Если сердце верит

Глава 27

Джон был настолько ослеплен, что совсем растерялся. Он уже успел влюбиться в Лили-повара, в Лили-друга, в Лили с ружьем в руках и даже в Лили, которая поет с гагарами. Но, увидев ее на сцене у Чарли, он влюбился еще и в Лили-соблазнительницу, а это было уже серьезно. В простеньких джинсах и водолазке, с почти незаметным макияжем, она, казалось, перенеслась в какой-то нереальный мир: то ли свой собственный, то ли созданный этой четверкой музыкантов. Так или иначе, сердце Джона замерло от благоговения. С Марли он ни разу не переживал ничего подобного и, даже когда смотрел три прекрасные фильма с Мег Райан, не испытывал таких ощущений. Когда Лили вернулась за столик, он был неподдельно смущен, а потом всю обратную дорогу на Тиссен-Коув страшно польщен тем, что она прижималась к нему, уютно устроившись на переднем сиденье его вездехода. По всем внешним признакам Лили тоже была совершенно влюблена в него. Во всяком случае, она недвусмысленно подтвердила эту догадку перед тем, как оба они заснули.

Когда Джон проснулся, Лили уже была на работе, но он чувствовал ее присутствие в доме. Вчерашнее болезненное благоговение не покинуло его. Джон все утро думал о своей жизни, обо всех своих желаниях и мечтах… Мысли эти крутились в его голове, даже когда он сидел на причале и дрожал под октябрьской изморосью. Капли дождя шлепали по увядшей листве на берегу. На озере не было лодок. Большинство хозяев успели убрать их с воды в зимние ангары. В ближайшие недели этот причал тоже придется разобрать: ведь если лед стиснет опоры, они могут треснуть.

Зима уже поставила на побережье свою широкую стопу. Воздух совсем остыл, небо приобрело стальной оттенок. Гагар тоже не было видно. Джон не знал точно, действительно ли они улетели, но если и нет, то это дело нескольких дней. Стужа и сырость подскажут птицам, что пора отправляться в путь.

Ему, в общем-то, тоже пора на что-то решаться. Оживленный сезон рыбалки и сбора урожая кончился. Настало время спокойствия и трудов. Если он собирается писать книгу, то надо приниматься за дело.

Утром в пятницу Джон приехал в офис в весьма решительном настроении. Не прошло и пяти минут, как позвонил Брайан Уоллес.

— Я подумал, что ты захочешь об этом узнать, — сухо сказал он. — Мы получили результаты экспертизы. Пленка с голосом Лили Блейк была смонтирована. Терри уволен.

Джон молчал, ожидая продолжения.

— Ты разве не этого добивался? — спросил Брайан. — Ты ненавидел Терри уже много лет. Честно говоря, не ты один. В редакции новостей сегодня будет настоящий праздник.

Еще месяц назад Джон с удовольствием разделил бы радость бывших коллег. Но тогда он еще ничего не знал о Лили.

— И что же? — поторопил он Брайана.

— Сейчас, когда мы с тобой разговариваем, Салливан собирает свои вещи. Правда, он хвастает, что найдет себе работу и почище. Говорит, будто рад, что ему больше не придется протирать штаны в нашей тухлой редакции. Ну и пусть себе. К счастью, он скоро уберется отсюда навсегда.

Но Джон ждал совсем иного.

— Черт с ним, с Терри. Что насчет Лили?

— Ты о чем это?

— Вы готовите публикацию?

— Нет. Увольнение Терри и будет постскриптумом к этому скандалу. Все остальное неуместно.

— Что-что, прости? — Джон ушам своим не поверил. — Вы публично распинали невинную женщину, основываясь на фальшивке, которую ты, как редактор, не удосужился проверить. И только когда я, посторонний человек, раскрыл тебе причины, по которым Терри мог замыслить худое, ты оторвал наконец задницу и выполнил свой долг! А теперь вы, оказывается, ничегошеньки ей не должны?

— А что бы ты от нас хотел? — в раздражении спросил Брайан.

— Ее адвокат требовал опровержения.

