Если сердце верит

Глава 8

Джон взялся за работу, чтобы обрести утраченное душевное равновесие. Он никогда не покидал Гэса в хорошем настроении. Всегда с досадой, раскаянием и чувством вины. Сегодня было даже хуже, чем обычно. Гэс сдавал прямо на глазах, и Джон знал, что ему не стоило уходить вот так. Но помимо жалости к отцу, его охватила еще и злость. Ведь Гэс так долго держал старшего сына на расстоянии, а потом и вовсе отослал с глаз долой. Конечно, если бы Джон остался, то мог бы кончить не лучше Донни. И все же старая обида отвергнутого ребенка жила в его сердце. Конечно, теперь Джон ничего не мог поделать с этим. Давняя история… Но сейчас нестихающую боль можно заглушить только делом.

Решив поискать свежие новости для «Лейк ньюс», Джон поехал из Риджа через центр. Попав на садовую распродажу, он хотел потолкаться на торжище с местными.

Здесь говорили о пьесе, которую собирались ставить этой зимой в «Лейк-Генри плейере», о том, что библиотекарша продала в журнал «Янки» два своих стихотворения. Сама же она рассказала о кошке, которая недавно окотилась шестью котятами прямо за стеллажом с биографиями. Приближаясь к большой деревянной телеге, груженной тыквами, Джон услышал, что ждут небывалого урожая, но не успел даже сделать пометки в своем блокноте, как люди обратились с вопросами к нему.

— В газете писали, что она решила нанять адвоката, — сказал Альф Баззель, режиссер того самого предполагаемого спектакля, шестидесятилетний абориген Лейк-Генри и казначей Исторического общества. — Думаешь, телевидение будет подробно освещать судебное разбирательство?

— Понятия не имею, — ответил Джон.

— Не нравится мне все это, — сказал Альф Баззель, предоставив Джону самому решать, чем именно он недоволен: шумихой, что возникла вокруг Лили Блейк, или тем, что телевидение отвлечет зрителей от театра.

— Как же они узнали о ее заикании? — спросила у Джона Лейла Хиггинс, та самая сотрудница библиотеки, что писала стихи. Ей было за тридцать. В школе она училась на класс старше Лили и уже тогда слыла книжным червем. Сейчас Лейла была замужем, но не скрывала, что в юности вечно стояла на танцах у стеночки. Вспоминая о том времени, Лейла выглядела пришибленной. Вот и теперь, спрашивая о Лили, она словно смущалась чего-то.

— Должно быть, прочли в медицинской карте, — ответил Джон.

— Но как? Кто выдает такие документы кому попало?

Джон не знал и как раз собирался выяснить это.

— А может, об этом упоминалось в судебном деле.

— Но кто рискнул бы выдать такую информацию? — не унималась Лейла. Это Джон тоже собирался выяснить.

Тут заговорил владелец телеги с тыквой:

— Меня интересует, приедет ли она сюда. — Как и все прочие, он не пояснил, о ком идет речь. Ведь была лишь одна «она», о которой теперь толковал весь город. Джон тоже не стал прикидываться непонимающим.

Однако вопроса не было, а значит, незачем и отвечать. Радуясь возможности избежать лжи, он погладил крутой бок круглой тыквы:

— Какая красавица!

Запахи спелой тыквы, можжевельника и плодородной земли наполняли осенний воздух. Ради этого стоило задержаться, и Джон непременно так и поступил бы, но только не сейчас. Сунув блокнот в нагрудный карман своей фланелевой рубашки, он направился к центральному магазину, поскольку знал, что у Чарли обеденный перерыв.

Чарли Оуэнс, его сверстник, вырос в семье местных богачей, но в школе крепко дружил с Джоном, чем, конечно, заслужил такую же репутацию скверного мальчишки. Их любимым местом был Необитаемый Остров — крохотный клочок суши посреди озера. В двенадцать они приплывали сюда на лодке, чтобы курить марихуану, в тринадцать впервые напились именно здесь, а в четырнадцать один за другим расстались с невинностью. Помогла им в этом весьма доступная и очень толстая девица, которая была на два года старше их.

Чарли встал на праведный путь сразу же по возвращении из колледжа. Этому способствовали неудачи в семейном бизнесе и любовь одной женщины, полной разных идей, неуемной энергии и проектов по оживлению пришедшего в упадок бизнеса. Чарли стал продавцом в своем большом магазине, так как знал местных жителей и всегда находил подходящую тему для разговора. А Анетт взяла на себя ответственность за достойную встречу нового тысячелетия. Она отремонтировала бакалею, добавив отдел Деликатесов и собственную пекарню, усовершенствовала работу хозтоваров, а также открыла новый отдел «Все для рыбалки», привлекший в магазин еще одну категорию покупателей. Это она придумала устроить при магазине кафе, отделив пространство в глубине торгового зала стеклянными перегородками.

