Если сердце верит

Глава 21

В среду поутру Джон был в запарке. Он спешил подготовить к печати очередной номер «Лейк ньюс», но Дженни сидела дома с простудой, а телефон звонил не переставая. С коллегами Джон расправлялся запросто — говорил, что не знает, где сейчас Лили, что было в общем-то правдой, если брать каждый конкретный момент в отдельности. Но Ричард Джекоби оказался более настойчив.

Он тоже слышал о возвращении Лили на родину и беспокоился, что Джон не успеет достаточно быстро подсуетиться и кто-нибудь перебежит ему дорогу. Джон, однако, отвечал на это, что в Лейк-Генри нет людей, информированных лучше, чем он. Ричард напомнил, что они договаривались об эксклюзивной книге, которая должна выйти в свет уже к лету. Джон сказал, что все понимает. Однако издательство, если захочет, справится со всей работой за месяц — от редактирования рукописи до выпуска готовой книжки. Ричард возразил, что публикация такого издания — дело достаточно сложное, особенно если речь идет о теме, щекотливой с точки зрения закона. К тому же разрабатывает ее человек, по-видимому не имеющий никаких реальных доказательств, а он, Ричард, и так уже рискнул, предложив эту сделку нерадивому Киплингу. Джон заметил, что до сих пор не видел контракта. Ричард заявил, что контракт в стадии подготовки.

Они закончили разговор на вполне дружеской ноте, но Джон повесил трубку, испытывая давно забытое чувство. В последний раз оно посетило его в ту пору, когда он работал корреспондентом крупной газеты и сделал этот снимок на удостоверение. Проблема заключалась в нехватке времени, поскольку хорошие книги не пишутся за несколько дней, но отчасти — в Лили. Она слишком нравилась ему, поэтому Джон не мог выуживать у нее информацию. При мысли о том, что придется раскапывать сведения о жизни Майды в маленьком городишке в глубинке Мэна, он ощущал неловкость.

Однако в немалой степени проблема была связана и с «Лейк ньюс». Ведь именно тут его работа. Этот крохотный городской еженедельник требовал немалых затрат труда. Джон гордился им и ощущал за него ответственность. Пока его имя значилось на границах издания, он хотел, чтобы каждый выпуск был сделан добросовестно.

И потому, выбросив из головы все лишнее, Джон сконцентрировался на размещении объявлений, поступивших уже после крайнего срока. Потом занялся окончательным вычитыванием основных статей, затем переписал слабенький материал из Сэйфилда и добавил несколько фотографий к городским и спортивным новостям. Уже к часу дня он отослал последнюю полосу газеты в печать, после чего откинулся на спинку рабочего кресла, прикрыл глаза и потер переносицу, чтобы избавиться от головной боли.

Постепенно Джону стало легче, однако он, сидя все в той же позе, припомнил, что вернулся в Лейк-Генри в надежде избавиться от этого неприятного ощущения. Он думал, что, возможно, вообще не годится для писательского труда, но тут позвонил Терри Салливан.

Джон и так был далеко не в самом добром расположении духа, но ему стало еще противнее, когда он услышал самодовольный голос Терри:

— Нашу милую девочку видели вчера с племянницей в одном из магазинов Конкорда. А ты по-прежнему притворяешься, будто ведать не ведаешь, где она?

Джон в раздражении подался вперед.

— Ты зачем мне названиваешь? И вообще, почему тебя до сих пор так волнует Лили Блейк? Все, Терри! Твоим сплетням конец. Я тебе и в прошлый раз говорил то же самое — и оказался прав. — Джону было противно, и голос его красноречиво свидетельствовал об этом. — Зря ты гнал эту пургу, приятель. Ведь дело-то на пустом месте состряпано.

— Нет, не на пустом. Я могу доказать это.

— Как? С помощью твоей хваленой пленки? — бросился в атаку Джон. — Но Лили ничего не знала о записи. Это незаконно.

— Ага! Так ты с ней говорил. Значит, она вернулась.

— Незаконно, Терри! Я бы на твоем месте именно об этом волновался, а не рыскал в поисках Лили. В любом случае, здесь она или нет, тебя это не касается.

— Нет, касается. Я пишу продолжение статьи.

Джон не верил своим ушам, но был готов к дальнейшей борьбе.