— Ради Бога, оставь меня в покое хоть на минуту! Мы не сделали ничего дурного. Мы просто поверили ему. Поверили, что статья базируется на расследовании…

— На фальшивой пленке.

— На пленке, которую мы считали настоящей. Боже мой, Кип, да чего ты от нас требуешь? Чтобы мы проверяли каждую паршивую магнитофонную запись на подлинность?

— Нет, — медленно и внятно вымолвил Джон. — В твоем штате есть репортеры, которые стоят намного выше этого вранья, но Терри к ним не относится, и ты знал об этом. Ты знал это, Брайан, и понимал, что такая статья жестоко ранит человека. Посмотри в лицо правде. Ты согласился на публикацию только потому, что был уверен: благодаря этой лжи поднимутся тиражи. Так и случилось. Вы, ребята, повели себя как настоящие разбойники с большой дороги. Вот и сейчас бросились на запах крови и все как один копаетесь в том убийстве в Бэк-Бей. Но в чем проблема, почему вы не можете напечатать опровержение?

— Проблема в том, — вдруг признался Брайан, — что мы гордимся своим профессионализмом. Извинения перед кардиналом дались нам нелегко. Так зачем усугублять положение? Ведь все знают, что мы раздули этот скандал. Извинения перед Лили Блейк — это уж слишком.

— Слишком? — повторил Джон, прибегая к последнему средству. — Жизнь невинного человека уничтожена из-за вас, а ты говоришь, что исправить ситуацию — это слишком?

— Да, слишком, в том смысле, что мы окончательно сядем в калошу. И чего ты меня достаешь? Ведь негодяем-то оказался Терри.

— Но именно ты ему во всем потакал. Ты не остановил его. Будь ты порасторопнее, то сам написал бы целый роман о грехах Терри Салливана, а заодно и уладил все в отношении Лили. В результате все журналистское сообщество думало бы о тебе с уважением, и вся эта история вскоре позабылась бы.

— Да все уже забыто! — взвыл Брайан нечеловеческим голосом. — Послушай меня, Джон! Мы не станем ползать перед ней на брюхе!

Повесив трубку, Джон был взбешен, но отлично понимал, что спорить бесполезно. К тому же Брайан — лишь один из редакторов. Над ним полно начальства, решающего, помещать опровержение или нет. Джон уже подумывал, не позвонить ли кому-нибудь из таких людей. Но все же воздержался от этого.

Лили хочет публичного извинения, что восстановит ее доброе имя. Она стремится к справедливости. То, что Терри потихоньку уволили, — не справедливость, а только косвенное признание ошибки. И никто, кроме самих сотрудников «Пост», об этом не узнает. Джон был уверен, что редакция рекомендовала Терри уйти из газеты по собственному желанию. Теперь он найдет новую работу и начнет все сначала, так что произойдет лишь маленький сбой в его карьере. Нет, это не справедливость.

Джон мог пригрозить, что напишет разгромную статью в своей «Лейк ньюс», если «Пост» не поместит извинений. Арманд, конечно, придет в восторг и сразу обзвонит всех своих знакомых в Нью-Йорке, так что резонанс будет обеспечен.

Да, если Джон поступит так, «Пост», возможно, опубликует извинения. Но почти наверняка газета поместит их в самом что ни на есть неприметном, дальнем уголке. Так, чтобы никто их и не увидел.

Лили опозорили на первой полосе. И ей должны принести такие же внятные публичные извинения.

К сожалению, столь громкая огласка никак не соответствовала интересам Джона. Любое возобновление скандала в печати, особенно публикация материалов о Терри, приведет к тому, что какой-нибудь любопытный репортер перехватит тему и начнет ее разрабатывать. А если это случится и другой автор сорвет аплодисменты после того, как Джон проделал всю грязную работу, ему придется распрощаться со своей идеей о книге.

Станет ли это для него катастрофой?

У Джона было четыре причины написать этот бестселлер: слава, деньги, одобрение Гэса, а также оправдание своей затворнической жизни в маленьком городке.

К черту славу. Она ему не нужна. Благодаря Лили он и так чувствовал себя значительной персоной.

