Если сердце верит

Глава 26

Накануне вечером у Лили ныли мышцы, но после горячей ванны, принятой вчера, да еще одной с утра она снова отправилась в цех. Майда была сговорчива. Орали даже бровью не повела, заметив, что они поменялись. Сборщики яблок сдавали собранный урожай Лили, поскольку именно она встречала их во дворе.

А когда Майда отправилась на аукцион покупать новый прицеп, Лили осталась за главного. Она руководила всей работой в цехе и в самом конце рабочего дня позвонила из кабинета Майды, желая проверить, отгружены ли пластиковые пробки для бутылок.

В общем, день выдался на славу. И не важно, что осенняя листва начинала понемногу блекнуть, — закатное солнце вновь подкрасило верхушки упорно не сдающихся кленов и берез. Поехав домой, Лили включила радиоприемник на полную громкость. Удовлетворение пронизывало буквально все ее существо. Она обрадовалась еще сильнее, увидев машину Джона возле своего коттеджа, поскольку уже соскучилась.

— Он сидел на заднем крыльце и, как только старичок «форд» подъехал ближе, вскочил.

— А ты поздно, — улыбнулся Джон.

— Много дел в старой усадьбе. Ну, — поторопила Лили, стремясь поскорее узнать новости, — как наши дела?

— Замечательно. — Пока они шли к крыльцу, Джон рассказал Лили о Нейле Салливане, об Аните Монроу, а также много нового и неожиданного о Фрэнсисе Россетти.

— И они думали, что Нейл — его сын? — изумленно спросила она.

— Так думал отец Терри. И мать — иногда. Больше никто в это не верил, но Анита права: даже представить страшно, что может начаться, если пресса хоть что-то пронюхает. Теперь я, пожалуй, склонен понять Россетти, который удовольствовался извинениями «Пост» и замолчал, хотя он был не вполне честен по отношению к тебе. Ему просто не хотелось привлекать к себе лишнее внимание.

«Лишнее внимание, — повторила про себя Лили и хмыкнула, — вот уж действительно».

— Но ведь после того как он стал кардиналом, его разобрали по косточкам. Почему же до этого никто не докопался?

— Очень просто. Кто об этом знает? Джеймс и Джин Салливан умерли. Нейл нем как рыба. Терри тоже молчит. Церковные чины, с которыми Джеймс разговаривал в те годы, либо отправились следом за ним, либо, как и все живые свидетели этой истории, хранят тайну.

Лили смотрела вдаль, на озеро.

— По крайней мере, есть причина, объясняющая его молчание. — Она старалась все это осмыслить и вдруг окликнула: — Джон!

— Да?

— Мы не можем это обнародовать.

— Знаю.

— Прости. Мне не хотелось лишать тебя минуты торжества. Но этими сведениями нельзя воспользоваться.

— Знаю. И потом, вовсе и не было никакого торжества.

— Тогда что же?

— Облегчение. Покой.

— И понимание, — добавила Лили.

Джон кивнул:

— Не важно, что мы не можем все это использовать. Ведь в принципе нам дела нет ни до Нейла, ни до Россетти. Только до Терри. Бедняга. Ему все это не понравится.

— Точно, — подтвердила Лили, и ей действительно стало жаль его. — Ведь он жаждет славы. Мечтает сделать себе имя.

— Это большой любитель подтасовывать факты. Люди для него — только материал для сенсаций.

— Он властный человек. Наверное, как его отец?

— Возможно.

— Терри вызывает сочувствие, — сказала Лили и, увидев, что Джон озадачен, пояснила: — Он так нуждался в материнской любви и не получил ее. У меня по крайней мере, был отец, а у Терри вообще никого. И вот он поменял трех жен. Отчаянно ища любви, но совершенно не умея поддерживать отношения.

— Ты по-прежнему хочешь с ним разобраться?

— Да, — отозвалась Лили, вспомнив, во что Терри превратил ее жизнь. — Я должна вернуть свое честное имя. Свою свободу.

