Если сердце верит

Глава 29

Зал уже заполнился. Лили поняла это, как только Джон ввел ее туда с бокового входа. Все скамьи были заняты, и многие держали в руках камеры или диктофоны. Софиты взирали с высоких шестов на телерепортеров, которые, стоя в проходах между скамьями, налаживали наушники, и выдавали предисловия для своих репортажей. Горожане сидели на задних рядах и на маленьком балконе. Низкое гудение множества голосов сопровождалось то клацаньем, то жужжанием камер, вызывая у Лили тяжелые воспоминания.

Длинный стол был установлен впереди, и микрофоны, как стадо любопытных гусей, уже вытянули вперед свои шеи, а змейки проводов извивались по полу.

Лили села на место, указанное Джоном. Сам он занял стул справа, а слева расположилась Кэсси.

— На тот случай, если кто-то вздумает тебя подставить, — пояснила она.

— Пожилая пара в первом ряду в центре — это Арманд и Лидди. Ты ведь знаешь их? — спросил Джон.

Лили не видела их уже много лет. Арманд стал тщедушным, хотя на щеках у него играл лихорадочный румянец, а глаза блестели, как никогда.

— Арманд редко выходит из дому, — продолжал Джон. — Справа от него — группа из Нью-Йорка, а слева — из Вашингтона. А вон та парочка у него за спиной — из Спрингфилда. Еще я вижу представителей Чикаго, Канзас-Сити, Филадельфии, Хартфорда и Олбани, и это только на первых рядах. За ними — пресса из Конкорда, Манчестера, Берлингтона, Портленда и Провиденса.

Ближе к центру зала Лили заметила детское личико Пола Риццо.

— Ты пригласил и Риццо?

Джон покачал головой, но глаза его сверкнули. Он явно обрадовался тому, что Риццо тоже приехал.

Лили узнала еще нескольких корреспондентов из тех, что преследовали ее в Бостоне, а также увидела и своих доброжелателей: Чарли и Анетт Оуэнс, Лейлу Хиггинс, Элис Бейберр со всем семейством… Друзья Поппи занимали одну из скамеек, а сама Поппи сидела в кресле с краю. Встретившись с Лили глазами, она улыбнулась и подняла большие пальцы обеих рук кверху. Это немного приободрило Лили.

— А видишь того некрасивого мужика слева в средних рядах? — прошептала Кэсси.

Лили кивнула.

— Джастин Барр.

— О Боже!

И снова до нее донесся голос Джона:

— Посмотри-ка лучше на парня вон там, правее, почти в самом конце.

Тут у Лили перехватило дух. Узнав эти усы, она почувствовала отвращение, но вслед за тем — ликование.

— Но что он тут делает? — поглядев на Джона, прошептала она.

— Кажется, собирает материал для новой статьи.

— Неужели не знает?

Джон ухмыльнулся:

— Я же ему не говорил. — Улыбка исчезла. — Ты готова?

Джон не мог и вообразить более счастливого стечения обстоятельств. Он ожидал, что приедут журналисты из Новой Англии, да может, еще небольшая горстка самых надежных людей, и таким образом зал заполнится. Но столпотворение было настоящим подарком. Появление Салливана, Риццо и Барра оказалось приятным сюрпризом. Джон не приглашал никого из них, но не удивился. Они, вероятно, приехали бросить ему вызов. Самонадеянные люди вообще довольно предсказуемы.

Немного откашлявшись, Джон нагнулся к микрофонам и сразу поблагодарил всех присутствующих. Дав краткую справку о «Лейк ньюс» — небольшая самореклама, но почему бы и нет, черт побери? — он добавил, что своим успехом газета всецело обязана Арманду. Потом придвинул к себе экземпляр последнего номера.

Поскольку мысленно Джон уже много раз проговорил свою речь, то теперь излагал ее без помощи блокнота:

— Месяц назад я с интересом следил за статьями, освещавшими мнимую связь кардинала Фрэна Россетти с Лили Блейк. Отчасти потому, что мисс Блейк родом из Лейк-Генри, отчасти потому, что когда-то работал вместе с репортером, затеявшим эти публикации, с Терри Салливаном. С самого начала у меня возникли сомнения в его правдивости, поэтому я и не удивился, узнав, что Ватикан полностью оправдал кардинала Россетти и заставил «Бостон пост» напечатать извинения. Но тогда я наблюдал за всем со стороны, как и сама мисс Блейк, и ее родственники.

