Если сердце верит

Глава 9

Лили спала до четырех часов дня и проснулась ужасно голодная. Приготовив себе омлет и салат, она устроилась с тарелкой на крыльце, обращенном к озеру. Она не совсем доверяла Джону Киплингу, но была благодарна ему за заботу. Натуральные продукты всегда лучше консервов, а все, что привез Джон, было произведено в Лейк-Генри и доставлено в магазин в тот же день. Яйца — с птицефермы Крюгеров, овощи для салата — от Строзерманов, молоко — из-под коров, которые пасутся в двух милях отсюда, пастеризованное, гомогенизированное и пакетированное, поступило в магазин Чарли через несколько часов после го, как корова вернулась с пастбища. Разве могло все это быть невкусным? Конечно, отчасти имел значение и воздух. Аромат осени — отличная приправа к любым блюдам.

Лили съела все до крошки, удовлетворив голод. Размышляя об оружии Джона, она не вполне понимала, о чем он говорил. Лодки его на озере не было видно, что немного успокаивало, поскольку следующий визит Джона мог выдать ее с головой, и тогда все пропало.

Интересно, знает ли Майда, что она здесь? Догадывается ли? И, в конце концов, думает ли об этом вообще?

Лили боролась с желанием позвонить ей и все-таки преодолела его. Потом снова засомневалась — и снова решила не делать этого. С телефоном в руке она спустилась к озеру и забилась в свой уютный грот из сосновых корней. Так Лили и сидела, словно окутанная ароматом благодатной земли. За это время только две лодки проплыли по озеру, да и те были далеко и направлялись в противоположную от Тиссен-Коув сторону. Поблизости лишь пара диких уток внимательно обследовала берег да в низком кустарнике неподалеку от Лили деловито шелестели листвой бурундуки.

Солнце клонилось к западным холмам, подсвечивая сзади массив вечнозеленого хвойного леса. Его темный силуэт казался на фоне заката неровной волнистой линией. На склоны окрестных холмов уже легли тени, а Лили все сидела. Земля явно сберегла больше тепла, чем она сама, и теперь согревала ее, тогда как воздух становился все холоднее. Из глубины сумерек донеслось ворчание лодочного мотора, обрывки разговора откуда-то с берега неподалеку, крик гагары.

Не успела Лили разглядеть птицу на фоне фиолетовой тени Элбоу-Айленда, отбрасываемой островом на озеро, как крик покорился — протяжный ровный звук с понижением в конце, что придавало этой песне совсем незамысловатый характер. Сколько Раз Лили засыпала под эти звуки и в этом доме, и на другом конце озера — ведь крик гагар доносился и туда. Еще совсем маленькой, ночуя у Селии, она замирала от восторга при мысли о том, что мама слышит эти же самые звуки.

И сейчас Лили тоже думала, слышит ли Майда… Представляла себе, что мать сидит в эту самую минуту на крыльце своего большого каменного дома, стоящего на холме, и думает о ней Правда, Майда не разглядит оттуда свет в окошках коттеджа. Ведь его закрывает Элбоу-Айленд, а за ним, если смотреть из этого убежища, есть еще Большой Остров.

При ярком свете дня от домика Селии видны кроны отцовских яблонь, взбегающих по холму. Летом их листья отличаются от дикого хвойного леса более мягким оттенком зелени. Осенью же становятся цвета хаки. Акр за акром кроны нескольких сотен яблонь мягкими волнами окутывают склон большого холма. За всеми деревьями отлично ухаживают и тщательно обрабатывают их. Жестяная крыша цеха для переработки яблок сверкает от солнца, а его мощные каменные стены источают аромат старины. Это здание действительно могло бы стать местной исторической достопримечательностью.

Майда до сих пор вспоминает, как впервые увидела владения своего супруга. Тогда ей было двадцать лет, и она прониклась таким же благоговением к этой земле, как и к этому мужчине. До встречи с ним она работала в офисе компании по заготовке и транспортировке леса, а жила в крохотной квартирке своей матери, в городке, где не было ничего примечательного и никаких развлечений. Случайно встретив Джорджа Блейка, приехавшего купить старое оборудование у ее босса, она вытащила счастливый билет. Джордж, единственный наследник земель своего отца, был на пятнадцать лет старше Майды. Он предложил ей дом, не только умопомрачительно красивый, но и большой, просторный, даже идиллический. Ну как тут было не соблазниться? Приняв его предложение, Майда сделала лучший выбор в своей жизни.

