Ее кровь, его тьма

Глава 40

И я проник в её сознание, поджигая её кровь, выворачивая наизнанку. Своей волей принуждая обнажить свои воспоминания. Я не просто смотрю — я буквально вхожу в её память. Это как войти в дом, стены которого пахнут её страхами, её тайнами. Я вижу мельчайшие подробности: как она обнюхивала тёмные аллеи, как шептала имя Валео, как просила новую судьбу.

Она не могла сопротивляться по своей природе. И я видел эти картины, в которых утопал. Как она печалилась, что я не даровал ей вечную жизнь. Как она связалась с Валео. Как вся её смерть была лишь хитрым планом. Она боялась, что я вернусь, лишь потому что знала, что её может ждать смерть за предательство. Картины одна за другой обрушивались на меня: переписка в потайных письмах, встречи в подвалах, обещания, ложь. Всё это было для меня как смертный приговор моей любви.

Я утопал в этих картинах, чувствуя, как гнев лавиной сносил мой рассудок. Гнев становился огнём — горячим и слепым. И все иллюзии сгонялись в нём.

Меня остановил лишь звук хруста и её крик; я сжал её челюсть до сломанных костей, сам не замечая.

Я отошёл от неё, чётко осознавая, что ещё чуть-чуть, и она была бы уже мертва.

Она упала на пол, я знал, что её телу сейчас больно, и ей нужно время для восстановления.

— Как бы мне больно ни было, не думала же ты, что я пойду на поводу у этих чувств, когда ты низко обманула меня? — Мои слова упали тяжёлым камнем. Она молчала, уже понимая, что передо мной не оправдаться, склонив голову и опустив глаза вниз.

— А я же правда чуть не умер, и ты, зная это, ничего не предпринимала. Я видел, что ей больно. Но никакой жалости не было. Да, меня всё ещё разрывало от осознания. Но я чётко знал, что больно лишь от того, что разбивается иллюзия того, во что я сам поверил. Я страдал от краха своего образа. Она, которую я выстраивал и боготворил, оказалась вот такой — алчной, не гнушающейся ничем перед своими целями.

— Михаэль, — сипела она, хватаясь за мои ноги. Я опустился, взял её за подбородок и посмотрел глубоко в глаза. И от того, что я там увидел, стало спокойнее. Там действительно не осталось ничего прежнего. И сейчас я не ошибался. Время изменило её, и она сделала свой выбор. Больше страдать я не намерен и готов двигаться дальше.

Я видел, как она пыталась вернуть тот образ, но войти в роль у неё так и не получалось — слишком большой разрыв.

— Судя по твоим испуганным глазам, ты правда верила в это. А это опять же говорит о том, что ты меня и не знала вовсе.

— Не убивай меня, любимый… — сорвавшееся с её губ отдалось чем-то неприятным внутри. Таким мерзким и неправильным, что я невольно скривился. Слова «любимый» не могли не отзвучать в моей душе давно забытым эхом. Они омерзительны теперь, потому что звучат из уст той, кто предала.

Любимый… И сразу перед глазами возник образ той нежной женщины, что в последнее время дарила мне свою любовь. И я представил, как эти слова срываются с губ Верны, и всё моё естество откликнулось на это. Как так вышло, что она стала для меня той, от кого хочется слышать эти нежные и ласковые слова? Я осознал, что мне приятно быть особенным для неё. И, смотря на женщину у моих ног, я чётко видел разницу между ними. Верна была честна со мной не только в словах, но и в действиях, а это многое значило. Она действительно была наполнена решимостью умереть, хоть в нашу первую встречу, хоть после. Она была отважной, с горящим сердцем за то, что искренне любила и что готова защищать. Мне вдруг захотелось защищать её и чётко показать, что я не потерплю и взгляда в её сторону с гнилыми намерениями.

— Если ты ещё хоть раз посмеешь взглянуть в мою сторону или в сторону моей женщины, то тебя сразу настигнет мгновенная смерть. — Это было не предупреждение, это была прямая угроза. И я знал, что я способен на это. Она кивнула, и я ослабил свою силу. Я дал ей понять, что черта проведена.

— Верна, — я вдруг как будто очнулся от всех эмоций, которые меня захватили, и вспомнил, что оставил её совсем одну. Тогда я забыл про всё. Она там, среди этих чудовищ, которые думают, что могут делать с ней всё, что угодно. Думаю, что Валео, как и Илерия, убеждён, что я обманусь в этой лжи. Я пытался услышать её голос, ощутить её дыхание, и страх за неё превратился в шок.

В мгновение я дернулся к двери, и через секунду оказался в том зале. Там всё ещё звучала музыка, но резкий запах крови, ударивший мне в нос, пошатнул мой мир ещё раз. Я слишком хорошо знал этот запах. Гнев тут же застелил мне глаза, я точно был намерен разорвать их всех на части. Он заставлял меня сжиматься, как пружина.

Я откидывал в стороны всех, кто был на моём пути, пока не увидел её. В этот миг я был без контроля — дикая сила, которую я не раздувал сотни лет, сейчас разливалась по венам, и казалось, что мир сгорит вместе со мной.

Она лежала на руках Валео, на шее её виднелся след от укуса. Я не мог ощутить биения её сердца.

Валео посмотрел на меня с недоумением, явно не понимая, почему я сейчас здесь, а не с той женщиной. И я уже не мог сдержать своей ярости; не сдерживая своей силы, я пустил свою силу по его венам, слыша, как рвётся всё внутри него, и уже через пару секунд от него остался лишь пепел, что осыпался, окутывая Верну. Мгновенный приговор — и его тело распалось на пепел. В зале воцарилась мёртвая тишина: даже музыка, казалось, остановилась, восполняя собой только этот шорох — падение праха.

Я подхватил её на руки, охваченный диким ужасом. Вокруг стало тихо, я знал, что если они сейчас не уберутся отсюда, то их ждёт такая же участь.

— Убирайтесь отсюда все вон, — и через мгновение я остался с ней один. Я знал, что готов отдать свою жизнь, лишь бы её сердце забилось. Лишь бы ещё хоть раз посмотреть в её глаза. Услышать её сладкий голос. Сказать то, что осознал. Что не успел ещё признать ни перед ней, ни перед собой. Мои губы шептали слова, которые прежде оставались скрытыми: раскаяние, страх, любовь — всё смешалось.

Я знал, что делать. Со всей силы надавливая на её грудь, проникая в её рот своим дыханием, зажимая нос. Я мог вдохнуть с той силой, чтобы завести её сердце. Мои руки действовали, как у хирурга и святого одновременно: рука — сила, другая — мягкость. Я швырнул все умения, все старые знания о жизни и смерти, и сейчас, в этом грязном зале, я был готов остановить часы и повернуть их вспять.