Чувствуя огромную ответственность за все происходящее, Джон продолжал:

— Все, кто знал мисс Блейк в этом городе, готовы подтвердить, что она весьма рассудительный, разносторонне одаренный и абсолютно надежный во всех отношениях человек. И ни один из тех, кто знает мисс Блейк, не скажет, что ее поведение хотя бы отдаленно соответствует тому, о чем писали газеты. Нас насторожило стремление «Пост» оправдать публикацию лживой истории. Весь вопрос в том, почему эта фальшивка оказалась на первой полосе. — Тут Джон поднял номер «Лейк ньюс», демонстрируя его присутствующим, — Последний выпуск нашей газеты посвящен именно этому вопросу. Каждому из вас вручат экземпляр, так что вы сами прочтете детали. Я же просто хочу суммировать написанное.

Он действительно хотел сделать только это — изложить результаты своего расследования заинтригованной аудитории. Джон созвал пресс-конференцию, заставил репортеров и журналистов проделать ради этого большое путешествие — значит, новость будет хорошо освещена в прессе. Окинув взором аудиторию, жаждавшую продолжения, Джон почувствовал себя уверенно. Посмотрев же на Терри, он почти возликовал.

Терри, как всегда, выглядел самодовольно. Джон постоянно наблюдал за выражением его лица. Ему хотелось не пропустить тот миг, когда оно изменится. А в том, что это произойдет, он не сомневался.

— Этот скандал был с самого начала выдуман и раздут Терри Салливаном. Едва джинна выпустили из бутылки, газеты моментально подхватили новость, но именно этот человек все придумал и протолкнул в печать. Он упрямо подбивал на это издателей «Пост», хотя те поначалу вели себя осторожно. Они противились публикации материалов до тех пор, пока Салливан не состряпал пленку, на которой мисс Блейк утверждала, что будто бы состоит в любовной связи с кардиналом Россетти.

Опасаясь, что Лили смутится, Джон прижался бедром к ее ноге. «Обожди, — как бы просил он ее, — просто обожди немного».

— Эта запись была сделана незаконно, — сказал Джон. — Мисс Блейк ничего о ней не знала. Но не далее как на прошлой неделе было установлено, что пленка — чистая фальшивка.

По залу пронесся тихий ропот.

У Терри напряглось лицо, но он все еще держал себя в руках. Ослепленный самомнением, он даже не заподозрил подвоха. Терри ничего не видел, не понимал, к чему все идет.

И Джон продолжал:

— Те из нас, кто знает о методах работы мистера Салливана, требовали, чтобы «Пост» проверила пленку, но газета долго отказывалась пойти нам навстречу. Лишь после того как стали очевидны причины, толкнувшие журналиста на злостную клевету, редакция приняла меры. Эксперты «Пост» обнаружили, что пленка смонтирована. Это полностью соответствует утверждению мисс Блейк, что мистер Салливан вовлек ее в гипотетический диалог, а потом исказил сказанное ею.

Терри повертел головой, очевидно желая опровергнуть это.

— В прошлую пятницу, — продолжал Джон, — мистера Салливана уволили из «Пост».

Терри закатил глаза, но Джон заметил, что кое-кто в зале все же удивился.

— Все было сделано быстро и тихо, — уточнил он, — так сказать, подковерно, и мисс Блейк осталась единственной виновницей. Но о настоящем виновнике произошедшего рассказано в сегодняшнем номере «Лейк ньюс». Ведь истинный инициатор скандала — мистер Салливан. Он настаивал на публикации, несмотря на возражения начальства. Добиваясь своего, он занялся грязной фальсификацией. Здравый смысл подсказывает, что у него есть серьезные причины вести себя именно так. «Лейк ньюс» раскрывает эти причины.

Лили наблюдала и ждала. Это был ключевой момент! Терри внезапно окаменел.