Джон направился прямо туда. Проходя мимо кухни, он сунул голову в дверь и подмигнул Анетт, которая помешивала что-то изумительно пахнущее и похожее на свежую рыбную похлебку. В кафе Джон уселся за свой любимый столик у окна, откуда видна была маленькая березовая рощица. Сейчас, при ярком полуденном солнце, светлая в тонких завитушках кора деревьев сияла ослепительной белизной, а осенняя листва блестела, как золото.

Ждать пришлось недолго. Вскоре Чарли поставил на столик поднос с… Да, с рыбной похлебкой, сандвичами и кофе! Освободив поднос, он сел напротив Джона и улыбнулся:

— Я уж думал, что никогда тебя у нас не увижу.

Джон сразу отхлебнул кофе и испытал мгновенное облегчение после пивной горечи, задержавшейся во рту.

— Тяжелый день? — спросил он, обхватив горячую чашку ладонью.

— Да нет, просто дел много, — ответил Чарли, хотя не выглядел усталым. Его редеющие волосы почти совсем поседели, и вокруг глаз, как и у отца, лучились морщинки. Но зато эти глаза выражали такое умиротворение и теплоту, что все сразу понимали: у этого человека все в порядке. Жена обожала Чарли, как и пятеро детей, трое из которых тоже трудились в магазине. Джон, конечно, мог бы подтрунить над Чарли, сказав, что именно из-за детей тот так рано поседел. Но как раз полноте жизни своего друга Джон завидовал белой завистью.

— Я не спрашиваю у тебя, о чем там все говорят. — Чарли указал ложкой в пространство вокруг кафе. — Они и тут тоже говорят об этом. Город словно помешался.

— Что ты о ней помнишь?

Чарли выловил большой кусок рыбы из своей тарелки супа.

— Голос. Она стала петь в церкви лет с семи. А так ее и не видно было. Тихоня.

— Она заикалась, — напомнил Джон, чтобы объяснить неприметность Лили.

— Но не тогда, когда пела, конечно. Сначала — по воскресеньям в храме, а лет с десяти-одиннадцати — по четвергам здесь. Когда все это начиналось, меня в городе не было, но отец утверждает, что благодаря ей тут никогда не пустовали места. Правда, в те времена концерты устраивали в большом помещении, что выходит на задний двор магазина. Оно скорее походило на сарай со скамейками, устроенными вокруг пузатой печки. Перед ними построили невысокие подмостки.

— И она пела каждую неделю?

— Вроде того. — Чарли снова принялся за похлебку и указал глазами на тарелку Джона: — Да ты ешь. Это вкусно. Мои детки наловили окуней на озере. — Он раскрыл пакетик устричных крекеров и высыпал на стол.

Джон отведал суп, легкий и жирный, не слишком густой и умеренно острый.

— Из-за здешних концертов Лили было сломано немало копий, — продолжал Чарли. — Джордж одобрял их, а Майда нет. Видимо, она полагала, что если церковное пение — путь к спасению души, то пение здесь — прямая дорога к черту.

— Так почему же она это позволила?

— Джордж настоял. И еще — логопед Лили. Оба они говорили, что девочка должна хоть в чем-то чувствовать себя уверенной.

— Значит, десятилетняя исполнительница. Этакий очаровательный вундеркинд. Ну а потом? Когда ей исполнилось пятнадцать-шестнадцать? Наверное, была весьма соблазнительна?

— Боже упаси! Нет. Майда не допустила бы этого. В любую погоду, несмотря на юные лета, девушка всегда была застегнута под самое горло и юбки носила никак не выше колен.

— Это тоже иногда выглядит соблазнительно, — заметил Джон, пытаясь понять своего брата Донни.

Чарли отложил ложку.

— Нет, это не про Лили. Она просто стояла тут столбиком и пела. Ни покачиваний бедрами, ни кокетливых взоров, а только нежная и самая невинная улыбка в конце исполнения. Если в тексте попадались любовные слова, она закрывала глаза. Не то улетала в страну снов, не то страшно боялась, что в любую минуту может войти мамаша и утащить ее прямо со сцены. Только Майда не приходила. Из принципа. Она так ни разу и не послушала свою дочь. А после того как Лили уехала в Нью-Йорк, Майда несколько месяцев не показывалась у нас в магазине, считая, что это мы сбили ее девочку с пути праведного.

— А не Донни? — удивился Джон.

Чарли утерся бумажной салфеткой.