Джон обнял ее, и она улыбнулась. Ей так не хватало этого всю прошлую ночь… Не хватало этой близости, впрочем, как и секса. Лили понимала, что ее жизнь стала в последнее время намного полнее, и считала себя поистине счастливой женщиной.

— Ты голодна? — спросил Джон.

Лили кивнула. Она рада была отдохнуть, а после долгого рабочего дня вполне имело смысл начать с еды.

— Давай поедем к Чарли.

— Вместе? — удивилась Лили. — Ну-у… Я не знаю…

— Ты же была на похоронах Гэса.

— Это совсем другое. У меня тогда не было выбора.

— А теперь есть.

По четвергам Чарли устраивал грандиозные вечера. Первое выступление Лили состоялось именно здесь, в клубе Чарли, в один из знаменитых четвергов. В последний раз она была тут в шестнадцать лет, за пять дней до того, как они с Донни Киплингом поехали кататься на злополучной машине.

— Там все так же? — спросила Лили. С тех давних пор Чарли-старший устраивал у себя музыкальные концерты. По четвергам небольшая сцена в дальнем помещении магазина предоставлялась новичкам — молодым начинающим исполнителям.

— Даже намного лучше, — ответил Джон.

— А кто сегодня играет? — полюбопытствовала Лили.

— Группа из Мидлберри. Две гитары, скрипка и виолончель. Фольклор в популярной обработке.

Лили любила фольклор. И поп-музыку тоже. Если бы можно было надеяться на анонимность, она не задумываясь согласилась бы. Но это Лейк-Генри. Даже без всякого скандала тут невозможно долго сохранять инкогнито.

— Люди начнут говорить, — засомневалась Лили.

— А тебя это беспокоит?

Вопрос показался ей абсурдным. Кроме сестры Поппи, самым лучшим другом Лили в Лейк-Генри был Джон. Она виделась с ним каждый день, даже спала с ним шесть последних ночей из семи. Он был остроумен и красив. Ей нравилось в Джоне все, за исключением его профессии. Так разве могла Лили возражать против того, чтобы их видели вместе?

И она ответила ему вопросом на вопрос:

— А тебя это беспокоит?

— Нисколько, — не задумываясь сказал Джон.

За восемнадцать минувших лет дальний зал магазина Чарли почти не изменился. Только вместо скамеек здесь появились круглые столики, а также новая аудиосистема с мощными динамиками, установленными высоко под потолком. Но маленькая сцена, пузатая печь и вся здешняя атмосфера, уютная и спокойная, остались прежними. Вообще-то эта атмосфера была характерна для всего Лейк-Генри, но для вечеров у Чарли в особенности. Здесь никто никуда не спешил, никто не говорил о делах и самым роскошным нарядом считались простые джинсы. А о духах и говорить нечего, ведь в этом помещении всегда пахло старым нетесаным деревом, свежим кофе, горячим шоколадом, а также, наверное, весельем.

Все выглядело как прежде, но Лили приготовилась к любым неожиданностям. Чужих не было видно — одни местные. Лили боялась косых взглядов и перешептываний, как в то воскресенье, когда она впервые показалась в церкви.

Поппи тоже приехала. Поговорив с ней, Лили перекинулась парой слов с остановившейся возле их столика Марианной Херси, а также с самим Чарли Оуэнсом. Тут чтили традиции, поэтому даже Кэсси, приехавшая с мужем и сразу присевшая к ним за столик, не заговорила о делах. Принесли кофе и тающее во рту шоколадное печенье, памятное уже трем поколениям местных жителей, которые посещали клуб Оуэнсов. Когда все собрались, группа начала выступление и окончательно отвлекла внимание от Лили.

Мало-помалу она успокоилась. Ей уже много лет не случалось оказываться по эту сторону кулис. Группа играла весьма энергично, и энергия эта была заразительна. Вскоре Лили, как и многие другие слушатели, притоптывала в такт музыке, а потом начала потихоньку подпевать. Если кого-то и волновало ее появление, то никто не подавал виду. В сущности, в эти минуты она была лишь одной из жительниц Лейк-Генри, пришедшей на знаменитый четверг у Чарли.

