметь всё, что есть у меня. Они видели только атрибуты моей жизни, но не меня, — его голос стал мягче, почти грустным, и я почувствовала, что он говорит это не просто так, а как исповедь.

— Однажды я делал кувшины. И когда нужно было их уже обжигать, то я неаккуратно взял подставку, на которой они стояли. Все они испортились, упав на пол, — он чуть опустил голову, как будто видит эту сцену снова. — Я испытал разочарование, бессилие. Время уже было позднее, поэтому я бы не успел всё переделать. Я смотрел на то, как эта глина лежит на полу, и внешне она оставалась просто глиной. Так же, как если бы она стала кувшином или осталась лежать в земле. И я осознал, что кувшин ценят за пустоту внутри, а не за то, какой он красивый.

Я слушала его и вдруг поняла, что каждое его слово проникает в меня глубже, чем просто рассказ о глине. Это как будто обо мне.

— Когда внутри пустота, ты можешь заполнить её чем-то новым. И сила не только в том, что снаружи: дом, дела и прочее. Но и в том, чтобы уметь быть пустым внутри: принимать новое, отпускать старое, давать место воздуху, — он говорил это спокойно, но в голосе слышалась особая глубина, почти мягкая власть. — И когда я взглянул на это под таким углом, то всё встало на свои места.

— Да, в твоей жизни неожиданно исчезло что-то старое, к чему ты не совсем была готова. И вот ты ощущаешь себя пустой. Но вместо того чтобы пытаться вернуть туда прошлое, что невозможно, обрати внимание на то, а чем можно сейчас наполниться.

Мне вдруг стало как-то спокойно. Эти слова ложились мягким покрывалом на мои мысли. Я и не задумывалась об этом с такой стороны. Сожалея о потерях, думая о проблемах, зацикливаясь на внешнем. Я сама же оценила, что эта пустота — проблема. И только и делала, что сожалела, что ничего не вернуть назад. А сейчас внутри меня рождалось что-то новое. Какая-то неведомая сила, которая росла с каждой мыслью о том, а из чего сейчас состоит моя жизнь.

У меня всё ещё осталось дело отца, которым управляют прекрасные люди. У меня есть поселение, за которое я теперь ответственна. И я чувствую, что готова впустить в себя эту роль. Со мной рядом Михаэль; да, я шла на риск, когда отправилась к нему. Но, слыша все эти слова, видя, что он делает для меня, я тоже осознаю, что это наполняет меня. Дарит новые эмоции, ощущения. Я словно проснулась сейчас и посмотрела на свою жизнь с другой стороны. И поняла, что могу строить её так, как я захочу.

Меня накрыло чувство благодарности к этому мужчине. Оно было таким сильным, что я даже почувствовала, как перехватывает дыхание. Я подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Я благодарю тебя, — сказала я и нежно коснулась его губ. Чувствуя его близость, то, как он отвечает на мой поцелуй, как его рука мягко ложится на мою талию, притягивая ближе.

Он притянул меня ближе к себе, заключая в крепкие объятия. И мне хотелось смотреть на него бесконечно. Мне казалось, что время растянулось, растворилось; я видела только его глаза, его лицо, его дыхание. И мне казалось, что так и было, пока я не провалилась в сон.