— И для какой же, интересно, газеты? Скажу тебе, если ты еще не заметил: «Пост» отказалась от дальнейших публикаций на эту тему. И потом, о чем ты, черт возьми, собираешься писать? О журналистах, которые выдумывают ложные скандалы?

— Скажи лучше: о клубных певичках, которые, спятив, путают свои фантазии с реальностью.

— Вот как? Хорошо. И ты намерен доказать это с помощью незаконной записи? — Вдруг его осенило. — А как насчет другой, вполне законной, которую можно запросто опубликовать?

Последовала пауза. Затем холодное:

— А ты наглый.

— Не я, приятель, — ответил Джон и ощутил тик под глазом. — Чтобы преследовать человека, уже однажды тобой оклеветанного, — вот для чего нужна настоящая наглость. Но ты тут как тут! Снова звонишь мне с прежними вопросами. Я же, заметь, просто намекаю тебе, что существует еще один аспект этой истории. В прошлый раз ты сказал, что я ничего не вижу у себя под носом. Напрасно надеешься. Для начала учти: мне известно, кто звонил под вымышленным предлогом жене нашего шефа полиции и вынудил ничего не подозревающую пожилую даму рассказать о деле, закрытом восемнадцать лет назад. А знаешь, откуда я узнал об этом? Сохранилась запись. Забавно, не правда ли? Как аукнется, так и откликнется, приятель. Только эта пленочка вполне легальная, поскольку разговор шел по официальной полицейской линии. А на пленочке-то твой голос. Если не доверяешь моему слуху, мы можем отправить запись на экспертизу. И еще: у меня собирается довольно приличная коллекция статей, которые ты, учась в колледже, явно передрал откуда-то.

— Ты занимаешься моей персоной?

Джон и не думал оправдываться. Разве он сделал что-нибудь плохое Терри Салливану? Никоим образом! Не выступал с публичными обвинениями, не мазал его грязью ради собственного удовольствия. Как и в случае с Риццо и Барром, Джон всего лишь собирал о нем полезную информацию.

— Так признавайся: кого из журналистов ты обокрал тогда?

— В колледже? Да ты смеешься! Это же древняя история, потом, у тебя нет доказательств.

— Дело в том, что ты наверняка не захочешь по-настоящему об этом спорить. Ведь это повредит твоей карьере. И, кроме того, — Джон уже не мог остановиться, — есть в твоей биографии какие-то таинственные вещи. Например, три жены… Мне показалось, тогда мы с тобой дружили, Терри, но я даже не подозревал, что ты хоть раз был женат, не говоря уж о трех браках. Мы вместе учились в колледже. И ни у кого из наших товарищей еще не было семьи. И никто не знал такого о тебе. Ничего не было известно ни о том твоем браке, ни о двух последующих. Но почему такой большой секрет? Целых три жены — почему такая тайна? Что ты с ними делал, Терри? Связывал и затыкал рот кляпом? Все это дурно пахнет. Готов поспорить, им есть что рассказать. И наконец, этот кардинал. Какого черта тебе надо от мистера Россетти? — Джон чуял: за этим что-то стоит. Именно за этим! — У тебя есть личные причины ненавидеть его? Или ты имеешь что-то против церкви? Может, ты — один из алтарных мальчиков, пострадавших от приставаний священника?

Голос Терри стал ледяным:

— Я никогда не был алтарным мальчиком.

— Тогда, может, был певчим? Ведь ты же не просто так набросился на несчастную женщину и попытался нагадить кардиналу.

— А тебе-то до нее что за дело? — огрызнулся Терри. — Ты ее трахаешь, Киплинг? Меня стараешься обмазать грязью, лишь бы обелить ее?

Джон поднялся.

— Я никого не собираюсь мазать грязью, но предупреждаю тебя: ты полез в ее жизнь — она полезет в твою.

— Она или ты?

— Это одно и то же, — ответил Джон и шлепнул трубку, но через секунду снова поднял ее и позвонил Брайану Уоллесу в «Пост». — Есть маленький вопрос, — деловито начал он, поняв, что собеседник на том конце провода совсем не в восторге. — О той пленке, на которой записано интервью с Лили Блейк.

— Если собираешься заявить об этом прокурору, то все равно не сможешь навредить редакции. Ведь нет доказательств, что мисс Блейк ничего не знала. Мы начали публикации в полной уверенности, что это добровольное интервью. Наши юристы уже наготове. С точки зрения законодательства газета полностью защищена. Они возбуждают против нас дело, но оно провалится.

