Его самое темное желание

ГЛАВА 33

Векс провел носом по мокрым волосам Кинсли и одобрительно хмыкнул. Несмотря на сильный аромат масел для ванны, он почувствовал ее неповторимый аромат — вместе с запахом их совокупления. Эти запахи пробудили в нем желание, несмотря на то, что он брал свою пару снова и снова, пока они оба, обессиленные, не улеглись на мягкой лесной подстилке под серебристым светом луны.



Их нынешнее положение, конечно, не уменьшило его возбуждения. Они сидели в ванне вместе, Кинсли устроилась между ног Векса, прижавшись спиной к его груди. Предполагалось, что он должен заботиться о своей паре, мыть ее и успокаивать ее измученное тело, но все, о чем он мог думать, проводя мочалкой по ее грудям, — это о том, чтобы снова погрузить свой член в ее жар.

Его эрекция дернулась под ней.

Черт, ему никогда не будет ее достаточно.

Векс ухмыльнулся. Блядь. Он узнал это слово от Кинсли, которая выкрикивала его много раз, когда он заявлял на нее права. Какое универсальное, действенное, возбуждающее слово.

Кинсли усмехнулась и повернула к нему лицо.

— Не могу поверить, что у тебя все еще стоит после всего этого.

— Моя сладкая, прекрасная пара купается вместе со мной, ее восхитительное тело прижато к моему, кожа к коже. Я чувствую каждый ее вдох, каждое ее слово, каждую дрожь, — он провел мочалкой вверх по ее ключице, затем к плечу. Дорожки блестящей серебристой краски стекали по ее коже, кружась над розоватой водой, прежде чем медленно рассеяться. — Тебе следует похвалить мою сдержанность, Кинсли.

Ее улыбка растянулась в ухмылку.

— Ого, ты проделал такую хорошую работу, не так ли?

Векс выгнул бровь.

— Не обращая внимания на насмешку в твоем тоне, да. Так и есть. И все же мне интересно… — он опустил ткань вниз, проводя ею по ее покрасневшему соску, который напрягся от его прикосновения.

У нее перехватило дыхание, когда она повернулась вперед, чтобы понаблюдать за его продвижением.

Он опустил ткань ниже, опустив ее под воду, и провел ею по ее животу, к ее лону. Он почувствовал, как задрожали ее бедра, прижатые к его, услышал провокационный стон, вырвавшийся из глубины ее горла.

— Мне продолжать вести себя хорошо?

Кинсли схватила его за запястье. Хриплым и прерывистым голосом она сказала:

— Да. По крайней мере, до утра. Я не думаю, что мое бедное тело выдержит еще.

Векс нежно взял ее за подбородок свободной рукой и повернул ее лицо обратно к своему.

— Прости, мой лунный свет. Мне следовало быть более сдержанным. Следовало быть помягче.

Кинсли прищурилась.

— Не смей клясться быть нежнее. Сегодняшний вечер был идеальным. Ты был идеален.

Его пальцы сжались, а грудь сдавило.

— Это было идеально благодаря тебе. Ты превосходишь все, о чем я когда-либо мог мечтать. Спасибо тебе, Кинсли. За то, что была моей… и за то, что приняла меня как своего.

Черты ее лица смягчились, а в глазах, выглядевших при таком освещении скорее фиолетовыми, чем голубыми, заблестели слезы.

— Я должна поблагодарить тебя за это. За то, что ты принимаешь меня такой, какая я есть. Даже если это означает…

— Ах, Кинсли… — Векс наклонил голову, касаясь губами ее губ в мягком поцелуе. — Теперь, когда наши секреты раскрыты, расскажи мне. Расскажи мне, что он с тобой сделал, — он провел тыльной стороной пальцев по ее щеке и вдоль шеи. — Позволь мне разделить с тобой часть твоей боли.

Она нахмурила брови.

— Ты уверен, что хочешь услышать, как я рассказываю о своих отношениях с Лиамом?

По правде говоря, у Векса не было ни малейшего желания слышать о человеке, который так подло обошелся с Кинсли, причинил ей боль, бросил ее. О человеке, который женился на ней. Он хотел только одного в отношении Лиама — насытить землю кровью этого человека.

Но он чувствовал, что разговор о Лиаме был важен для Кинсли. Если она расскажет о своей истории, о своей боли, Векс поможет ей исцелиться, и поэтому ради нее он подавил бы свое презрение.

— Если ты хочешь говорить, мой лунный свет, я буду слушать, — сказал он.