Так рассказывали Лили, пока она была маленькой. Точно сказку. Правда, все сказки обычно заканчиваются свадьбой, а эта продолжалась и дальше. В первый год Майда была на седьмом небе от счастья. Ей нравилось не ходить на работу, нравилось проводить целые дни, то дегустируя сидр, то выпекая вкуснейшие яблочные пироги, неизменно завоевывавшие призы на церковных благотворительных распродажах. В первую зиму она полюбила читать возле камина или кататься на лыжах по озеру. Зачастую она каталась вместе с Джорджем, становившимся заметно свободнее между декабрем, когда изготавливались последние партии сидра, и мартом, когда начиналась подрезка яблоневых ветвей. Майда любила весенний сад в буйной белоснежной красе цветущих яблонь, когда жужжание трудолюбивых пчел наполняло воздух. Она сидела на крыльце, греясь на ласковом солнышке, и смотрела на широкий луг, расстилавшийся на берегу озера. А с приходом мая, как только земля прогревалась, Майда выращивала ирисы, лилии, ипомеи, гиацинты и, конечно, розы. Она ежедневно ухаживала за ними, пропалывала и поливала клумбы, нежа и лелея цветы, так что вскоре именно ее сад стал лучшим в городе.

Лучший сад. Лучшие яблочные пироги. Лучшие дети. Лили с младых ногтей поняла, как важно все это для матери. Она отлично помнила ее улыбку, когда та рассказывала о первом годе своего замужества. Вступив в Садовый клуб, Майда завела знакомства со сливками городского общества. Она приглашала гостей в свой большой каменный дом, чтобы показать свои цветы и угостить обедом. Она приглашала всех, кто хоть что-то значил в Лейк-Генри, начиная с уважаемых владельцев здешней швейной фабрики и заканчивая председателем Городского собрания и депутатом от города в законодательных органах штата. Она была на вершине славы.

Но потом, на втором году, что-то пошло не так. Что именно, Лили не знала, потому что на этом рассказы Майды прерывались. Ей было известно только, что сильные весенние ливни погубили урожай яблок и семья столкнулась с финансовыми трудностями. Между тем Майда ждала рождения Лили.

Что же испортило ей жизнь: нехватка денег или трудная беременность? Когда девочка подросла и начала проявлять любопытство, мать уже относилась к ней так сурово, что Лили просто не рисковала задавать вопросы. Возможно, слишком боялась услышать ответ.

Она и сейчас боялась, сидя в своем убежище среди корявых Корней, но только теперь ее страшили совсем другие вещи. Джон прав. Это только вопрос времени. Все равно кто-нибудь заметит признаки жизни в домике Селии. Распространится молва о том, что Лили вернулась. Дойдет до Майды. А Лили не хотелось чтобы мать узнала об этом от чужих. Ведь она жутко обидится, а от этого никому не станет легче. И прежде всего Поппи.

Поскорее, пока не струсила, Лили вернулась в домик, умылась, переоделась и погнала старенький «форд» по дороге вокруг озера. Уже стемнело. Лунный свет пробивался сквозь кроны деревьев. Шары машины освещали дорогу. Она направилась вверх по гравиевой дорожке, прорезавшей акры невысоких яблоневых посадок. Через полмили сады расступились, и в темноте прорисовался массив дома. Лишь с одной стороны в первом этаже горел свет, но Лили помнила до мельчайших деталей, как выглядит дом при свете дня. Ее воображение живо дорисовало два этажа, каменный фасад с выступающими карнизами и слуховыми окнами наверху.

Въехав под крышу портика, она оставила машину, поднялась по каменным ступеням, открыла дверь и вошла в большую переднюю. Со стороны библиотеки доносилась тихая классическая музыка — явный признак того, что Майда там. Вздохнув, Лили окинула взглядом лестницу с плавным изгибом, развешанные вдоль нее натюрморты с цветами, балкон с резными перилами красного дерева… Дорожка на ступеньках выглядела похуже, чем тогда, накануне Пасхи, но элегантность холла все равно впечатляла.