Брайан говорил слишком напористо, сразу встав в позу защиты.

— А ты проверял подлинность пленки? — поинтересовался Джон.

— Что ты имеешь в виду?

Джону казалось, что он выразился достаточно однозначно.

— Ты проверял подлинность пленки? — повторил он.

— Подлинность?.. То есть, действительно ли это голос Лили?

— Об этом я еще не думал, но не мешало бы, наверное. Я имел в виду другое: не была ли эта пленка искусно скомпонована?

— Да что это, черт возьми, означает?

— Порезана и склеена, Брайан. Ты прекрасно знаешь, как это делается. Слова переставляют или вообще убирают. Телевидение постоянно прибегает к таким фокусам. Это называется редактированием интервью. Только порой в итоге получается совсем иной смысл, чем в оригинале. Не думаешь, что Терри именно это и проделал? Ему мог помочь любой человек с зачаточными познаниями в области монтажной техники. Черт возьми, Терри — способный малый. Он и сам с этим справился бы.

— Почему ты так думаешь?

— Женщина, о которой идет речь, отрицает, что она говорила именно так, как написано в газете. Я допускаю, что если ты слышал эту запись, то на ней действительно были те слова, которые написал Терри. Ведь иначе ты не стал бы печатать все это.

— Ты с ней говорил?

— Это не важно. Сейчас речь идет о том, действительно ли Терри похимичил над пленкой.

— Да когда же, по-твоему, он успел все это проделать? У него просто не хватило бы времени, Кип. Ты быстро все забыл. Ведь было уже поздно. Время поджимало, и Терри не успел бы написать эту статью, если бы возился с записью.

— Ставлю десять к одному, что текст был написан заранее. Все, кроме цитат.

— Ага. Но, бросив Лили, он сразу помчался звонить мне и предложил прослушать пленку. Было около одиннадцати. Тогда откуда у него взялось время, чтобы отредактировать запись?

— Ты слышал по телефону все? От начала до конца?

— Нет, только ключевые места.

— Но откуда тебе известно, что он не пропускал что-то важное? С чего ты взял, что Терри не выдрал эти части из общего текста и тем самым не обвел тебя вокруг пальца?

— На следующий день я прослушал всю запись сам.

— Когда? Утром? Днем? Значит, ночью он дал тебе послушать отрывки, потом быстро скомпоновал все, как ему было надо, а уж после этого вручил тебе: на, мол, слушай на здоровье. Ну, как?

— Откуда, черт побери, мне было это знать?

— Следовало проверить пленку.

— С какой стати?

— Чтобы зад свой прикрыть. Все, написанное Терри, не согласуется с тем, что, по словам Лили, она говорила.

— Она врет.

— Или он врет. Его ложь уже отчасти доказана и признана даже вами. Или, может, ты терпимо относишься к грязной журналистике?

Брайан вздохнул:

— Ну а я-то тут вообще при чем? Это ваши с Терри дела. Ты к нему плохо относишься, это все знают. Вполне вероятно, что ты хотел бы его свалить. Я, во всяком случае, это допускаю. Но мне небезразлична моя газета. И я не дам свалить ее. Тут уж поверь мне, Джон. Так что как хочешь, но пленка настоящая.

Обыкновенно по утрам в среду Джон навещал Гэса, но сегодня не поехал к отцу. Разговор с Терри вывел его из себя, и он провел весь день на телефоне. Продолжая собирать сведения по найму всех этих многочисленных квартир, Джон с пугающей легкостью обнаружил двух его жен. Последняя по-прежнему жила в Бостоне. Ее звали Мэдди Джонсон, и она была уже предупреждена.

— Терри говорил, что вы позвоните. Но мне нечего сказать.

— Почему?

— Мне нечего вам сказать, — повторила она.

— Он запугал вас?

— Он предупредил, что вы будете допытываться.

— Допытываться? У вас? Но о чем? — Джон старался говорить спокойно и рассудительно. — Я не собираюсь узнавать ничего о вас. Меня интересует только Терри.

— Да, мы были женаты, — пробормотала она.

— Но теперь ведь уже нет. С чего бы вам его защищать?

— Потому что он опасен! Я расскажу что-то о нем, он расскажет что-то обо мне. У меня, как и у всякого человека, есть свои тайны. А вы, как и Терри, тоже пресса. Вы понимаете, о чем я говорю. Газетчики все опасны.