К черту деньги. Он и без них прекрасно проживет. Рядом с Лили он считал себя настоящим миллионером.

А его жизнь здесь? Если не думать о славе и деньгах, то она просто прекрасна.

Оставалось только одобрение Гэса. Для Джона оно было по-прежнему важно, несмотря на то, что старик умер. Теперь все сводилось к его совести и самооценке.

Итак, собирается он писать эту книгу или нет? Надо было решать, и решать скорее.

К началу выходных Лили пребывала в такой же растерянности, как и Джон. Несмотря на результаты экспертизы пленки, «Пост» отказалась печатать опровержение, а перспектива долгого и мучительного судебного процесса стала еще реальнее. Адвокаты «Пост» уже обратились к Кэсси Бэрнс с просьбой дать им шестьдесят дней для того, чтобы рассмотреть исковое заявление.

— Это типичная тактика затягивания дела, — объяснила Кэсси.

— А мы не можем сказать «нет»? — спросила Лили.

— Можем, но это недальновидно. Если мы потребуем немедленного ответа, противоположная сторона придет в раздражение и напишет запрос о прекращении дела. Суд, конечно, все равно примет нашу сторону, но и на это уйдет немало времени. Если они напишут свой запрос уже сегодня, то рассмотрен он будет не раньше февраля.

— А есть гарантии, что они не сделают этого после шестидесяти дней, которые мы им дадим?

— Нет таких гарантий, — сказала Кэсси. — Если они решили быть подлецами, то именно так и поступят.

— А ведут они себя не как подлецы?

— Нет. Но для них это было бы и неразумно. Мне уже звонил их адвокат и разговаривал весьма скромно и вежливо. Он хитер как черт, но скромен и вежлив. Я бы предложила продемонстрировать им нашу покладистость и предоставить тридцать дней. В целом это не такая уж большая задержка.

Лили согласилась, но без особого восторга. Ведь тридцать дней — это еще целый месяц заточения. А ее теперь волновало не только то, что она бросила в Бостоне, поскольку Лили начинала строить свою жизнь здесь, в Лейк-Генри. Волновали вопросы, которые предстояло разрешить с Майдой, а о Джоне она боялась даже загадывать. Но при любом повороте событий прекращение скандала было непременным условием. Ничто не встанет на свои места, пока эта тема не исчерпана.

С утра в воскресенье Джон взял Лили с собой в церковь, после чего они вместе пошли позавтракать у Чарли и немного покатались по окрестностям. Потом Джон привез Лили в редакцию «Лейк ньюс» и вручил ей очередной конверт из академии, а когда она выбрала три статьи, усадил ее за компьютер, доверив выписать дюжину чеков на небольшие суммы — корреспондентам, внештатным авторам, а также Дженни Блоджет — за несколько последних месяцев работы.

Лили взялась за дело с удовольствием, чем безмерно обрадовала Джона. Ей нравилось помогать ему с газетой. Это было так же приятно, как общение с самим Джоном. К тому же она сознавала, что эта помощь необходима, поскольку освобождает его хоть от небольшой части повседневных дел.

Начисто позабыв о книге, Джон сосредоточился на газете, но застопорился на материале о грядущем межгородском футбольном турнире. А ведь эта статья должна была воодушевить рьяных болельщиков. И еще ему никак не удавалось сверстать страницы. Один вариант получался хуже другого. Наверное, сейчас душа не лежала к этому.

Промучившись некоторое время, Джон понял, что необходимо проветрить мозги, оставил Лили у компьютера, а сам вышел на воздух. Миновав почту, направился к кладбищу у церкви. Постоял у надгробного камня Донни, испытывая привычную боль. Как и Нейл Салливан, он до самого конца будет мучиться этим, хотя слова Аниты немного утешили его. «Он был ребенком, — сказала она, оправдывая Нейла, — а не святым и не Богом. Он был ребенком, чья жизнь в родном доме протекала совсем не так гладко, как могло показаться кому-то». Эти слова в равной мере относились и к Джону. Хотя они не снимали с него ответственности за то, что случилось с братом, но все же немного притупляли чувство вины.