Но тут ее внимание привлекло нечто в глубине зала… Нечто или некто?.. Майда, в слишком просторной черной куртке, почти затерялась в толпе. Лили попыталась перехватить ее взгляд, но Майда не сводила глаз с Джона, который вышел на финишную прямую:

— Мистер Салливан рос в Мидвилле, в Пенсильвании. Его первая юношеская работа, маленькое эссе, опубликованное в местной газете, позволяет судить о том, что еще в те времена он питал неприязнь к католической церкви. И в этом нет ничего удивительного. Источники в Мидвилле подтверждают, что его отец бил жену и сына. Но почему? Из ревности. Ведь мать Терри Салливана вышла замуж, любя другого человека, того, с кем дружила в школе и колледже. Однако тот оставил ее, чтобы поступить в семинарию. Этим человеком был Фрэн Россетти.

Ропот в зале усилился. Терри хотел прошмыгнуть в конец зала, но стена горожан сомкнулась, не пуская его к выходу. Журналисты поворачивали головы, выискивая Салливана в толпе. Операторы брали его в кадр. Замигали вспышки фотокамер.

«Око за око, — подумала Лили в миг неправедного гнева. — Не делай другим того, чего себе не желаешь».

Поняв, что ему не выбраться, Терри повернулся и, глядя на Лили, громко заговорил:

— Это классический пример того, когда казнят гонца, принесшего дурную весть.

Джон вскочил так стремительно, что Лили не успела опомниться.

— Нет! Это классический пример злоупотребления властью! — крикнул Джон.

— Вот именно, — ответил Терри. — Вы пытаетесь вывернуть все наизнанку ради своей книги. Давайте лучше вспомним об изрядной сумме, которую вам сулит этот контракт!

— Нет никакого контракта, — ответил Джон. — И нет никакой книги. Все, что могло войти в нее, — он поднял экземпляр газеты над головой, — здесь.

— Эта газетенка напичкана клеветой! — ринулся в атаку Терри. — Надеюсь, вы готовы явиться в суд? Ведь своими выступлениями вы добьетесь именно этого. — В негодовании он замахал руками, прокладывая себе путь в толпе.

Лили вспомнила, как совсем недавно ей приходилось делать то же самое, когда она пыталась пройти по улицам Бостона. Лили надеялась, что теперь Терри испытает хоть малую толику такого же унижения, беспомощности, отчаяния и страха. Она хотела, чтобы впредь он дважды подумал, прежде чем навлекать беды на головы других людей. Пусть и его коллеги научатся этому.

Два фотографа и один репортер с оператором устремились за Терри, но остальные слушатели снова повернулись к Джону.

Майда теперь сидела выпрямившись, как обычно. Лили не знала, в чем причина: в гневе или в гордости. Она молилась только, чтобы мать поняла ситуацию и почувствовала хоть капельку удовлетворения.

Взяв себя в руки, Джон сел на место.

— У меня все. Если есть вопросы, мы рады будем ответить на них.

Взметнулись руки, послышались голоса.

— Кардинал принимал участие в вашем расследовании?

— Нет.

— У вас есть доказательства того, что мать мистера Салливана состояла в связи с кардиналом?

— Да. В личном деле кардинала, хранящемся в школьном архиве, есть фотография, сделанная на выпускном вечере. Многие готовы подтвердить, что на ней запечатлены кардинал и мать Терри Салливана. — Джон не упомянул брата Терри. Он не собирался натравливать прессу на этого священника, как не хотел причинять неприятностей и самому Россетти. Отношения между сверстниками в школе вполне приемлемы и объяснимы. Джон сказал ровно столько, сколько нужно ради Лили. Единственной его целью было полное ее оправдание.

— Знал ли кардинал о том, что мистер Салливан имеет к нему претензии?

— Это мне неизвестно.

— «Пост» принесла извинения мисс Блейк?

— Нет.

— Вы потребуете этого? — обратился репортер к Лили.

Кэсси склонилась к микрофонам:

— Дело уже в суде. У мисс Блейк в настоящий момент нет комментариев.

Следующий вопрос был задан Джону:

— Вы осудили и обвинили мистера Салливана. Но разве то, что вы делаете, не злоупотребление властью?

— Простите, — обратился Джон к репортеру, задавшему этот вопрос. — Не могли бы вы представиться?

— Пол Риццо, «Ситисайд»!