Налево располагалась большая столовая — затененная комната с мебелью в стиле чиппендейл. Повернув в противоположную сторону, Лили вошла в гостиную. Единственная лампа слабо освещала диванчики и стулья, обитые материей с изящным рисунком, а также резные столики красного дерева и персидский ковер. У Майды был хороший вкус. Уж в чем, в чем, а в неумении оформить интерьер Лили не могла бы ее упрекнуть. Если же кто-нибудь в Лейк-Генри и считал, что эта большая фермерская усадьба обставлена с чрезмерной роскошью, то все же наверняка признавал, что сделано это искусно.

Бросив взгляд на кабинетный рояль в углу, Лили ощутила, как сжалось сердце. Она так скучала по своему пианино, оставшемуся в Бостоне. А здесь… Здесь она научилась играть. Сидя за этими кремовыми клавишами, на этой скамеечке с гнутыми поисками, чувствовала себя сильной и умелой. Здесь она открыла возможности своего голоса.

— Мне показалось, что я слышала машину, — произнес тихий голос Майды.

Взгляд Лили устремился в дальний конец комнаты. В дверях библиотеки виднелся освещенный со спины силуэт матери: руки опущены, но плечи, как всегда, прямые. Не зная, что сказать, Лили молчала.

— Я так и думала, что ты уже вернулась, — продолжала Майда. — Поппи очень смутилась, когда я спросила про тебя.

— Поппи не в курсе м-м-моих планов, — вымолвила Лили, проклиная свой деревянный язык и трусость. Все-таки Майда слишком смущала ее. Это не прошло даже с годами, а нынешняя ситуация тем более не способствовала спокойному расположению духа. Но сильнее всего Лили боялась материнского гнева. Впрочем, пока он не проявился. Чтобы окончательно оправдать Поппи, она добавила: — Я не могла свободно говорить с ней по телефону. Не доверяю связи. Кто-то уже подслушивал мои переговоры.

— Кто же? Ты не сообщила в полицию? Разве законно прослушивать телефон без ведома хозяина? А может, это сама полиция? У них есть на это причины?

Лили покачала головой. Она отметила, как хорошо выглядит Майда. Вот странно! В тридцать лет она смотрелась соответственно своим годам. И в сорок — тоже. А вот теперь, в пятьдесят семь, через три года после смерти мужа, время, казалось, повернуло для нее вспять. Майда действительно помолодела! Всегда стройная, она до сих пор держалась так прямо, что даже казалась высокой, несмотря на скромный рост в пять с половиной футов. Темные волосы Майда стригла коротко и стильно. Сегодня она и Лили были одеты почти одинаково — в джинсы и похожие свитера. Лили не часто видела мать в джинсах.

— Ты отлично выглядишь, мама.

Майда, что-то проворчав, ушла обратно в библиотеку. Через дверной проем Лили видела, как она села в кресло, надела очки и повернулась к компьютеру, стоявшему на краю стола. Она просто отгородилась от Лили, как и всегда, когда не знала, что делать.

Лили одолевало желание уехать. Раньше она всегда прибегла к этому единственному способу защиты. Но тогда Лили понимала, куда идти и чем заниматься дальше. Сейчас у нее не осталось ничего, кроме потребности побеседовать с родной матерью.

Она прошла через гостиную и встала в дверях библиотеки. Вдоль стен стояли стеллажи кленового дерева, а на них классика в кожаных переплетах, неброские старинные издания и более современные — в ярких глянцевых обложках. Все это тоже было частью волшебной сказки Майды. Большую библиотеку она считала признаком аристократизма. Каждую весну книги снимали с полок и пылесосили, но Лили знала, что лишь очень немногие из них удостоились внимания хозяев. То была библиотека «напоказ».

Стол — совсем другое дело. Лили помнила, как часто отец работал за ним по ночам. Этот коренастый мужчина больше привык к рабочему комбинезону и предпочитал возиться в саду, а не с бумажками, но ему приходилось подолгу просиживать за рабочим столом, чтобы семейный бизнес приносил прибыль. Компьютер появился уже после его смерти, что очень удивило Лили. Она не могла представить себе маму перед монитором. Впрочем, не только Лили поразило, что Майда возглавила дело. Почему-то все полагали, что добродушный и общительный, здоровый и выносливый Джордж будет жить вечно.