Потом он повернулся к свежему земляному холмику, где лежал Гэс. Трава здесь вырастет только весной, пока же шуршали осенние листья: бледно-желтые, красные и грязно-коричневые.

На кладбище было тихо и спокойно, как на небесах, и Джон верил, что отец его именно там. Человек, столько выстрадавший в земной жизни, заслуживал этого.

«Это я тебя бросил. Это я не сумел. Это я никогда не был добр. Ни к твоей матери. Ни к Дону. Ни к тебе».

Печально, что отца посетили такие мысли перед смертью. Печально, что самолюбие всю жизнь руководило его поступками. Но человек без совести не мучился бы так из-за этого.

У Гэса была совесть. У Джона тоже.

Гэс стремился сохранить достоинство. Джон тоже.

Гэс строил красивые каменные стены. Джон писал прекрасные статьи. Но ни то ни другое само по себе не делает человека достойным.

На самом деле все очень просто. Возведение стен и статьи в газетах — это замечательно. Но подлинное достоинство проявляется в отношении к людям.

Нет, Лили не хотела думать о своих чувствах к Джону, но мысли о нем не покидали ее. В идеале она хотела бы сначала уладить скандал, потом — свои отношения с Майдой, а уж после этого — думать обо всем остальном. Но жизнь никогда не бывает идеальной. Сердце Лили сжималось и гулко стучало всякий раз, как она вспоминала о Джоне. В то воскресенье, заметив его рассеянность, она испугалась, что он изменился к ней. Боясь спросить его об этом напрямую, чтобы, не дай Бог, не услышать утвердительный ответ, Лили сделала в редакции все, что могла, и очень старательно. Потом уже, у себя в коттедже, приготовила обед, стараясь угодить Джону. Он улыбнулся, с удовольствием поел и поблагодарил ее несколько раз. Но, вымыв посуду, Лили увидела, что Джон уже сидит на причале. Надев его свитер и куртку, она пошла туда.

Было холодно. Октябрьский ветер гнал по озеру рябь. Ноябрь наверняка принесет снег.

Когда Лили появилась на причале, Джон улыбнулся, взял ее за руку и усадил перед собой, лицом к озеру. Тесно прижавшись к нему спиной, она щекотала его щеку своими волосами.

Нет, эти руки не изменились к ней. Лили сразу успокоилась.

— Послушай: вода, — шепнула она.

— Да. Плещется. Беспокойно. Я пытался расслышать гагар.

— Ну и как?

— Не смог. Они, вероятно, неподалеку. Услышим, если запоют. Трудно увидеть их на такой ряби, да еще когда нет луны. — Губы его прикоснулись к виску Лили. — Не холодно?

— Нет.

— Я люблю тебя.

Сердце у нее так и ухнуло.

— Это взаимно? — спросил Джон, и в голосе его прозвучала очаровательная неуверенность.

Лили, должно быть, окончательно потеряла голову. Разве можно, находясь в здравом рассудке, доверять журналисту-газетчику?

— Даже очень.

Джон немного успокоился и сказал, что желает ей только добра. Она сразу поверила и вдруг поняла, что причина его мрачной рассеянности — не в их отношениях, а в чем-то ином. Лили и обрадовалась, и испугалась.

— Так какой у меня выбор?

Он глубоко вдохнул.

— Есть три варианта. Во-первых, ты можешь избрать законный путь. Залечь на дно, предоставить Кэсси заниматься этим делом и приготовиться проглотить все горькие пилюли.

«Залечь на дно», — знакомая формула. Этот вариант потребует много времени.

— Во-вторых, — продолжал Джон, все такой же теплый и близкий, — можно изложить все это в моей книге. Джекоби хочет издать ее в марте. Я бы, конечно, взял еще пару месяцев и сделал все как следует, но ничего, справлюсь и до марта. Это гораздо быстрее принесет результаты, чем судебный процесс.

«Можно изложить все это в моей книге». Он не сказал: «Я могу изложить…» Что ж, это уже кое-что.

— И, в-третьих, — добавил Джон, — мы можем поднять шум на этой же неделе. Я посвящу ближайший номер «Лейк ньюс» скандалу, раскрою все его тайные причины. Арманд позаботится о том, чтобы печать больших городов подхватила тему. Ты получишь в свое распоряжение хорошую трибуну.