— Хорошо, — Кинсли прерывисто вздохнула. — Я рассказала тебе, как мы с Лиамом познакомились, и как мы оказались вместе. Я сказала, что мы просто… отдалились друг от друга, но это было нечто большее. Намного большее. Мы думали, что знаем друг друга. Как можно не знать кого-то, если вы вместе больше половины жизни? В то время я и представить себе не могла, что что-то в мире может разлучить нас. Я не могла представить себе жизнь без него.

Хватка Векса на ней усилилась, и непрошеное рычание вырвалось из его груди.

— Ты не была предназначена для него.

Что ж, он пытался сдержать это презрение. Глупо было верить, что он когда-либо мог сделать это полностью.

Кинсли улыбнулась Вексу и провела рукой по его руке под водой.

— Теперь я это знаю. Тогда я об этом не подозревала.

Прижавшись щекой к ее волосам, Векс усилил хватку, прежде чем раздраженно вздохнуть и заставить свои мышцы расслабиться.

— Я знаю, мой лунный свет. Но это нисколько не уменьшает моего отвращения к смертному, которого я никогда не встречал. Теперь ты моя.

— Так и есть.

— Пожалуйста, продолжай.

Она положила свою руку поверх его, и когда Векс выпустил ткань, она переплела их пальцы.

— Лиам хотел нашу собственную семью. Я тоже хотела. И мы были так взволнованы, когда я забеременела. Но… мы потеряли ребенка. Я была всего на девятой неделе, когда у меня случился выкидыш. Нам сказали, что выкидыши часто случаются в первом триместре беременности, что это обычное дело, но это не уменьшило потерю, которую мы чувствовали. Это не мешало мне чувствовать, что это моя вина, что я должна была быть более осторожной, что я, должно быть, зашла слишком много от себя требовала, была слишком неосторожна.

— Мы попробовали снова несколько месяцев спустя, — она покачала головой. — Мы потеряли его через восемь недель.

Печаль и боль в ее голосе были такими искренними, словно их не исцелило время, и они пронзили грудь Векса, как осколок льда. Ему была ненавистна мысль о том, что она носит ребенка от другого мужчины. Эта мысль пронзила его, холодная и жгучая, сжимающая, удушающая, сокрушительная. Но это было ничто по сравнению с ее горем. Ее виной.

С прошлым покончено, но с ее болью нет, и сердце Векса страдало за нее. Он не мог утверждать, что знал, через что она прошла, не мог утверждать, что понимал, но он сам пережил потерю. Он знал, каково это — иметь что-то прямо перед собой, так близко, что он почти мог коснуться этого, знал, каково это — быть переполненным надеждой и волнением только для того, чтобы все было отнято в одно мгновение.

Векс сжал ее пальцы и потерся щекой о ее волосы.

— Мой лунный свет…

Кинсли прижалась к нему головой.

— После этого я впала в депрессию, а Лиам просто… отсутствовал. Он работал полный рабочий день механиком и учился по вечерам, чтобы поступить в юридическую школу. Тогда я работала секретарем в приемной, поэтому днем была занята, но вечером и по выходным оставалась одна. Итак, я работала над своим каналом по скрапбукингу и видеоблогингу. Я не могла поделиться своими достижениями с Лиамом, потому что он был слишком занят, поэтому вместо этого я делилась ими со всем миром.

— И некоторые из тех дней были тяжелыми. Я никогда не говорила о личных вещах в социальных сетях, поэтому мне всегда приходилось натягивать улыбку, но было трудно притворяться, что ничего не случилось, когда все, чего мне хотелось, — это плакать. Но я думаю, что именно это спасло меня. Лучше от этого не стало бы, но я начала понимать, что со временем все может наладиться. Обязательно наладится.

Взяв ткань в свободную руку, Векс провел ею по ее плечу и вниз по руке, стирая остатки краски медленными, нежными движениями. Хотя он не понял всего, о чем она только что говорила, он понял чувства, стоящие за ее словами. Она была ранена и искала мимолетные возможности сбежать, чтобы исцелиться.

По духу это мало чем отличалось от того, как молодой гоблин с тяжелыми шрамами на сердце и душе строит башню, в которой может уединиться.

— В нашем браке было напряжение, — продолжила она, — и большая дистанция. Мы продолжали пытаться преодолеть пропасть, но это было трудно, поскольку мы редко виделись. Мы подождали год, прежде чем снова попытаться завести ребенка.