— Пол Риццо? Вот как? — Беспросветная тупость! Джон оживился. Он не мог и надеяться на такую удачу, даже если бы во всех подробностях продумал сценарий. Пол Риццо сам встал под огонь! Теперь он был крайне удобной мишенью. — А в качестве кого вы здесь присутствуете?

Многие в зале изумленно переглянулись, да и сам Пол был поражен.

— Я уже семь лет работаю в штате «Ситисайд».

— А до этого? — спросил Джон.

В «Лейк ньюс» об этом ничего не было. Газета целиком сосредоточилась на злом умысле Терри и на тех бедах, которые были вызваны его действиями. Но сейчас у Джона появился уникальный шанс.

— Где вы учились?

Риццо беспокойно огляделся и весьма натянуто сказал:

— Это к делу не относится.

— Да неужели? Вы ведь очень гордитесь тем, что окончили колледж Дюка и защитились в Нью-Йоркском университете. Во всяком случае, так сказано в вашей автобиографии, хранящейся в личном деле в «Ситисайд». Полагаю, именно эту информацию вы предоставили своим работодателям, нанимаясь на работу. Я и сам слышал, как вы говорили об этих своих заслугах. Но дело в том, что заслуг-то никаких нет. Согласно архивам колледжа, вас выгнали оттуда после двух лет обучения. А в университете нет ни одной записи, подтверждающей, что вы вообще имели отношение к их аспирантуре. Так что вы просто солгали. А если вы лжете в таких делах, то как же доверять вашей писанине?

Лили даже стало жалко Риццо. Публичное унижение — это не смешно. Но Джон не был жесток. Если бы существовал иной путь, он избрал бы его.

К тому же урок, болезненный для Пола Риццо, пойдет на пользу всем остальным. Лили подняла голову. Она готова была поклясться, что Майда слегка улыбнулась.

«Нет, все-таки справедливость — великая вещь», — сказал себе Джон, когда загнанный в угол Риццо зашипел, чуть не брызгая слюной:

— Ваша информация неверна. И потом, это мое личное дело, в какую школу я ходил.

— Правильно, — бросил Джон. — Так же как и то, где мисс Блейк делает покупки, где она обедает и проводит отпуск. Это ее личное дело.

— Вы избегаете ответа на вопрос.

— Поскольку вы не имеете оснований присутствовать на пресс-конференциях, то и вопроса не было, — парировал Джон и указал на следующего корреспондента: — Прошу.

— Но возмущение мистера Риццо справедливо, — заявил тот. — Вы нажали на определенные рычаги, чтобы вытащить нас сюда, на эту пресс-конференцию. Разве это не злоупотребление вашим положением?

— Я никого не заставлял сюда ехать. Не выдумывал никаких ложных поводов. Я сказал только, что располагаю свежей информацией, и вы приехали. И вот я выдал вам обещанную информацию.

Другой репортер спросил:

— А как насчет суда и обвинений в адрес мистера Салливана?

— Это не суд, а обычное журналистское расследование. Я лишь опубликовал его результаты в моей газете.

— Чем же это отличается от того, что он сделал в отношении мисс Блейк?

— Он фабриковал, фальсифицировал и выдумывал материалы. А в «Лейк ньюс» публикуются только факты.

— Вам не следовало созывать ради этого пресс-конференцию.

— Нет, следовало. Это новый поворот в деле, которое так долго приковывало ваше внимание. Но теперь вы все устали от него, переключились на другие сюжеты и не стали бы перепечатывать ни строчки из «Лейк ньюс», если бы я не пригласил вас сюда.

— Почему вы так уверены, что мы будем писать об этом?

Джон ухмыльнулся. Уж он-то уверен. Он знает, как рассуждает журналист. Черт возьми, разве сам он не был одним из них?!

— Оглядитесь. Сколько здесь собралось представителей прессы! Неужели вы рискнете упустить этот шанс, зная, что ваш конкурент наверняка поместит на первой полосе броский заголовок и тем самым сделает выигрышный ход? Мисс Блейк порочили и поливали грязью, пусть же теперь и реабилитируют ее на первых полосах.

— Но в результате будет опорочен Салливан. А он уже и так уволен. Разве это недостаточное наказание?