Джон ожидал, что она повесит трубку, но, поскольку Мэдди не сделала этого, заговорил ласковее:

— Я не знаю, что сделал вам Терри, когда был вашим мужем, и на самом деле даже не хочу об этом знать, но он опорочил невинную женщину по имени Лили Блейк. Я просто пытаюсь понять почему.

— Эгоизм. Он хотел громких заголовков. Терри всегда к этому стремился.

— И все? И никаких более глубоких мотивов? Например, неприязнь к католической церкви?..

— Да почему вы меня-то расспрашиваете? — возмутилась Мэдди. — Думаете, он только на работе лжет? Я была за ним замужем целых четыре года и не знала, что Терри прежде был женат, пока его бывшая супруга не позвонила нам. Он потом сказал мне, что брак оказался страшно неудачным, и ему пришлось притвориться, будто всего этого вообще никогда не было, чтобы не сойти с ума. Но однажды я позвонила в газету, и оказалось, что в его редакции никогда ничего обо мне не слышали. Как вы думаете, что я тогда почувствовала? Я все время спрашивала у Терри, почему мы никогда ни с кем не общаемся. А он просто хотел, чтобы я сидела дома. Не работала, никуда не ходила. Терри страшно злился, если я встречалась со своими друзьями, а ведь я уже жила в этом городе, когда он здесь появился. Терри говорил, что хочет детей. Ха! Я купилась на этот обман и все ждала, когда у нас появятся деньги. Но мы так и не накопили нужную, по его представлениям, сумму. Мы все посылали его маме… Женщине, которую я никогда не видела. Терри сказал, что она сумасшедшая и не имеет никакого отношения к его жизни. Но потом выяснилось, что она давно умерла. Я узнала об этом только во время бракоразводного процесса. Понимаете, не мудрено было запутаться, где реальность и где вымысел. — Повисла пауза. Мэдди Джонсон вдруг осознала, что проболталась, — Фу, черт! Теперь он меня точно убьет.

— Не убьет, — заверил ее Джон. — Он никогда не узнает, что вы со мной говорили.

— Вы же все это напечатаете.

— Не напечатаю. Я ведь сказал вам, что интересуюсь только Терри. И уже догадываюсь, что остальные его жены подтвердят все, сказанное вами.

— Но до меня у него была только одна жена.

— Две.

— Да он помешанный! — воскликнула Мэдди.

— Мне тоже так кажется, но я не психиатр. Я просто журналист, интересующийся тем, почему он преследует Фрэнсиса Россетти. У вас есть соображения насчет этого?

Она саркастически усмехнулась:

— Я последняя, кто об этом узнает. Мы заключили брак через неделю после того, как познакомились. Это произошло ночью, в офисе нотариуса, прямо напротив дома Терри. И все четыре года, прожитые со мной, Терри утверждал, что не имеет никакого отношения к религии. Но поскольку меня окружала только ложь, я могу предположить, что и это было неправдой. Если вообще существует ответ на ваш вопрос, я бы с интересом услышала его.

Джон попрощался, почувствовав, что продвигается к разгадке. С первой женой Терри, Ребеккой Хупер, он говорил еще мягче. Она показалась ему более тихим и простодушным созданием, чем Мэдди Джонсон. Ей тоже было известно его имя.

— Терри сказал мне, что вы позвоните, — робко промолвила она. Зная дату их свадьбы, Джон догадывался, что Ребекке сейчас около сорока, но говорила она как двадцатилетняя девушка.

— Он объяснил почему? — ласково спросил Джон.

— Сказал, что вы будете выведывать наши личные тайны. Но мне рассказывать нечего, — быстро добавила Ребекка. — Правда, нечего.

— Вы знаете, что мы с Терри учились в одном колледже?

— Да.

— Вы должны помнить мое имя еще с тех пор.

— Нет, он ничего не рассказывал о колледже, когда приходил домой.

— Почему?

Помедлив, Ребекка сказала:

— Я не хочу с вами разговаривать.

— У вас не будет от этого неприятностей. Я просто стараюсь получше понять Терри.

— Желаю удачи.

Джон усмехнулся:

— Н-да. Он настоящая загадка. Наверное, только вас он подпустил к себе так близко. Полагаю, в его детстве кроется нечто необычное, что сделало его таким.