— Когда я узнала, что беременна, я не испытала радости. Я была… встревожена. Я была напугана. Я не хотела потерять его. Я не могла допустить, чтобы хоть что-то случилось. Итак, я была осторожна во всем, что делала, во всем, что ела, и я следовала всем инструкциям врача до последней буквы. Я перестала ходить в походы. Вообще перестала куда-либо ходить. Я просто… оставалась дома. А Лиам просто… Он просто не был вовлечен. Как будто он боялся надеяться, боялся привязаться. Так что я почувствовала себя еще более одинокой и лишенной поддержки.

— Только когда начался второй триместр беременности, я смогла дышать немного легче. Страх все еще был со мной, и я все еще была осторожна, но почувствовала облегчение, что ребенку минуло четырнадцать недель.

— А потом я почувствовала, как он толкается, — что-то изменилось в ее голосе. В нем было благоговение, улыбка, которую Векс не мог видеть. — Это была самая крошечная, странная, чудесная вещь. Сначала я не поняла, что это было, но когда поняла, что это шевелился ребенок… Думаю, тогда я впервые почувствовала настоящее волнение. В этот момент я поняла, что это происходит. Что маленький ребенок жив и растет внутри меня. Что он… что он выживет.

Сердце Векса сжалось от внезапной дрожи в ее голосе.

Тело Кинсли содрогнулось, и из нее вырвался тихий всхлип.

— Но этого не произошло.

Векс обхватил ее рукой, взяв в ладони ее лицо и баюкая его, пока держал ее.

— Что случилось?

— Я не знаю. Все было идеально, но внезапно я почувствовала ужасный спазм, а затем пошла кровь. И я поняла. Я знала, что теряю ребенка. Я пошла в больницу и умоляла их спасти его. Я не могла… Я не могла потерять еще одного. Но было так много крови… У меня случился геморрагический шок, и я чуть не умерла.

Внутри Векса образовалась пустота, огромная бездна безмолвия и неподвижности. Она оставила существовать только одно — горе.

Он мог потерять свою пару еще до того, как узнал ее. Еще до того, как узнал о ее существовании.

Он мог потерять ее и никогда бы об этом не узнал. Он никогда не смог бы сопереживать ей, смеяться вместе с ней, гулять вместе, никогда бы не поделился с ней ни словом, ни едой, и внутри него всегда была бы пустота, которую он не знал бы, как заполнить.

За все свои годы он никогда не слышал такой печали в ее голосе. Он никогда не встречал такой любви какая звучала сейчас в ее голосе. Возможно, фейри были благословлены вечной жизнью, но люди наполняли свою короткую жизнь эмоциями, недоступными пониманию большинства фейри. Четырнадцать недель — ничто для такого существа, как Векс.

Но для Кинсли четырнадцать недель были всем.

Наполнив легкие ее ароматом, он крепче обнял ее и закрыл глаза. Он не был ни глуп, ни самонадеян настолько, чтобы поверить, что то, что он мог бы сказать, могло исцелить ее боль. Все, что он мог сделать, — это быть рядом в этот момент, быть рядом для нее и позволять ей брать от него все, что ей нужно.

— Врачи сказали мне, что любая дальнейшая беременность будет представлять опасность для моей жизни, — тихо сказала она. — Но я не хотела пытаться снова. Я больше не могла выносить горе и вину. В итоге мне сделали перевязку маточных труб, чтобы убедиться, что я не смогу снова забеременеть. Лиам согласился и поддержал мое решение, но он был… несчастлив. Он хотел детей, но не хотел усыновлять. Он хотел своих собственных детей.

Кинсли горько рассмеялась.

— Он не хотел этого, но из-за него я чувствовала себя намного хуже. Он заставил меня чувствовать себя такой разбитой. После этого наш брак распался. Мы больше не чувствовали себя мужем и женой. Иногда мне даже казалось, что мы не друзья. Мы были как чужие друг другу люди.

— Мы жили так пару лет, прежде чем Лиам попросил развода. И даже при том, как все было, это причиняло сильную боль. Я знала, причина в том, что он хотел ребенка, и я чувствовала, что с моей стороны было эгоистично отказывать ему в жизни, о которой он мечтал, в семье, о которой он мечтал. Итак, мы прошли через бракоразводный процесс.

— Но Лиам не хотел терять меня полностью. Он хотел оставаться на связи, оставаться близким. Я… В то время я думала, что тоже не хочу его терять. Я подумала, что, несмотря ни на что, было мило, что он все еще хотел быть рядом со мной, поддерживать меня. Он так долго был моим лучшим другом… Я не знала, что еще сказать или сделать. Поэтому мы продолжали общаться. Теперь я понимаю, что он не хотел поддерживать связь, чтобы помочь мне пережить это. Он просто хотел чувствовать себя лучше, облегчить собственную вину.