— Это было бы достаточным наказанием, но «Пост» стремится сохранить все в тайне. Они не собираются объявлять о его увольнении своим читателям, потому что тогда о них самих плохо подумают. Они не откроют рта даже тогда, когда Салливана приютит другая газета. Да и пускай. Ведь должен же он как-то зарабатывать себе на жизнь. Но я считаю необходимым предупредить читателей. — Джон указал на еще одну поднявшуюся руку.

— Мисс Блейк, вы артистка эстрады. Не кажется ли вам, что этот скандал может способствовать вашей дальнейшей карьере?

— Я учительница. И я потеряла работу из-за того, что «Пост» оклеветала меня. И еще я — пианистка. И эту работу я тоже потеряла, потому что… дурная слава… потому, что кто-то поверил нечестным людям. — Она сделала паузу и собралась с духом. — Это был очень тяжелый опыт. Не думаю, чтобы мне когда-нибудь захотелось подобной славы.

— Не прокомментируете ли обвинения по поводу кражи автомобиля?

Кэсси опередила ее:

— На ваш вопрос отвечу я, поскольку видела судебное дело. Обвинения не было. Мисс Блейк не знала, что сидит в краденой машине. Поскольку она была несовершеннолетней и прежде не привлекалась к ответственности, судья продолжил процесс, не вынося приговора. Обвинения были сняты, а дело засекречено. Опубликовав эти материалы, мистер Салливан нарушил гражданские права мисс Блейк. И ему придется ответить за это.

Вдруг с левой стороны, из средних рядов, поднялся некрасивый человек. Когда он обратился к Джону, Лили стало не по себе.

— Правда ли, — заговорил Джастин Барр своим самоуверенным голосом, — что вы питаете личную неприязнь к Терри Салливану?

— Вы неточно выразились, — громко отозвался Джон, считая это еще одним подарком судьбы. Да, о Лили Блейк будут помнить не только по сфабрикованной истории о ее связи с кардиналом!

Джон увидел страдальческие глаза Лили. Она знала, что сейчас случится, и не хотела этого. Черт побери, он и сам не хотел. Но Джастин Барр — отнюдь не невинная овечка. Он не задумываясь играл репутациями людей — просто стрелял наугад ради собственного удовольствия. Пожалуй, пора ему заплатить за это и оказаться на месте жертвы.

Джон посмотрел в лицо Джастину Барру.

— Я ненавижу этого человека.

— Значит, у вас тоже есть причины порочить его имя, как и у него — посягать на репутацию кардинала Россетти.

— А я не порочу его. Я просто излагаю факты о детстве и семье Терри Салливана, которые проливают свет на причины его поведения в отношении мисс Блейк.

— А кто для вас мисс Блейк? — вызывающим тоном спросил Барр.

Джон даже не моргнул.

— Невинная жертва. Теперь моя очередь, мистер Барр. В Бостоне есть одна дорогая проститутка, работающая по вызову. Ее зовут Тиффани Куп. Кто она — для вас?

— Я не знаю этого имени, — ответил Барр.

— Допустим. Зато его знает Джейсон Вейдермейер. Ведь именно он подписывал чеки для мисс Куп. Причем в течение последних восьми лет. Итак, Джейсон Вейдермейер. Разве это не ваше настоящее имя?

— В мире есть и другие Джейсоны Вейдермейеры, — отозвался Барр, но в зале засмеялись. Добиваясь известности, он охотно давал интервью журналистам. И в своих высокопарных выступлениях утверждал, что именно целеустремленность, прилежание и безупречные моральные установки превратили никому не известного Джейсона Вейдермейера в знаменитого и уважаемого всеми Джастина Барра. Все, кто знал о Джастине Барре, знали и о Джейсоне Вейдермейере.

Смех в зале усилился. У Барра здесь было слишком мало сторонников. Лили с облегчением выдохнула и немного успокоилась. Джон почувствовал: она поняла и простила его, а заодно избавилась от ненависти. В эту секунду он осознал, что его затея удалась.

Но Барр снова возвысил голос:

— Да кто вы-то такой, чтобы обвинять меня в подобных вещах? И кто вы такой, чтобы требовать у мистера Риццо документы? Вам не удалось добиться успеха в Бостоне — и вот вы издаете тут свою тощую заштатную газетенку. Кто вы такой, скажите, чтобы совать свой нос в чужую жизнь?