— Брось, пустяки. Как и все эти выдумки нынче. Думаешь, у нее и, правда, что-то было с этим кардиналом?

— Нет.

— Правильно. Всякий, кто знает Лили, скажет, что она не способна ни на что плохое. Твой брат — это другое дело. Только учти, — Чарли выгнул бровь, — я ничего не сказал тому парню, который отирался здесь с утра.

— Какому парню?

Чарли достал визитку из кармана и передал другу:

— Это теле-про-дю-сер из самого что ни на есть Нью-Йорка. Но что-то слишком уж молод.

Судя по визитке, это был член команды из передачи «Дейтлайн Эн-би-си».

— Да все они там молодые, — отозвался Джон. — На таких шоу вкалывают по полдюжины продюсеров. В основном занимаются черновой работой. Например, копаются в городских сплетнях, чтобы потом их руководство решало, стоит этим заняться или нет.

— Я посоветовал ему этого не трогать и заверил в том, что тут он не найдет ничего интересного, а если даже и найдет, то мы ему в этом не помощники.

Но Джон знал методы прессы. Уже сейчас на садовой ярмарке толклись какие-то чужаки. Никого не удивляло, что любители природы, выехавшие на выходные из своего мегаполиса, проезжая через Лейк-Генри, задержались на рынке. Особенно теперь, когда полно даров осени. Лишь по камере можно отличить репортера от простого отдыхающего.

— И как же он выглядит?

— Как мы, — ответил Чарли, но тут же добавил: — А знаешь, я сразу же включил звуковой сигнал и объявил по радио, кто к нам приехал, чтобы он больше никому не представлялся. Потом провел его на улицу и представил всем на ярмарке. Пусть, мол, земляки порадуются, что нас посетил продюсер из самой «Дейтлайн Эн-би-си». Потом пожал парню руку, пожелал удачи и оставил с носом.

Джон знал, за что любит Чарли.

— Это было очень любезно с твоей стороны.

— Я тоже так считаю. — Подняв тарелку, Чарли выпил остатки супа одним большим глотком. Потом поставил ее на стол и с удовлетворенной улыбкой откинулся на спинку кресла.

Джон удивлялся, почему Чарли не вдвое толще его. Не успел 0н сам прикончить свою порцию, как его приятель уже расправился со второй тарелкой супа и целым пакетом длинных тонких чипсов. Счастливый, как ребенок, Чарли снова отправился на свое рабочее место, оставив объевшегося Джона в одиночестве.

Чувствуя необходимость подвигаться, чтобы растрясти слишком сытный обед, Джон пошел сквозь ярмарочную толпу. Он внимательно присматривался к незнакомцам, пытаясь узнать в них журналистов, предупреждал об этом знакомых, прислушивался к разговорам горожан с чужаками, предполагая, что это может быть интервью. Но ничего необычного так и не услышал.

Не спеша миновав площадь, Джон оказался у полицейского управления. Он хотел поговорить с шефом, а тот в это время сидел на скамеечке на передней веранде и, закинув ногу на перила и зажав во рту зубочистку, наблюдал за происходящим. Вилли Джейку было уже под семьдесят. Он занимал этот пост добрых четверть века, а перед этим двадцать лет был заместителем шефа полиции. Никто не стал бы утверждать, что Вилли сдал. Мало кто даже замечал это. Джон, правда, оказался исключением, но лишь потому, что долго не был в городе и его наметанный глаз отмечал все происшедшие за это время перемены. Да еще, возможно, потому, что в Бостоне к шефу полиции предъявляли совсем иные требования, чем в заштатном Лейк-Генри.

Вилли Джейк был высокого роста. Сейчас он не мог быстро бегать, да и лицо у него располнело, но он по-прежнему держался прямо и вышагивал властной походкой; по-прежнему носил форму с иголочки, что неизменно производило на всех должное впечатление. Утратив с годами прежнюю расторопность, он стал изобретательнее и мудрее.

— Что-нибудь интересное? — спросил Джон.

— Кое-что, — ответил шеф полиции низким баритоном и переместил зубочистку в другой угол рта, не спуская глаз с многолюдной площади. — Тут какие-то неизвестные понаехали. Запоминаю, как выглядят. Если проявятся еще где-нибудь в го роде, сразу вспомню.

Джон не усомнился в этом ни на минуту.

Вилли Джейк поправил ногу на перилах.

— Как думаешь, было у нее что-то с кардиналом?

— Нет.

Полицейский бросил на Джона быстрый взгляд:

— Почему?

— Я знавал парня, который начал эту заваруху. Он большой выдумщик. Ну а ты? — спросил Джон, потому что у него были к Джейку свои вопросы. — Сам как думаешь, влюбилась она в кардинала или нет?