— В конце концов, через год он женился снова, и когда я увидела его фотографии с новой женой и то, какими счастливыми они были, все, о чем я могла думать, это почему меня было недостаточно? Почему он не мог быть счастлив со мной? Почему он просто не любил меня такой, какая я есть? И когда он объявил, что они ждут своего первенца… это убило меня изнутри.

Кинсли погладила большим пальцем руку Векса.

— И все же, я не могла заставить себя разорвать с ним отношения. Но я знала, что мне нужно уехать, поработать над собой, просто… освободиться и начать все заново. Найти свою ценность. Итак, я скопила столько денег, сколько смогла, и приехала сюда. Ну, не сюда, а в Лондон, где я жила у своей тети, пока не смогла найти свое жилье. Я наконец-то нашла коттедж в Шотландском нагорье, который можно было снять в аренду…

— И вот ты здесь, — тихо сказал Векс.

Кинсли пошевелилась, отпустила его руку и повернулась в его объятиях лицом к нему. Вода плескалась о стенки ванны. Ее фиалково-голубые глаза заблестели от пролитых слез.

— Я здесь, — тихо повторила она. — Но мне не нужно было переезжать через весь мир, чтобы найти свою ценность. Я достойна, и всегда была такой. Лиам тоже переживал трудности, но это ничего не оправдывает. Я заслуживала гораздо большего, чем он, большего, чем то, что он заставил меня почувствовать. Я не сломанная. Я никогда такой не была. И я никогда не позволю кому-либо или чему-либо снова заставить меня думать иначе.

Векс взял ее лицо в ладони и смахнул слезы с ее щек.

— Если бы я мог взять свои слова обратно, свои действия… Прости меня, Кинсли. Прости, что заставил тебя так себя чувствовать. Прости, что тебе пришлось столько пережить. Но тебе больше никогда не придется нести это бремя в одиночку.

Она подняла руку из воды и положила ему на сердце.

— Мне было больно, когда ты ушел после того, как я сказала тебе правду, но я понимаю. Я не могла представить, что так долго буду заперта в одном месте, не имея возможности уйти, никогда не увижу другого человека… — Кинсли посмотрела ему в глаза. — Я все еще не могу поверить, что ты выбираешь меня вместо своей свободы. И на самом деле, я бы не стала винить тебя, если бы ты выбрал другое. Я не хочу, чтобы ты оказался здесь в ловушке.

— Ах, мой лунный свет, — Векс откинул ее волосы назад и наклонился, нежно поцеловав ее в лоб. — Мое заточение не имеет к тебе никакого отношения, — он целовал ее веки, нос, щеки, пробуя на вкус соленые слезы. — И, по правде говоря, я больше не чувствую себя пойманным в ловушку. Без тебя я был оболочкой, сосудом, переполненным горечью и яростью. Зверем, бушующим у прутьев своей клетки.

Он еще сильнее наклонил лицо и прижался к ее губам, вкладывая в поцелуй все тепло и нежность, переполнявшие его грудь.

— С тобой я дома. Я свободен так, как никогда не мог себе представить.

— Векс… — она произнесла его имя шепотом, нежной мольбой, прежде чем поднялась и снова поцеловала его. Кинсли обвила руками его шею, прижимаясь своими мягкими грудями к его груди.

Векс обнял ее, притягивая к себе. Их губы были ласкающими, нежными и пылкими, передавая через прикосновения все невысказанные эмоции и слова, бурлившие в нем и Кинсли. В нем вспыхнуло возбуждение, но Векс проигнорировал его. В этом поцелуе не было страсти. Он был об утешении. Он был о двух душах, ищущих поддержки друг в друге. Он был о двух сердцах, бьющихся как одно целое.

Когда Кинсли прервала поцелуй, она не отстранилась, а легла на него сверху, запустив пальцы в его волосы, которые свисали ниже уровня воды.

— Могу я задать тебе вопрос? И я пойму, если ты не захочешь отвечать.

Он медленно провел рукой вверх и вниз по ее спине, царапая кожу когтями.

— Между нами больше не будет секретов. Спрашивай, и я отвечу.

Ее глаза встретились с его.

— Почему королева фейри хотела, чтобы ты стал отцом ее ребенка?

К его удивлению, ее вопрос не вызвал того страха, который мог возникнуть всего несколько дней назад. Все, что он выстрадал, осталось с ним — боль и гнев не просто исчезли, но теперь они были приглушены. Они были под его контролем. Управляемы.