Джон снова поднялся.

— Я — заинтересованный гражданин. Жизнь Лили Блейк разрушили ради газетных тиражей, а в вашем случае — ради высоких рейтингов передачи. Вы сдирали с нее кожу в вашем шоу, мистер Барр. Вы представили ее безнравственным и развратным существом. Так давайте же поговорим о тех, кто действительно безнравствен и развратен. Как вам понравится такая, например, тема, как плети и ремни? А наручники с цепями? Хотите указывать пальцем на других людей, мистер Барр? Так не лучше ли позаботиться о том, чтобы никто не указал на вас? — Джон оглядел присутствующих. — Еще вопросы?

В ответ Лили услышала ошеломленное молчание зала. Да после всего этого мало кто осмелился бы задать вопрос. Ведь у Джона мог оказаться материал на любого из них. И все же одна журналистка рискнула. Эту хрупкую женщину едва ли услышали бы, если бы в зале не было так тихо.

— Мисс Блейк собирается написать книгу? — спросила она.

— Нет, — отозвалась Лили, вздрогнув при одной мысли об этом.

Снова короткая пауза. Потом откуда-то из глубины зала донесся как бы оправдывающийся голос:

— Мы не все так плохи.

Лили, конечно, знала, что не все. Ей доказал это Джон. Она надеялась, что здесь немало хороших людей, и, подумав об этом, приободрилась. Как прекрасно снова верить людям!

Джон заговорил тихо, но убедительно:

— Я знаю. И вот почему рассчитываю на то, что вы расскажете о сегодняшних событиях столь же подробно, как сообщали об этом скандале в прежних публикациях. Журналисты, сочиняющие факты, марают имя коллег, не занимающихся этим. Мы обязаны поставить заслон перед теми репортерами, которые распускают языки лишь для того, чтобы набить себе цену. Такие люди дискредитируют всех нас. Не знаю, как вы, но я уже устал от этого. — Голос его действительно звучал устало. Снова склонившись к микрофонам, он обратился к присутствующим: — Это все. Благодарю за внимание. — Потом повернулся к Лили и ласково сказал: — Я бы обнял тебя прямо здесь и сейчас, если бы не боялся, что они потом только про это и напишут. Поэтому можешь считать, что я тебя обнял.

Лили так и считала. Ее охватили облегчение, торжество, удовлетворение, любовь.

Лили посмотрела туда, где сидела Майда, но тут мать заслонили техники, снимавшие микрофоны, фотографы, делающие последние кадры, репортеры, задающие последние вопросы. Другие репортеры тем временем стояли лицом к своим камерам и заканчивали прямые репортажи.

— Вы возвращаетесь в Бостон?

— Вы попытаетесь вернуться в Эссекский клуб?

— Кардинал звонил вам?

И так уже выложив о себе столько, что на всю жизнь хватит впечатлений, Лили молча подняла руку и отвернулась.

— Это все, господа, — обратилась к журналистам Кэсси и, обняв Лили за плечи, увлекла ее за собой. Толпа тут же окружила Джона.

Как только они отошли, Лили спросила:

— Ну, что ты об этом думаешь?

— Джон отлично справился. Они напишут о том, что он сказал. Если и не на первых полосах, то где-нибудь неподалеку.

— Это повлияет на судьбу нашего иска?

Кэсси улыбнулась:

— Это повышает наши шансы. Когда генеральный прокурор прочитает об этой пленке, он непременно заинтересуется Терри, и, полагаю, адвокаты «Пост», рассмотрев ситуацию с нужной точки зрения, сами пожелают поскорее уладить дело. — Она усмехнулась. — Макс Фандер будет кусать себе локти.

— Но ведь мы боремся не ради денег? — Лили не хотела, чтобы в этом были замешаны деньги.

— Уж если на то пошло, ты сможешь пожертвовать их на что-нибудь. Но если за клевету газете или Терри не придется расплачиваться, то почему бы и другим не повторить такое?

Последних слов Лили почти не слышала. Толпа понемногу рассосалась, и теперь Лили увидела Поппи, с гордостью взиравшую на нее.