Майда щелкнула мышкой, посмотрела на экран, пошелестела бумагами, лежавшими у нее под правой рукой, нашла то, что искала, и забегала пальцами по клавиатуре.

— Счета, — пробормотала она почти грустно. — Я уже научилась понемножку плутовать. То там чуть-чуть заплатишь, то тут. Я-то надеялась, что как только выдастся хорошее лето и будет добрый урожай, так дела и поправятся. Но чем выше урожай, тем больше нагрузка на оборудование. Для пресса нужны запчасти, трубы, охладители — все это изнашивается одновременно. Сначала это, теперь вот еще ножи — то встанут, то снова заработают, как старая кляча. — Откинувшись на спинку кресла, Майда с укором посмотрела на Лили: — Твой отец оставил на мою голову столько проблем. И так с восхода дотемна не знаешь отдыха, а тут еще этот телефон. Разрывается как сумасшедший. О тебе хотят знать все: и в нашем городе, и в других городах, и в таких местах, о которых я никогда не слышала, да и не хочу слышать. Мне не нужны все эти звонки, Лили. Особенно во время сбора урожая.

— Мне очень жаль.

— Поппи, правда, отвечает на большинство из них, но все кое-кому удается дозвониться и сюда. Ты хоть знаешь, о чем они спрашивают? А что им уже известно, знаешь? Их волнует, в какие ты ходишь магазины, что именно покупаешь… Ты что же, сама рассказывала им об этом? А эти вопросы о твоем заикании, а об этом проклятом Дональде Киплинге?! Знаешь, насколько мне все это неприятно?

Лили обхватила себя руками. Что ж, если Майде нужно выговориться, пусть лучше сделает это сейчас.

— Что молчишь? Знаешь или нет?

— Мне хуже.

— Ну, — сухо усмехнувшись, сказала мать, — так всегда бывает, если играешь с огнем. Ты же сама хотела красоваться на сцене. Хотела стать артисткой. Но такой образ жизни неминуемо ведет к скандалам. Вот люди увидели тебя на подмостках, и ты сразу стала всем интересна. Настоящая находка для сплетников. Я читала журнал «Пипл». У того любовная связь, у другого любовная связь… Все считают, что тот, кто вошел в этот мир, утратил моральные ориентиры. А ты им прекрасно пособила, Лили. О чем ты, интересно, думала? Эти поздние тет-а-тет с кардиналом, эти объятия и поцелуи — разве тебе не приходило в голову, что у людей может сложиться неправильное впечатление? По крайней мере, я надеюсь, что это только неправильное впечатление.

Майда смолкла, но глаза ее сверлили Лили, требуя немедленного ответа. Удивившись и даже обрадовавшись, что мать сама неожиданно предоставила ей слово, Лили быстро заговорила:

— Да, это неправильное впечатление. Ничего не было. Отец Фрэн — просто мой добрый друг. Уже много лет. Ты сама знаешь это.

— Я не знала, что ты ходишь в его резиденцию, когда тебе заблагорассудится.

— Нет, неправда. Не когда мне заблагорассудится.

— Но почему ты сказала, что ты любишь его?

— Потому что это так. Он мой близкий друг. Вот это я и сказала журналисту. А он вырвал мои слова из контекста. Он и прежде много раз поступал так же. Я вовсе не хотела этого, мама.

— Так почему же все это случилось?

— Потому что репортер и редакция желали увеличить тираж газеты! Прессе понадобился скандал, журналист его состряпал, а все остальные с радостью подхватили тему. Если бы в это же время где-нибудь произошло громкое убийство, они не стали бы так стараться и выдумывать все это. Но как назло, все вокруг было спокойно, зато оте-те-тец Фрэн стал кардиналом, и сразу же активно заработало чье-то творческое воображение.

— Но это ты сама допустила такое безобразие.

— Да что я могла поделать? Я отрицала все обвинения. Потребовала опровержения. Даже говорила с адвокатом.

— И что?

— Что?

— Адвокат. Что он сделал?

— Я не могу нанять адвоката.

— Почему?