— Я не могу утверждать, что знаю, какие мысли скрывались за этими холодными глазами, — сказал он, не в силах сдержать хмурую гримасу. — И не хотел бы знать. Но было известно, что она заводила любовников по своей прихоти. Красота и власть привлекали ее в равной степени, и она жаждала и того, и другого. Она коллекционировала супругов так, как другие монархи коллекционировали бы драгоценности. И от таких союзов она произвела на свет многочисленное потомство, уникальное по красоте и силе. И все же для нее это были не более чем эксперименты. Домашние любимцы. Вещи, которые можно использовать, будь то для развлечения или войны.

— Когда она узнала обо мне, она была заинтригована моей магией. Мое сопротивление ее интересу только усилило ее любопытство. Для такой, как она, быть отвергнутой иногда может быть в новинку. И она была неумолима в своем стремлении добиться меня. По глупости я в конце концов принял ее приглашение ко двору, надеясь, что мое появление удовлетворит ее любопытство и я смогу спокойно жить своей жизнью.

Пальцы Векса согнулись, ненадолго нарушив устойчивый ритм движения его руки вверх-вниз по спине Кинсли.

— Я явился как таинственный, окутанный магией мастер независимого королевства. Но она видела мои иллюзии насквозь. Она увидела низшего гоблина, который бросил ей вызов, который обладал властью, превосходящей положенную ему. Она увидела неблагого, который пробудил в ней глубокое, жгучее желание. Неблагого, которым она жаждала обладать.

— Она удерживала меня в своем дворце против моей воли. Использовала меня. А я продолжал сопротивляться ей, как мог. Она относилась к этому как к игре, радуясь, что у нее есть игрушка, которая не сломается, как остальные. Но ее веселье — и ее терпение — имели свои пределы. Видимость власти и контроля, которую она демонстрировала другим, начала давать трещину вокруг меня. Она назвала меня Вексом. Раздражающий, но в конечном счете неважный.

Бровь Кинсли нахмурилась.

— Векс. Ты сказал мне, что это то, что я с тобой делала, и как я должна тебя называть.

Несмотря ни на что, он усмехнулся.

— Да, и ты действительно раздражала меня, маленький человечек, бросая мне вызов на каждом шагу. И при этом ты подняла зеркало, в котором я мельком увидел, кем я стал. Что я делал.

— Почему ты так себя называешь?

— Назло ей. Чтобы досадить ей. Чтобы каждый раз, когда она это слышала, каждый раз, когда она это произносила, то вспоминала, что, какие бы слова она ни подбирала, я был для нее занозой в заднице. Единственное, чем она никогда не смогла бы овладеть, чем никогда не смогла бы по-настоящему владеть. Единственное, чем она никогда не будет обладать в полной мере.

Он запустил когти в волосы Кинсли и проследил линию ее позвоночника, наслаждаясь легкой дрожью, которую вызвал у нее.

— Но ты мне не досаждаешь, Кинсли. Ты для меня все.

Она улыбнулась, но эта улыбка погасла, когда печаль наполнила ее глаза.

— Почему ты продолжаешь использовать имя, которое взял в честь королевы?

— Сначала я хотел продолжить свое неповиновение, несмотря на проклятие. Это была… надежда, по-своему извращенная. Но со временем это стало тем, кто я есть. Векс — это не мой гнев или горечь, не мое сожаление или вина. Векс — это просто… я. Это имя ей не принадлежит. Никогда не принадлежало. Оно всегда был моим, хотя я был достаточно медлителен, чтобы заявить о нем как о таковом.

— Но у нее твое настоящее имя, — тихо сказала Кинсли. — Пока ты выздоравливал, я… видела, как она принудила тебя к этой сделке. Я не могла тебя расслышать, но я знаю, что ты его сказал.

— Да, — сказал Векс хриплым голосом. — Она забрала мою свободу, мое имя, мое семя. Она хотела ребенка с моей внешностью, моей магией и своей кровью в сочетании.

Он закрыл глаза и просто вдохнул Кинсли, позволяя ее запаху успокоить его.

— К тому моменту она уже не скрывала своей жестокости, по крайней мере, по отношению ко мне. Она ясно дала понять, что ребенок, которого я произведу на свет, будет домашним животным. Она сможет формировать его, контролировать и выставлять напоказ.

Кинсли коснулась своим лбом его лба, ее пальцы на его волосах напряглись, но не потянули.

— Векс, мне так жаль.

— Я не мог допустить, чтобы невинный младенец, мой ребенок, родился в рабстве, в жестокости. Чтобы он родился от нее. Я использовал настойку, чтобы мое семя не имело силы, смесь настолько простую, что благородные фейри ее двора были с ней незнакомы. Это был мой единственный способ противостоять ей, пока я не смог сбежать

— Но она нашла тебя, — тихо сказала Кинсли.