— А вы знаете, где он рос?

— Нет. — На самом деле этого не знал никто, даже Элен Хендерсон, которая ради Джона просмотрела личное дело Терри, хранившееся в архиве колледжа. Там был его адрес в Далласе и номер школы, два старших класса которой он посещал. Но в этом огромном учебном заведении учениками интересовались мало, и никто так и не спросил, откуда Терри приехал в этот город.

— А вы знаете? — осведомился Джон.

— В Мидвилле.

— Пенсильвания?

— Да.

«Поразительно!» — подумал Джон.

— Я очень благодарен вам за эти сведения.

— Мы познакомились с ним в Ланкастере. Я училась в колледже. Но вы правы.

— Насчет чего?

— С Терри что-то случилось в Мидвилле.

— У вас есть какие-то соображения?

— Нет. Извините. Мне пора.

Она сразу же повесила трубку, но и этого Джону было достаточно. Он повернулся к компьютеру и продолжил поиски. Мидвилл оказался вполне доступен. Информации по нему было примерно столько же, сколько и по Далласу.

Вскоре Джон узнал телефон заместителя директора местной средней школы. Тот пришел в восторг от неожиданного звонка журналиста и с удовольствием разговорился:

— Я приехал сюда намного позже и не застал Терри, но теперь о нем все знают, даже приезжие. Наш нынешний директор сам когда-то был его учителем. Именно он рассказал нам, что Терри заварил всю эту историю. Понимаете, мы ведь не особенно запоминаем фамилии репортеров, тем более бостонской прессы. Наверное, никто бы так и не обратил внимания, если бы сестра нашего директора, которая живет в Бостоне, не узнала Терри Салливана по рассказам Эла. Ведь он все эти годы вспоминал о нем.

— Неужели Терри так ему запомнился? — Джон искренне удивился, поскольку Терри уехал из Мидвилла очень давно.

— Уж кому его и помнить, как не преподавателю родной речи? — отозвался замдиректора. — Терри выделялся даже среди шестнадцатилетних ребят. Понимаете, он умел писать. Вот брат его, например, не умел. Этот не проявлял никакого интереса к литературе, хотя был толковым, умным и приятным молодым человеком.

Джон не подозревал о существовании брата, как не знал прежде и о женах Терри.

— У них большая разница в возрасте?

— О да. Года четыре, а то и пять. А может, и больше. Я же сказал, что не застал их. Просто кто-то недавно упоминал о его брате, хотя в основном все разговоры крутились вокруг Терри. Эл был в то время учителем английского. Терри отличался от сверстников большей самостоятельностью и был неизмеримо сильнее других учеников. А вы о нем статью пишете?

— Да, — сказал Джон. — А друзья у него были?

Ну, этого я не смогу вам сказать. Опять же потому, что меня тогда тут не было. Мы обсуждали только статьи Терри. Говорят, он прекрасно работал в школьном журнале. Одна его публикация даже выиграла все призы. Ее перепечатали в «Трибюн».

— В «Мидвилл трибюн»?

— Точно. Как раз сейчас передо мной лежит копия. Мы размножили статью, узнав, что именно Терри разоблачил Россетти — Блейк. Я с удовольствием пошлю вам факс, если хотите.

Через пять минут Джон уже читал пресловутую статью о жизни итальянского квартала в Питсбурге после Второй мировой войны. Джон замечал характерные черты стиля и слога Терри.

Уже в те времена он умел выбрать из нескольких синонимов один-единственный, но самый точный. Терри описывал местных персонажей так, что они представали перед читателем точно живые. И Джону не хотелось бы повстречаться с этими людьми, ибо статья была отнюдь нелицеприятна. Объектом нападок Терри стал местный приход католической церкви.

Шестнадцатилетний юноша слишком мрачно смотрел на проблему. Однако если он действительно затаил в душе обиду, то все легко объяснялось.

Джон чувствовал, что он на верном пути. Оставалось лишь дознаться, откуда у юного Салливана было столько желчи.