— Он потребовал четверть миллиона долларов.

Майда примолкла. Глаза ее невольно обратились к компьютеру, потом — к бумагам на столе. Губы поджались, уголки их опустились.

Лили хотела уже сказать, что не возьмет от нее ни цента, но тут услышала за спиной какой-то шум. Это Ханна, старшая дочка Роуз, десятилетняя племянница Лили, шлепала к ней босиком. Огромная футболка скрадывала все еще по-детски пухлую фигурку девочки. Выбившиеся из хвостика длинные каштановые волосы обрамляли серьезное круглое лицо.

Лили не слишком хорошо знала своих племянниц, но Ханна, старшая из трех девочек, занимала особое место в ее сердце Лили улыбнулась:

— Привет, дорогая!

— Привет, тетя Лили.

Лили обняла девочку, и та нерешительно ответила ей.

— Ну как ты? — спросила Лили.

— Хорошо. Когда ты приехала?

— Вчера ночью. И проспала почти весь день. А ты что тут делаешь так поздно?

— Она у меня ночует, — ответила Майда деловым тоном. — Что у тебя с мультиком, Ханна?

— Он скучный.

— Но ведь мы взяли два.

— Я услышала голоса.

— Твоей тете и мне надо поговорить. Иди наверх и посмотри вторую кассету.

Ханна бросила на Лили быстрый взгляд и пошла к двери.

— Только не забудь сначала перемотать пленку! — крикнула Майда вслед девочке.

Лили следила за Ханной, пока та не исчезла в холле, потом снова повернулась к матери:

— И часто она у тебя ночует?

— Каждую субботу, когда Роуз и Арт уезжают куда-нибудь развлекаться.

— А где же Эмма и Руфь? — То были младшие сестры Ханны. Одной недавно исполнилось шесть, другой семь лет, и, конечно, они еще не могли оставаться без присмотра.

— С ними няня. Для нее легче, если Ханна здесь. Но почему в газете утверждается, что ты наняла адвоката? — понизив голос, спросила Майда.

Боясь, что Ханна услышит их разговор, Лили тихо ответила:

— Адвокат действительно предложил мне свои услуги. Но меня беспокоят не только деньги. По его словам, процесс будет тянуться несколько лет, а за это время они раскопают еще что-нибудь о моей прежней жизни.

Майда отпрянула и в ужасе прижала ладонь ко рту.

— Я не смогу жить так целых три года, — добавила Лили.

— Какая альтернатива?

— Эта история — ложь. Все узнают об этом, как только кардинал добьется опровержения.

— И тогда ты снова получишь место учителя? — иронично осведомилась Майда. — Едва ли. Уж если грязь прилипнет, так не отмоешься. Ты поставила себя в очень уязвимое положение. Одинокая женщина водит тесную дружбу с кардиналом?..

— Не такая уж это была тесная дружба. Я никогда не ходила к нему без дела. Мы разговаривали с ним во время приемов, но вокруг всегда было полно народу. Иногда я оставалась после ухода гостей, чтобы поиграть на рояле. Порой он звонил мне по телефону, чтобы справиться о моем здоровье, если мы подолгу не виделись. Это ничем не отличается от моих отношений со всеми остальными друзьями.

— Он же священник.

— Он мой друг.

— Люди обычно не обнимаются со священниками.

— Но все обнимаются с Фрэном Россетти.

— И потом… Потом, какое это неуважение! Называть его по имени!

— Все друзья зовут его просто Фрэн. Он сам так представляется. И потом, я никогда не стала бы прилюдно называть его по имени.

— Вот если б ты была замужем, то этого не случилось бы. Сколько я уговаривала тебя выйти замуж? Я была права. Брак придал бы тебе солидности. Дети тоже. Если бы ты меня послушалась, то и отношение к тебе было бы иным.

— Да неужто это что-нибудь значит?! — взорвалась Лили. — Если выдумали одну историю, так запросто выдумали бы и другую. Терри Салливану нужен был скандал. Он устроил бы его, даже если бы у меня был муж и десяток детей в придачу! Только тогда меня обозвали бы гулящей и никудышной матерью.

— И когда ты стала такой бездушной?

— После того, как чьи-то враки изуродовали мою жизнь!