— Я всегда знал, что она бросится в погоню. Но я думал, что у меня будет больше времени, чтобы проявить надлежащие меры предосторожности. Я знал, что она обратит свой гнев на тех, кто находится под моей защитой. Ни на мгновение я не поверил, что ее угроза была простым бахвальством. Я плел заклинание, чтобы перенести мое королевство и его жителей из вашего мира, укрыть их в плоскости, недоступной для нее, когда она прибыла.

Векс стиснул зубы от боли, ярости и чувства вины, поднимающихся в нем. Из его груди вырвалось рычание, и он крепче прижал Кинсли к себе. У нее перехватило дыхание, а тело дернулось, когда его когти слишком глубоко вонзились в ее кожу. Он зашипел, открыл глаза и немедленно ослабил хватку, успокаивая боль, которую причинил, нежными прикосновениями кончиков пальцев.

Кинсли отстранилась и сжала челюсть. Ее глаза, такие полные сострадания, встретились с его глазами.

— Ты не виноват. Ни в чем не было твоей вины. Ты сделал все, что мог, чтобы защитить их.

— Все, кроме выполнения моего договора с королевой, — сказал он, отрывистые слова царапали его горло, когда они вырывались.

— Соглашение, которое ты был вынужден заключить. И к чему бы это привело? Если бы ты уступил ей, позволил ей родить от тебя ребенка, он был бы рабом. Нет, ты не мог этого сделать. Ты бы сожалел об этом всю оставшуюся жизнь. Ты сам был ее рабом, и положение, в которое она тебя поставила, было отвратительным, — Кинсли провела большим пальцем по его щеке. — Во всем виновата она, Векс, не ты.

— Я решил сбежать, Кинсли. Прекрасно понимая последствия, я сбежал от нее, я привел ее обратно в свою башню. Обратно к моему народу.

— Но ты вернулся и попытался спасти их. Доставить их всех в безопасное место. Потому что, даже если бы ты остался с ней, сколько времени прошло бы, прежде чем она все равно отправилась бы за теми людьми? Как скоро она бы это сделала… привела их, выставила перед тобой и причинила им вред, чтобы добиться от тебя того, чего она хотела?

Он опустил взгляд, как будто мог найти ответ в другом месте, но Кинсли заставила его поднять глаза обратно, направив подбородок в ее сторону.

— Послушай меня, Векс. Услышь мои слова. В их смерти нет твоей вины.

В их смерти нет твоей вины.

На протяжении сотен лет гнев и чувство вины владели Вексом, поглощали его. Ему не оставалось ничего другого. И разве не это было целью королевы? Она легко могла убить его или запереть в своей темнице навечно, но она выбрала это. Она решила оставить его в живых и одиночестве в этом месте — его дом превратился в тюремную камеру, — где тяжесть того, что он потерял, тяжесть его неудач будут медленно давить на него до скончания веков.

И все же величайшее волшебство было перед ним. Слова Кинсли не могли стереть прошлое, но они были бальзамом для его души. Они залечили старые раны, облегчили его бремя. Они воодушевили его.

Векс совершал ошибки в отношениях с королевой, но ее злоба и тирания проявились задолго до того, как она обратилась к нему. Даже если бы он идеально сыграл каждый раунд ее игры, она не остановилась бы ни перед чем, чтобы одержать победу. В конце концов, она всегда побеждала.

Он поднял руку и запустил ее в волосы Кинсли, баюкая ее голову.

— Если бы ни одному из нас не пришлось идти по пути, вымощенному такими трудностями, чтобы найти друг друга.

Она улыбнулась и прислонилась к его ладони.

— Если бы мы не прошли его, мы могли бы никогда не найти друг друга.

— Я бы снова вытерпел все, и даже больше, чтобы убедиться, что ты моя, Кинсли.

— Тебе не нужно больше ничего терпеть, Векс. Отпусти прошлое, — она провела рукой по его плечу, вызывая восхитительный трепет от прикосновения. — Нам обоим нужно забыть об этом и жить ради будущего. Того, которое у нас может быть вместе.

Векс ухмыльнулся и скользнул руками к ее заднице, схватив за оба бедра и крепко прижимая к себе.

— О, я полностью принял будущее. И я никогда не отпущу тебя.

Кинсли рассмеялась и заерзала на его члене, заставляя застонать, когда наслаждение пронзило его изнутри.