Лили перевела дух. Она получит трибуну. Вот как… И снова окажется у всех на виду, что ей вообще противно. Но это означает крупные заголовки, несомненное отмщение и окончательную победу.

— Если я соглашусь на это, — заметила она, — твоя книга не выйдет.

— Решать тебе, — сказал Джон.

— Но ты хотел написать эту книгу.

— Я все равно смогу ее написать.

— Но она уже не произведет такого впечатления.

— Может, и нет. Но тебе именно сейчас нужно прогреметь в газетах.

— Ненавижу шумиху.

— Ты можешь ее ненавидеть, но, черт побери, нельзя отрицать, что она эффективна! Такая же шумиха отняла у тебя работу, дом, погубила репутацию. Ты действительно хочешь вернуть все это?

Лили вспомнила, как гордилась, когда выступали ее хоровые группы в Винчестерской школе, вспомнила, с каким удовольствием пела в Эссекском клубе, как радостно и легко шла к своему дому. Во всем этом ключевым моментом была ее репутация.

— Так что же, хочешь? — снова спросил Джон.

— Да.

— Хочешь, чтобы тебя оправдали?

— Да!

— Хочешь наказать тех, кто сделал это с тобой?

— Да. Очень.

Джон переночевал у Лили, но с утра уехал. Он забежал к Чарли выпить кофе и, прихватив газеты, отправился в редакцию.

Газеты он даже не развернул. И без того было много работы. Джон едва успевал набирать текст. Специальный выпуск «Лейк ньюс» приобретал для него все большее значение. Ему хотелось, чтобы эта статья стала самой лучшей его работой. Пути назад он уже не видел. Джон готовил сенсацию.

Сенсация! Мечта любого журналиста. Мечта Джона. Он решил добиться справедливости для Лили.

Однажды Гэс сказал, будто журналисты сообщают новости только потому, что не умеют их делать. А он, Джон, умеет делать новости. Он напал на след и прошел по нему до конца. Нашел материал, придающий старой истории новый смысл.

Нет, журналистская работа, конечно, не в том, чтобы делать новости. Джон понял это очень давно. Но сейчас уже не мог повернуть назад. Он докопался до правды и теперь предаст ее огласке. Даже считал это правильным.

Во вторник утром, когда Лидди Бейн приехала к нему со статьей Арманда, Джон встретил ее у порога.

— Это для вашей лучшей половины, — сказал он, протягивая большой конверт и принимая из ее рук конверт поменьше. — Ну, как там босс?

— Капризничает, — ответила Лидди, однако с любовью. — Его бедро постоянно напоминает, что ему уже не двадцать.

Джон улыбнулся и указал на большой конверт:

— Ничего. Это его немного подбодрит.

Через пять минут Лидди была дома, а еще через пять Арманд прочел послание Джона.

— Что это такое, черт побери? — рявкнул Арманд, позвонив в редакцию. — Откуда все это взялось? Господи, Джон, ну почему ты мне ничего не сказал? Ведь я же издатель.

— Это было спонтанное решение, — ответил Джон. — Я хотел немного покопаться, но не был уверен, что найду что-нибудь стоящее. И вот результат… Так что ты об этом думаешь?

— А как по-твоему? Да я просто вне себя!

Джон заулыбался:

— Еще есть время переработать материал, если ты не хочешь его публиковать.

— Ну ладно, ладно. Я хочу его публиковать. Вопрос только в том, что мы с ним будем делать после того, как опубликуем?

— У меня есть кое-какие идеи. Но мне потребуется твоя помощь.

— Это хорошо. Только попробуй изолировать меня теперь — и ты уволен.

Согласованность действий — вот что было самое главное. Следовало заинтриговать публику, не давая ей, однако, возможности самостоятельно разобраться в этой истории. С журналистами это было несложно. Ведь они как наркоманы: почуяв что-то свеженькое, уже мчатся в ту сторону, откуда потянуло.