— Тебе следовало выйти замуж, — беспомощно сказала Майда, исчерпав все доводы. — Насколько я понимаю, ты остановилась в коттедже?

Лили кивнула.

— И надолго?

— Не знаю.

— Ты приведешь их сюда. Тебе это ясно?

— Не приведу, если ты никому не скажешь. — И тут Лили испугалась. — Ханна! Она может сказать Роуз. Та сообщит Арту. Арт — своей матери, которая оповестит всех на фабрике. — Лили знала, что в Лейк-Генри все слухи распространялись подобным образом.

— Ханна ничего не скажет матери. Она никогда ничего не говорит Роуз. На твоем месте я бы побеспокоилась о других. Люди могут заметить, что ты там, и тогда все станет известно прессе. А дальше — ясно как день: они заявятся сюда. Ну, разве это честно по отношению к нам?

— Но куда же мне еще податься?

— Ну, не знаю, — резко отмахнулась расстроенная Майда. — Я уверена только в том, что не желаю видеть их тут. Тебе не нравится, что на тебя будут глазеть целых три года? А ради чего нам терпеть хотя бы три недели подобные издевательства? Они станут надоедать еще сильнее, чем прежде, и в этом тоже будешь виновата ты. Ведь речь идет не только о тебе, Лили. То, что ты снова привела их сюда… Ох, подумать только, весь этот кошмар с самого начала! Что же ты со мной делаешь? Чего от меня хочешь?

Слезы выступили на глазах Лили, и впервые за долгие годы она не выдержала.

— Поддержки! — воскликнула Лили. — Сочувствия. Сострадания. Гостеприимства. Это мой дом, а ты — моя мать. Почему ты отказываешь мне в таких простых вещах? Что я сделала? Чем тебя так оскорбила? Люди хорошо относятся ко мне, мама. Я — порядочный человек. Меня любят друзья, коллеги, студенты. Даже кардинал любит меня и считает д-д-достойной того, чтобы называть своим другом! Так почему же не любишь ты?

Майда была ошеломлена, но Лили не могла остановиться. Слезы катились по ее щекам, но давно накопившаяся боль рвалась наружу.

— Ты стеснялась моего заикания. Это значило, что я — не само совершенство. Одна из твоих дочерей ущербна! Подумать только! Но разве я хотела за-за-заикаться? Не думаешь ли ты, что мне это приятно? Я совершила оши-и-ибку. Единственную ошибку — с Донни Киплингом. И что же? Разве с тех пор я превратилась для тебя в обузу? Я просила у тебя хоть что-то? Нет. Но теперь прошу понимания. Неужели это так много? Неужели, по- твоему, я хотела, чтобы так случилось? Я просыпаюсь по ночам дрожа от ярости, — Лили и теперь вся дрожала, — потому что я очень много работала, желая построить достойную жи-и-изнь, а они ее у меня отняли, и я даже не знаю за что! Не понимаю, зачем Т-т-терри Салливан так поступил со мной, почему «Пост» опубликовала эту ложь, почему родная мать отталкивает м-м-меня вместо того чтобы помочь!

С этими словами Лили бросилась прочь.

Всю дорогу к дому Лили проплакала, злясь на бесчувственность Майды и стыдясь своего эмоционального взрыва. Она припарковала машину, на сей раз, даже не развернув ее к дороге. Лили почти хотелось увидеть прячущегося в лесу репортера. Уж она бы ему показала! Лили была настроена крайне воинственно. Но никто так и не выпрыгнул из-за кустов, и она спустилась к озеру. От злости Лили даже не побоялась выйти на старый деревянный причал и уселась на самом краю, почти на виду у всего Лейк-Генри.

Однако вокруг никого не было. Ночь стояла темная, водная гладь словно застыла. Лили вскоре начала приходить в себя. Все вокруг дышало покоем, исцеляющим душу. Когда до Лили донесся призывный клич гагары, она вспомнила о Селии. О дорогой Селии, которая любила ее так, как мать должна любить свое дитя. Если б не бабушка, Лили считала бы, что ее вообще никто не любит.