Вилли пожевал зубочистку и снова устремил взор на площадь.

— Трудно сказать. Кто знает, какой она стала после того, как уехала отсюда.

— Помнишь дело с моим братом?

Еще один быстрый взгляд в сторону Джона, на сей раз — жестче.

— А как же, и это тоже помню.

— Перед смертью Донни признался мне, что она была невиновна.

— А тогда он так не говорил. У нас были свидетельства. Она хвасталась подружке, что поедет кататься с Донни Киплингом.

— Хвасталась?

— Ну, говорила. А когда они действительно отправились на эту прогулку, она выглядела весьма радостной. Если бы ей не нравилось, что он делает, она могла вылезти из машины и уйти. Но не ушла.

— Но ведь прежде она никогда ничего плохого не делала.

— Это ничего не значит, — отрезал Вилли Джейк. — Она уже созрела для такого поступка.

— Почему ты так думаешь?

— Знаю Майду.

— А что Майда?

— Суровая мамаша. Дети восстают против суровых родителей.

— А Джордж? Ведь он вовсе не отличался суровым отношением к детям. Разве у Лили были с ним плохие отношения? — судя по материалам, собранным Джоном, уже три поколения предков Джорджа Блейка проживали в Лейк-Генри. А судя по тому, что говорили о нем сограждане, это был настоящий джентльмен.

— Не важно, какие были отношения у него с Лили. Все равно детьми занималась Майда.

— Ты не любишь Майду, верно?

Вилли Джейк пожал пленами:

— Отчего ж, сейчас — ничего. А тогда — точно, не любил. Да и мало кто в городе к ней по-доброму относился. Сразу после свадьбы с Джорджем она была еще туда-сюда. А потом стала слишком спесивой. Ты не думай, она нас всех тоже не очень-то жаловала. — Он снова метнул острый взгляд в Джона. — Только не говори всего этого репортеру из Род-Айленда, который прикатил сегодня утром. Ничего ему не говори. Не нравится мне, что всякие чужаки рыщут по моему городу. Так и скажи ему. Скажи, что я за ним буду присматривать. И арестую, если он полезет куда его не просят. В этом городе есть заповедные места. И знаки всякие, чтобы не охотиться, не ловить рыбу, не нарушать границы владений. Я не позволю всяким проезжим втягивать порядочных людей в разговоры об их соседях. Пускай мы сами перемываем друг другу косточки, пускай. Но мы не болтаем чужакам про то, что знаем. Прямо ума не приложу, что происходит с вашим братом. Думаете, писать можно что в голову взбредет? Сами решаете, что новость, а что — нет. И плевать вам на правду!

— Эй, — остановил его Джон, подняв руку. — Я ведь не такой уж плохой. И на твоем месте попытался бы дознаться, через кого произошла утечка информации о ее аресте.

Вилли Джейк недовольно поморщился и выдернул зубочистку изо рта.

— Это Эмма. — Эммой звали его жену. Она часто отвечала на звонки в кабинете мужа. — Она мне сказала, что кто-то звонил сверху, из Конкорда, и говорил, будто пытается восстановить утраченные файлы. Я сразу же сам туда перезвонил. Мне сказали, что такого звонка не было и что они ничего со своими файлами не делали. Зато оказалось, что им тоже звонили по поводу Лили Блейк. К телефону подошла молоденькая девица. Она сразу же и купилась. Ей соврали, будто это звонит психиатр, которому необходима негласная информация о пациенте. Ясное дело, это была пресса.

«Ясное дело, это был Терри Салливан», — подумал Джон.

Вилли Джейк снял ногу с перил и выпрямился. Теперь он смотрел на Джона так, как много лет назад, словно Джон был червяком, измазанным грязью.

— Почему вы делаете такие вещи?

Джон поднял руки:

— Послушай, я этого не делал.

Полицейский рывком встал со скамейки.

— Ладно, но это неправильно. Что-то неправильно в этой стране. Люди забыли об уважении. Возьми такой вот маленький городок, как Лейк-Генри. Какие уж тут тайны! Мы все друг о друге знаем, но ведь не используем это друг против друга. А там? — Вилли Джейк указал пальцем туда, где был, по его мнению, весь остальной мир. — Никакого уважения. — Теперь указующий перст полицейского уткнулся в Джона. — Предупреждаю тебя, оставь это дело. Не важно, виновна она была или нет. Не важно, какой характер у Майды. Это дело Блейков, и ничье больше.

«Да, но из этого наверняка получится увлекательное чтиво», — решил Джон и, пожав руку полицейского, пошел прочь.