А вслед за тем она заметила Майду. Мать направлялась к первым рядам, но остановилась, поймав взгляд дочери.

Лили уверенно и свободно прошла сквозь толпу репортеров, осаждавших Джона, и направилась к матери.

Лили боялась быть отвергнутой, но необходимость сделать этот шаг превозмогла страх.

Что сказать? О чем спросить ее?

Майда прерывисто вздохнула и робко подняла руку к щеке Лили. Словно смутившись, она положила ладонь ей на плечо.

— Простишь меня? — прошептала Майда.

Лили не знала, за что именно мать просит прощения, но ни мгновения не колебалась. Там, где речь шла о Салливанах, Риццо и Баррах, она жаждала правосудия. Но там, где дело касалось ее родной матери, она хотела… она хотела…

И Лили шагнула к Майде с чувством такого облегчения, что неожиданно всхлипнула. Она хотела бы задержать это мгновение на всю оставшуюся жизнь. Лили ощутила поддержку, о которой мечтала в Бостоне.

Теперь она не одинока. Теперь у нее есть друзья. И даже любимый человек. Но Майда ее мать, и то, что исходило от нее, было ни с чем не сравнимо.

Поппи, не склонная к слезам, глядя на Лили и Майду, чуть не расплакалась. Она слишком хорошо знала, что не все в жизни можно изменить к лучшему. Не все, но кое-что можно. Она покатила свое кресло к выходу, думая о том, как изменится теперь жизнь Майды, насколько лучше будет себя чувствовать Лили и насколько веселее станут праздники в их семье. Она считала, что Лили теперь неплохо бы остаться в Лейк-Генри и выйти за Джона. Ей очень хотелось, чтобы сестра никуда не уезжала. Совсем забыв о том, куда направляется, Поппи вдруг обнаружила, что прямо перед ней стоит совершенно незнакомый мужчина.

Но она уже догадалась, кто это. Он был в джинсах, свитере и шерстяной куртке глубокого синего цвета, в тон его голубым глазам. Одежда отлично оттеняла его волосы — густые, красиво подстриженные и солнечно-рыжие.

Куда бежать? Вернуться назад! Куда спрятаться?

Но было слишком поздно. Он уже узнал ее. Поппи поняла это по его глазам.

Смутившись оттого, что ничего ему не сказала, Поппи ощутила глубокое разочарование: ведь ее ярким фантазиям теперь пришел конец. Как печально, что она такая!

Он склонился к ней.

— Неужели вы думали, что это остановит меня? — спросил он так ласково, что Поппи уже во второй раз за несколько последних минут чуть не расплакалась.

Но Поппи Блейк не была плаксой. Еще двенадцать лет назад она поняла, что слезы ничего не решают.

— Я не могу ни бегать, ни кататься на лыжах, ни даже ходить. Я не могу работать по специальности, потому что мое кресло нельзя развернуть на лесном бездорожье. Я не могу танцевать. Не могу водить машину, если она специально не приспособлена. Я не могу собирать яблоки и работать на прессе для отжима яблок. Я даже в душе не могу стоять.

— А есть вы можете?

— Конечно, могу.

— Позвольте угостить вас обедом?

— Да, но если вы надеетесь услышать от меня что-нибудь о сестре, то глубоко заблуждаетесь.

— Мне ничего не нужно знать о вашей сестре. Я хочу все узнать о вас. — Он выпрямился, быстро осмотрел ручки кресла, потом взглянул на Поппи с поразившим ее выражением беспомощности. — Я способный ученик, — сказал он, — просто объясните, что нужно делать.

Поппи сама умела маневрировать на своем кресле практически в любом месте, а в этом зале был довольно приличный уклон.

Она вообще гордилась своей независимостью, но когда была вместе с друзьями, те обычно толкали ее кресло. Говорили, что так им кажется, будто они идут с ней в ногу.

Желая идти в ногу с Гриффином Хьюсом, Поппи ответила:

— Я буду показывать дорогу, а вы толкайте.

И она стала показывать, а он — толкать кресло, и они отправились вперед.

Успех отмечали экспромтом. Собрались близкие друзья. Потом еще и еще — и все набились в кафе у Чарли. Когда же репортеры попытались проникнуть в зал, Чарли отказал им.