Но это пришлось отложить на потом. Подошло время забирать «Лейк ньюс» из типографии. С удовлетворением остановившись на столь удачных результатах, Джон поехал в Элкленд, где погрузил три тысячи экземпляров газеты в свой «тахо», после чего отвез их на почту в самом Элкленде, а также в его окрестностях. В Хеджтоне и Коттер-Куов имелись большие магазины, зато Сентер-Сэйфилд мог похвастать маленьким семейным рестораном. Туда Джон тоже отвозил некоторое количество экземпляров. Повсюду он встречал знакомых и останавливался поговорить с ними, а в Коттер-Коув даже пообедал. Только поздно вечером он вернулся, наконец, в Лейк-Генри. Доставив пачку газет на почту, другую — к Чарли и третью — Арманду, Джон направился по дороге, огибающей озеро, к Уитон-Пойнту. Дневные хлопоты совершенно отвлекли его от мыслей о Терри.

Лишь теперь он вспомнил о нем.

Лили сидела на краю причала, скрестив ноги по-турецки и опираясь на колени локтями. Сегодня на озере было тихо. Гагара крикнула, но тут же смолкла. Лили всматривалась в темень, стараясь отыскать птицу глазами, но озеро казалось сплошным чернильным пятном из темного воздуха и воды.

Плеск весла нарушил тишину — приближалось каноэ. Лили затаилась, думая, что это Джон, но лодка прошла мимо.

Любитель ночной гребли? Любопытный зевака? Лили забеспокоилась бы, поскольку теперь все знали о ее приезде, но понимала: не каждый желающий сумеет выбраться на озеро без ведома местных. Правда, и сами местные в последнее время немного чаще, чем обычно, проходили на лодках мимо коттеджа, но если они и надеялись мельком увидеть ее, то из скромности не остановились тут.

Итак, невидимое судно проплыло где-то рядом и сразу удалилось. Значит, не Джон. Он остановился бы. Лили было бы приятно… Ведь он совсем неплохой человек.

Впрочем, и без него сейчас хорошо. Для начала октября стояла очень теплая ночь. Лили была в джинсах и свитере с чужого плеча, слишком большом, но удобном. Он прекрасно заменял теплые вещи, оставленные в Бостоне. Пахло сосновой хвоей. Этот запах смешивался с ароматом жасминового масла, которое так любила Селия. Лили добавляла его в ванну всякий раз, приходя с работы. После такой процедуры она чувствовала свежесть и чистоту, приятную усталость и странное спокойствие.

Лили начала тихо напевать, надеясь услышать ответ гагары, но ночная тьма хранила безмолвие. Спустя немного времени она вернулась в дом, поставила диск и уселась на крыльце, слушая музыку. Это был Гарри Конник-младший. Плавная, но ритмичная мелодия. Немного ленивая… Наверное, даже сексуальная. Лили стала потихоньку подпевать, как вдруг услышала шорох шин по гравию. Она повернула голову и затаила дыхание.

Неужели ее нашли?

Двигатель заглох. Открылась и захлопнулась дверца. Звук был довольно резкий. Наверное, микроавтобус или грузовик.

— Лили, — прозвучал голос Джона.

Она сразу успокоилась и с любопытством подошла к перилам веранды. Джон заметил ее, как только вышел из-за угла дома.

— Хорошие новости, — сказал он, единым махом преодолев две первые ступеньки.

Лили боялась надеяться.

Он обхватил ее за плечи. Лицо его оказалось почти на одном уровне с ее лицом. В потоке света, лившегося из окна, глаза Джона взволнованно сияли, а рот казался теплее и мягче, чем обычно.

— Терри Салливан вырос в Мидвилле, штат Пенсильвания! — с ликованием сообщил он. — Его семья переехала оттуда за год до того, как Терри окончил школу. Но еще в Мидвилле Терри постоянно писал для школьного литературного журнала. И самой известной его публикацией стала статья о жизни в итальянском квартале Питсбурга в конце сороковых.

— Ну и что? — спросила Лили.

— Знакомо звучит? Не чувствуешь?

Она удивленно покачала головой.

Джон просиял.

— Кардинал Россетти тоже родом из итальянского квартала в Питсбурге. Однако об этом в своем последнем материале Салливан даже не упомянул! Много ли было в те времена в Питсбурге итальянских кварталов? Однако может, это лишь совпадение? Не исключено.

Лили видела, что он взволнован.

— Но ты так не думаешь?

Джон решительно тряхнул головой:

— Дело в том, что тот самый Терри Салливан, который совсем недавно пытался уничтожить Фрэнсиса Россетти, написал — заметь, в нежном шестнадцатилетнем возрасте — полное живейших деталей эссе о родном городе почтенного кардинала. Но это не был родной город Терри. Так откуда он знал все подробности?