Джон и Арманд, независимо друг от друга, составили два списка, после чего сравнили их и убрали совпадающие пункты. Во вторник вечером они решили позвонить репортерам, которым далеко добираться до Лейк-Генри, а утром в среду — тем, кому поближе.

Джону это напоминало игру. Он звонил старым друзьям, работающим в прессе, задавал несколько вопросов об информационной ценности скандала «Россетти — Блейк» и о том, как этот сюжет освещался в их изданиях. Вызвав у них подозрения, Джон говорил, что Лили Блейк действительно дома, что «Лейк ньюс» подготовила для печати сенсационный материал и что, вполне вероятно, скоро состоится пресс-конференция, которую почтят своим присутствием весьма важные персоны.

Джон знал, что журналисты никогда не пропустят намек мимо ушей, поскольку иначе за него ухватится соперник и победит. Джон не называл имени Терри. Все, кому он звонил, знали о роли Терри в этой истории. Помогало и то, что они уважали Джона. Добавляя, что пресс-конференция состоится в здании, принадлежащем церкви, в самом центре Лейк-Генри, в среду в пять часов, он неизменно слышал шелест блокнотных страничек.

Джон предполагал, что только к этому моменту получит тираж из типографии. Лили же, закончив работу, присоединится к нему в городе. Это также означало, что скандал успеет разразиться ко времени выхода вечерних новостей.

Не поехав к Лили во вторник вечером, Джон остался в редакции и звонил всем по списку до самой полуночи, после чего работал над другими материалами номера, не имевшими отношения к предстоящему скандалу. В восемь утра он снова сел на телефон, закончил обзвон к одиннадцати, сделал последние поправки в тексте статей и без нескольких минут двенадцать отослал газету в печать.

И тут позвонил Ричард Джекоби. Запущенный механизм уже заработал. До ушей Ричарда донеслись магические слова «сенсация» и «пресс-конференция», и он не стал от этого счастливее.

— И сколько ты собираешься им выдать?

— Не много. Только один кусочек из всей головоломки.

— Должно быть, неслабый кусочек, раз все газетчики мчатся в вашем направлении. Слушай, Джон, у меня на столе лежит твой контракт, готовый к отправке, но если ты сейчас все выложишь им, что же останется нам?

— Детали, — сказал Джон, — глубина.

— Нет, это хорошо, если ты Дейвид Халберстам, но ведь это не так. Ты просто газетный писака, умеющий ловко раскрутить новости. Я рассчитывал, что твоя книга всех потрясет. За это и думал платить тебе деньги.

— А я думал, что деньги — за подоплеку. За ту историю, которая скрыта за очевидными фактами. Но ведь тут ничего и не изменилось.

— Речь шла об эксклюзиве, Джон. Если же ты начинаешь публикации в своем еженедельнике, то наша сделка не состоится. Черт возьми, это же бизнес. Детали, глубина — конечно, прекрасно, но на них нет такого спроса, как на свежие новости. А именно за это я и собирался тебе платить. Я представлял себе, какой ажиотаж начнется в магазинах накануне выхода книги. Уже воображал нетерпение читателей. Весь маркетинг стоит на этом. Как и паблисити, и вообще искусство. Предполагалось обставить все дело по высшему классу, а уж потом выступать с пресс-конференциями. А ты пошел на это прямо сейчас, тем самым разрушив нашу сделку. Черт возьми, это же совсем недальновидно!

— Возможно, — согласился Джон. Все, что описывал Ричард, никак не согласовывалось с его мечтами. Пусть он и не Дейвид Халберстам, но весь смысл книги заключался для Джона в одном: доказать, что он хороший писатель.

По крайней мере, это было когда-то его заветной мечтой. Сейчас все изменилось. Сейчас Джон стремился доказать себе свою человеческую ценность. И прекрасно справился бы с этим без всякой книги.

— Вот что я тебе скажу, — примирительно заключил Ричард. — Я пока отложу этот контракт. А ты мне позвони после своей пресс-конференции. Тогда и покумекаем, что делать дальше.

Джон повесил трубку, сомневаясь, что сделает этот звонок, и вовсе не огорчаясь по этому поводу.