— Простите. Частная вечеринка, — сказал он, вместе со своими сыновьями пронося мимо них подносы с самой лучшей снедью, какую когда-либо готовили на здешней кухне.

Лили ничего не пела. В тот вечер ей представилось гораздо большее удовольствие — она говорила и смеялась, чувствуя себя частью того, чем раньше нисколько не дорожила, но чего теперь не отдала бы ни за какие блага мира. Ей казалось, что сегодня она выиграла в лотерею. Правда, к радости победы примешивался страх. Лили опасалась, что реальность не может быть такой прекрасной.

Но так и было. Джон почти не отходил от нее. Майда улыбалась всякий раз, встречаясь взглядом с дочерью. Лейк-Генри пришел ей на выручку в самый трудный момент. Лили не помнила, чтобы прежде чувствовала себя такой же сильной и все стороны ее жизни так прочно и ладно сочетались одна с другой.

А потом ей позвонил кардинал. Едва она вошла в дом, как раздался звонок. Лили решила, что это Поппи.

— Ну что, — спросила она, слегка запыхавшись, — весело было, правда?

— Ну а сами-то вы как думаете? — спросил он в меру игривым тоном.

— Отец Фрэн!

— Этот номер дала мне ваша сестра. Я завтра лечу в Рим, но сначала хотел поговорить с вами. Ведь вы — единственный человек, с которым у меня остались нерешенные вопросы.

— Но ведь тут больше не о чем…

— Есть о чем. — Голос его зазвучал на редкость упрямо: — Я обязан извиниться перед вами, Лили. Я знал, кто такой Терри Салливан. Не был знаком с ним лично, но слышал это имя. Когда он затеял этот скандал, я понял, что он знает историю своей матери и за это решил разделаться со мной. До вчерашнего вечера, до того как раздался первый звонок после вашей пресс-конференции, я не знал только о побоях.

— Так они вам звонили? — Лили могла бы и сама додуматься, что они непременно позвонят. — Мне так жаль…

— Не волнуйтесь, — ласково возразил кардинал, — это совсем не опасно. Мне ничего не стоило подтвердить, что эти отношения действительно имели место. Мы очень дружили с Джин, но я никогда не скрывал от нее, что хочу стать священником. Тут совесть моя абсолютно чиста. Но ни Терри, ни вам не пришлось бы столько вытерпеть, если бы я сразу объявил об этом. Я виноват, Лили. Вы заслуживаете иного.

Да. Это так. И за это она могла бы злиться на кардинала, как и за то, что он слишком упрощал историю своих отношений с Джин. Но Лили понимала его. Зная по опыту повадки прессы, она тем более понимала это. Другая на ее месте сказала бы, что извинения кардинала слишком запоздали. Но Лили умела прощать.

— Хотите — верьте, хотите — нет, — сказал Россетти, — но именно это дело заставило меня усомниться в моем соответствии кардинальскому сану.

— О нет, вы не должны так думать.

— В моей работе нет места ни гордыне, ни нечестности, даже если речь идет только о замалчивании правды.

— Но миру нужны такие духовные лидеры, как вы.

— Я не должен был причинять страдания.

— Но ведь я дома, — заметила Лили. Зачем обвинять кого- то, если жизнь ее стала так полна? — Так что, возможно, эти страдания были небесполезны.

— Значит, у вас там все наладилось?

— Очень даже. Кажется, я нашла себя.

— Ага… — протянул кардинал. По его голосу Лили поняла, что он улыбается. — Что ж, это утешает меня. Хотя и не оправдывает моего эгоизма. Надеюсь, Бог простит мне его. Но право, я счастлив за вас. И ничуть не удивлен, заметьте! Ведь я всегда говорил, что вы сильная.

Лили теперь тоже улыбалась.

— Говорили.

— И вы, наконец, поверили в это?

— Ну… уже начинаю.

— Вы будете держать меня в курсе?

— Посмотрим, — отозвалась она. — А отец Макдонаф не откажется соединять меня с вами?

Кардинал усмехнулся:

— Будьте уверены. Да не оставит вас Бог, Лили.

— И вас тоже, — ответила она и с теплым чувством закончила разговор.