— Держись за меня столько, сколько захочешь, — она подняла руку, показывая ему ладонь. — Но я думаю, нам следует вылезти из ванны. Мы превращаемся в чернослив.

Он наклонился вперед и прижался губами к ее ладони.

— Немногие черносливы сохраняют свою красоту так, как ты.

Кинсли ухмыльнулась.

— Когда мы впервые встретились, никогда бы не подумала, что ты такой романтик.

— Я и не был им.

— Лжец, — ответила она, ухмылка превратилась в улыбку когда она поднялась на колени. — Давай. Пора выбираться отсюда.

Векс обвел взглядом ее тело. Кожа блестела от застывших пятен краски, и вода ручейками стекала по ее груди, капая с розовых сосков, соблазняя его. И Векс поддался этому искушению. Зарычав, он приподнялся, обхватил ее руками и захватил ртом один из сосков.

Кинсли пискнула, но за этим быстро последовал стон, когда он обильно облизал этот бутон своим языком. Она положила руки ему на голову, запустив пальцы в волосы, и хриплым голосом произнесла:

— Векс…

Она чувствительна после спаривания, придурок.

С большой неохотой он отпустил ее сосок, нежно поцеловал его и посмотрел на нее снизу вверх.

Кинсли усмехнулась, ухватившись за края ванны и поднявшись на ноги.

— Ты ненасытен.

— А ты неотразима.

Векс быстро встал. Вода стекала по его телу и переливалась через бортики ванны, но он едва замечал это, когда обхватил руками бедра Кинсли и приподнял ее, притягивая к себе так, что ее ноги оказались по обе стороны от его талии. Она ахнула и обвила его руками, обхватив икрами его бедра.

Он вышел из ванны на покрытый мхом пол. Когда он направился к двери, магия закружилась вокруг их тел, дразня кожу прохладным воздухом, который уносил влагу. Дрожь Кинсли едва не свела его с ума, но он каким-то образом сохранил решимость.

Векс отнес свою пару в спальню, зажег огонь еще одной искрой магии и подошел к кровати. Едва ли осознанно он приказал одеялам откинуться назад. Он уложил свою пару и забрался рядом с ней. Обняв ее, он прижал Кинсли к себе, положив ее голову себе на руку, и последним всплеском магии укрыл их тела одеялом.

Он поцеловал ее в лоб.

— Спи, чтобы поскорее наступило утро и я снова мог обладать тобой.

Кинсли рассмеялась и приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него сверху вниз. Ее мягкие волосы упали ему на плечо.

— Полагаю, тебе предстоит наверстать упущенное за столетия воздержания.

Векс поймал прядь ее волос и накрутил себе на палец.

— Я не испытывал ни малейшего стремления к плотским утехам. Только с тобой.

Улыбаясь, она промурлыкала и слегка провела кончиками пальцев по его брови, прежде чем задержать их на шрамах.

— У них есть какое-то значение?

— Мы, гоблины, — существа фейри, но немногие из нас владеют настоящей магией. Считается, что те, кто владеет, обречены на величие. В моем клане дети, которые демонстрировали магические способности сверх обычных, были отмечены такими шрамами. Мне сказали, что мой талант к иллюзиям проявился еще до того, как я научился ходить. Ожидалось, что однажды я принесу престиж и власть нашему клану, и эти знаки должны были означать благословение, которое я получил, и благословения, которые я однажды принесу.

— У кого-нибудь еще были такие отметины?

— Несколько человек в моем клане, они были старейшинами. Большинство кланов гоблинов, с которыми я сталкивался, могли похвастаться хотя бы одним таким человеком. Колдуны, шаманы, маги… Хотя их титулы различались, все они пользовались одинаковым уважением и признанием.

Она провела пальцем по одному из извилистых шрамов.

— Должно быть, это было больно, особенно для ребенка.

— Я полагаю, что так и было, — ответил он с мягкой улыбкой, нежно потянув ее за волосы, пока она не приблизила свое лицо ближе, — но я этого не помню.

Векс приподнял подбородок и поцеловал ее в губы. Она прильнула к нему, раскрываясь навстречу, и он застонал от ее вкуса. Запустив пальцы в ее волосы, он притянул Кинсли к себе еще глубже в поцелуе. Их губы ласкали и покусывали друг друга, а языки скользили и танцевали. Он наслаждался ощущением ее мягких грудей на своей коже, дразнящим прикосновением ее затвердевших сосков, прикосновением ее ноги, когда она подняла ее над ним, жаром ее влагалища, прижатого к его бедру.