— Может, приезжал туда? Или проводил там летние каникулы? А что, если кто-то из его знакомых был родом оттуда? — До Лили, наконец, начало доходить… Она разволновалась. — Кто-то, кто знал отца Фрэна?

— В эссе этот человек не упомянут.

— Кардинал сказал бы мне, если бы был знаком с Терри.

— Им совсем не обязательно знать друг друга лично. Между ними может существовать какая-нибудь иная связь, — сказал Джон, и Лили сразу поверила ему — настолько уверен был он сам. Глаза его светились радостью. Этот свет согревал ее изнутри, согревал до тех пор, пока и она не просияла улыбкой. Если им удастся доказать связь между Терри и кардиналом, значит, действительно существуют причины для личной неприязни, а это лишит ее собственное дело всякой достоверности.

Переполненная эмоциями, Лили обвила руками шею Джона.

— Это очень хорошо.

— Да, — ответил он и, прежде чем Лили успела сообразить, обхватил ее вокруг талии, снял с крылечка и закружил в радостном вихре. Опустив Лили на землю, Джон привлек ее к себе и обнял.

Лили это понравилось. Она уже не помнила, когда в последний раз ей было так хорошо. Даже горячая жасминовая ванна не доставляла такого удовольствия… Гарри Конник запел «Это должна быть ты», и Джон начал покачиваться вместе с Лили в ритме музыки, ведя ее по мягкому ковру из хвои. Она наслаждалась свежей прохладой этой темной ночи, ощущением тепла и надежности, исходившим от крепкого и такого гибкого тела Джона.

Танцевать с ним было легко, потому что он отлично чувствовал партнершу. Лили и сама неплохо танцевала, но Джон, наверное, был чемпионом на площадке. Он двигался точно в такт музыке, сначала лишь прижимая руку Лили к своему сердцу, а потом — положив ее себе на бедро. Вскоре Лили ощутила прикосновение шелковистой бороды к своему уху. Джон начал тихо напевать звучавшую мелодию. Потом прижался губами к волосам Лили, и тепло его дыхания тоже было прекрасно. Они двигались неторопливым, размеренным шагом то по площадке перед домом, то по самому берегу озера, и до сознания Лили в эти минуты доходило только то, что каждый шаг они делали синхронно, в полном согласии.

Потом они поцеловались. Это случилось в паузе между песнями, и было так логично и непринужденно, что ничуть не встревожило Лили. Ей было очень приятно. Она с удовольствием приняла второй и третий поцелуи и, наверное, не отказалась бы и от четвертого, потому что целовался Джон не хуже, чем танцевал. Но музыка опять зазвучала, и он снова повел ее.

Но на сей раз по-иному. Теперь, еще ближе чувствуя его ноги, грудь и живот… она внезапно воспламенилась.

Джон тоже ощутил это. Даже если бы тело не предало его самым грубым образом, Лили поняла бы все по тому поцелую, который подарил он ей, когда песня кончилась. Этот поцелуй был глубже и жарче прежних. Обвив руками шею Джона, Лили уступила легкому, приятному чувству и поплыла, словно на волнах.

Но вдруг что-то вторглось откуда-то извне. Сначала Лили подумала, что это Джон шумно дышит ей в ухо, но потом поняла: это машина. Несколько секунд спустя дальний свет автомобиля прорезал тьму ярким лучом.

Лили ахнула и попыталась оторваться от Джона, но он крепко прижимал ее, не давая пошевелиться.

— Погоди, — хрипло прошептал Джон. — Погоди.

Машина остановилась, и знакомый голос позвал из окна:

— Лили!

— Это Поппи, — шепнула она и, внезапно испугавшись, посмотрела на Джона. — Сейчас слишком поздно. Наверное, что-то случилось.

Джон отпустил ее, но тоже поспешил к Поппи. Она остановила машину рядом с его «тахо» и распахнула дверцу, чтобы в салоне зажегся свет. Лили сразу подумала о Майде, но глаза сестры устремились на Джона.

— Твой телефон не отвечал, — сказала она. — Я поняла, что надо звонить Лили. Но ее сотовый отключен, и вот я здесь.

— Что стряслось? — спросил Джон.

— У Гэса сердечный приступ.