Это постоянно внушала ей Майда. Во всяком случае, именно такие выводы сделала девочка, видя вечное раздражение матери. Правда, отец Фрэн уверял, что это не так. Он объяснял Лили: матери всегда любят своих детей, только порой обстоятельства мешают им выказывать эти чувства. Однако Лили постоянно видела Майду в раздражении. Ей казалось, что дочь не способна ничего сделать правильно. Джордж не всегда противостоял супруге. Правда, это он добился, чтобы Майда позволила Лили петь в кафе у Чарли. Но отец замечал только видимую часть айсберга. Он знал, что Лили заикается и ей надо помочь, но не ощущал более тонких эмоциональных потребностей подрастающей девочки, которые в результате так и остались неудовлетворенными.

Лишь Селия заполняла эту пустоту своей любовью. Она внушила Лили такую уверенность в себе, какой не принесли бы овации самой восторженной публики. Она научила девочку стремиться к осуществлению своих заветных желаний.

О чем же мечтала Лили теперь, когда сидела в темноте над озером, окутанная холодным воздухом, и слушала, как вода что-то тихо шепчет каменистому берегу, как разносится эхом в тишине ночи первозданная птичья песнь?

Она мечтала вернуть прежнюю жизнь: работу, свободу и право на личные тайны.

Когда Лили проснулась ранним субботним утром, эти мечты овладели ею с новой силой. Не без труда заставив себя дождаться девяти часов, она совершила немыслимое — позвонила Джону Киплингу. Все равно он уже знал, что Лили здесь, и ему была известна ситуация. К тому же Джон отлично понимал, что такое репортеры, и сам предложил ей звонить.

Так думала Лили, набирая номер. Поскольку пресса активно досаждала ей, она не видела ничего дурного в том, чтобы, в свою очередь, использовать одного из ее представителей.

— Это Лили. Ты видел сегодняшние газеты?

— Только что взял из ящика.

— Есть что-нибудь?

— На первой полосе маленькая заметка, — ответил он. — Подожди. Я посмотрю дальше.

До Лили донесся шелест бумаги. Стоя возле окна, выходящего на озеро, и кутаясь в шаль Селии, Лили мертвой хваткой вцепилась в трубку. Казалось, прошла вечность, прежде чем Джон снова заговорил:

— О’кей. Не так плохо. На первой полосе краткое изложение событий за неделю. А прочие материалы в основном посвящены другим людям.

— Каким?

— Да так. Разным историческим личностям.

— Историческим?

— Ну да. Всякие сексуальные скандалы, связанные с ними

У Лили внутри что-то оборвалось.

— Что ты имеешь в в-в-виду?

— Ну, они пишут о знаменитостях, которые оказывались в центре громких дел. Полагаю, это хорошо. Если они отвлеклись от тебя, значит, им больше нечего о тебе написать.

— Они что, сравнивают меня с этими людьми?! — возмутилась Лили.

— Да, но читатель, имеющий хоть одну извилину, поймет, что ситуации слишком непохожи! Невозможно ведь сопоставить кардинала Россетти с президентом-волокитой, застигнутым врасплох, или с высокопоставленным дипломатом, очутившимся в постели шпионки, или с голливудским актером, забывающим застегнуть ширинку.

— Но вдруг у их читателей нет и одной извилины?

— Люди гораздо умнее, чем мы думаем, — спокойно заметил Джон. Эти слова могли бы убедить Лили, если бы их произнес не представитель прессы. Пресса умеет манипулировать людьми. Лили знала это по собственному опыту. — Оскорбительно и пошло копаться в истории ради подобных фактов. Конечно, тут есть намек на их сходство с последним скандалом. Но это сравнение приведет к противоположным результатам. Прочтя про все эти ужасы, люди сами увидят, сколь ничтожны на их фоне обвинения против тебя и кардинала.

— Проблема в том, — возразила Лили, судорожно вздохнув, — что сравнения действенны лишь тогда, когда приводятся д-д-достаточно часто. Но детали моего дела очень скоро будут забыты, а само оно в памяти общественности приобретет такой же размах, как и эти исторические факты.

— Значит, ты должна бороться.

— Но как?

— Есть только один способ — через суд. К этому газеты прислушаются.

Лили опустила голову и закрыла глаза.

— Конечно, прислушаются. Как и все остальные. Мне н-н-надо идти, — добавила она шепотом и положила трубку.