Он жаждал большего от нее. Он жаждал погрузить свой член между ее бедер, почувствовать, как ее влагалище обхватывает его, затрепетать в пламени ее желания и страсти.

Но сейчас он не мог довольствоваться ничем, кроме этого поцелуя. Ради нее.

Кинсли прервала поцелуй, но не отстранилась, молча глядя ему в глаза.

— Ты сказал, что между нами больше не будет секретов, — наконец произнесла она.

— И я не шутил.

— У меня есть кое-что, в чем я хочу тебе признаться.

Он нахмурился.

— В чем дело, мой лунный свет?

Она заговорила после недолгого колебания, и в ее голосе прозвучали горечь, уязвимость.

— Когда ты нашел меня, мое сердце было разбито, и я едва держала осколки вместе. Ты спас мне жизнь. Это была твоя часть нашего договора, это было все, что ты должен был сделать. Но… ты сделал для меня гораздо больше. Ты залечил мое сердце, Векс. Трещины заживают благодаря тебе, и впервые все осколки стоят там, где им и положено быть. И я не понимаю, как они держатся вместе, потому что я чувствую себя такой, такой… наполненной. И я отдаю тебе свое сердце на хранение. Я знаю, ты будешь защищать его так же яростно, как защищал меня, — она коснулась губами его губ и прошептала: — Я люблю тебя, Векс.

Эти слова дошли до Векса, и все внутри него замерло — его сердце, его легкие, его мысли. Тепло расцвело в его груди, распространяясь немного дальше с каждым ударом, когда его сердце возобновило биение. И с этим теплом пришло растущее чувство наполненности… завершенности.

Любовь.

Подходило ли это слово для описания всего его восторга, его страха, его тоски, всех беспорядочных эмоций, поселившихся в нем? Было ли это то слово, которое охватывало его обожание и преданность этой женщине, его потребность в ней? Объясняло ли это, почему при мысли о том, что он может потерять ее, у него защемило в груди и учащенно забилось сердце?

Да. Да, это было именно так и даже больше, и он никогда не понимал этого до этого момента. Никогда бы он не подумал, что такое маленькое слово значит так много.

И когда он посмотрел ей в глаза, то увидел, что в них сияет любовь, только для него.

Векс поцеловал ее, медленно и нежно, наслаждаясь ее вкусом. Что-то новое зарождалось в его груди. Последний секрет, который он хранил, последнюю часть себя, которую он прятал. Но он знал, что пришло время.

— Мой лунный свет… То, что королева вырвала у меня силой, я отдаю тебе добровольно.

Он повернул лицо так, что его губы оказались рядом с ухом Кинсли, и прошептал имя, которое произносил вслух всего один раз в жизни. Это имя гнездилось в центре его души, имя, которое составляло его существо, которое привязывало его к самой вселенной.

Кинсли посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Затаив дыхание, она сказала:

— Это…

— Мое настоящее имя, — тихо ответил он. Он чувствовал, как это имя звучит в ней, становится ее частью, становится с ней единым целым. — Оно твое, Кинсли. Но я все же хотел бы, чтобы ты называла меня Вексом, потому что Векс нашел тебя, спас тебя, и ты спасла его. И Векс влюбился в тебя.

Слезы навернулись на эти прекрасные глаза цвета барвинка, и его сердце сжалось.

— Кинсли…

Она закрыла глаза и прижалась губами к его губам, целуя крепко, отчаянно, и он ответил на поцелуй так же пылко, обхватив рукой ее затылок. Несмотря на его сдержанность, желание к ней не угасло, и теперь оно возродилось с ошеломляющей силой. Его и без того возбужденный член затвердел еще больше.

Подняв голову, Кинсли оседлала его талию, положив руки по обе стороны от его головы. Она встретилась с ним своим похотливым взглядом, опускаясь все ниже, пока головка его члена не вошла во влажную, блаженную теплоту ее влагалища.

Векс оскалил зубы и быстро схватил ее за бедра обеими руками, успокаивая ее.

— У меня нет желания причинять тебе боль, Кинсли.

— Ты не сделаешь этого. Я хочу, Векс. Ты нужен мне.

— Ах, мой лунный свет. Я могу отказать тебе не больше, чем самому себе, — крепче обхватив ее, он медленно потянул вниз, с волнением ощущая, как ее тугая плоть смыкается над его бугорками, наслаждаясь ее стоном и тем, как напряглось ее тело. Он содрогнулся от крайнего удовольствия, когда она наконец полностью уселась на него.

— Любовь моя, — застонал Векс, приподнимая бедра, вжимаясь в нее еще глубже, — Ты — все, чего я желаю.