К концу вечера группа стала выполнять заказы. В основном люди просили исполнить что-нибудь из шлягеров семидесятых или восьмидесятых годов. Всех охватила ностальгия: особенно Лили, которая исполняла те же самые вещи: Саймон и Гарфанкель, «Иглз», Кэрол Кинг, Ван Моррисон и даже «Битлз». Ей вдруг мучительно захотелось снова оказаться у микрофона.

Ансамбль из двух гитар, скрипки и виолончели прекрасно подходил для таких песен, как «Вчера», и так думала не одна Лили. Искренние аплодисменты воодушевляли музыкантов на все новые репризы.

Лили от души наслаждалась, когда к ней подошел Чарли Оуэнс.

— Они потрясающе играют «Гобелен», — сообщил он, протягивал Лили беспроводной микрофон. Его намерения не оставляли никаких сомнений.

— О, н-нет, — в ужасе прошептала она. — Я не смогу.

Но тут до Лили донесся знакомый пронзительный крик — это Поппи подбадривала ее — и со всех сторон раздались ритмичные аплодисменты. Они становились все громче и дружнее. Лили бросила взгляд на Джона. Он выглядел почти таким же испуганным. Как ни странно, именно это больше всего подействовало на нее. Она была рождена артисткой. Ей случалось петь перед совершенно незнакомой аудиторией, причем куда более многочисленной. Раз справлялась тогда, то справится и сейчас. Если не ради себя, так хотя бы ради Джона.

Взяв микрофон у Чарли, Лили вышла на сцену, где для нее уже освободили место. Сначала, склонив голову вперед, она словно отделилась от зрителей. Из всех песен Кэрол Кинг «Гобелен» была ее самой любимой. Когда гитары начали вступление, Лили закрыла глаза и, как только вступили смычковые, сосредоточилась на звуке. К концу вступления она набрала в легкие воздух и подняла микрофон. Не открывая глаз, думая только о словах, Лили запела.

Слова полились легко, рифма за рифмой, фраза за фразой. Она слишком много раз в жизни стояла на сцене с микрофоном, чтобы испытывать затруднения. Но совершенно неожиданным было неимоверное облегчение. Казалось, будто Лили снова обрела возможность дышать, будто прозрела после длительной слепоты. Голос, как старый надежный друг, плавно и безукоризненно зазвучал в привычной тональности. И Лили, словно вскочив на послушного коня, помчалась вперед все быстрее и быстрее. Строка летела за строкой, мелодия становилась полнее, печальнее, повествуя о жизни, которая подошла к концу… Но, дойдя до последнего куплета, Лили ощутила себя решительной и сильной. Она открыла наконец глаза, хотя и теперь в основном смотрела на группу, а не в зал. Переход к «У тебя есть друг» оказался совершенно естественным.

Лили была в своей стихии. Ей всегда нравились песни Кэрол Кинг, а сегодняшняя группа оказалась знакома с ее репертуаром. «У тебя есть друг» сменилась песней «Так далеко», а та, в свою очередь, другой — «Ты будешь любить меня завтра». Лили чувствовала себя так свободно, что забыла об аудитории. Сейчас для нее существовали только четыре музыканта, полностью разделявшие ее вкусы. Прижав микрофон к подбородку, она с улыбкой смотрела на них, а они уже играли вступительные аккорды к «Настоящей женщине». Когда Лили пропела последние строфы, вся она уже вибрировала вместе с ритмичной мелодией.

Струнные завершили песню, и, воодушевленная, взволнованная, утолившая жажду, Лили опустила микрофон и одарила музыкантов лучезарной улыбкой, но они дали ей понять, что пора поклониться слушателям. И лишь тогда она услышала все усиливающиеся аплодисменты. Счастливо и застенчиво улыбаясь, Лили повернулась к залу и низко поклонилась.

Поппи остановилась возле своего дома в десять с небольшим. Несколько минут ушло на то, чтобы перебраться из-за руля в кресло, и еще несколько — чтобы доехать в нем до дома. Энни Джонсон, которая дежурила на телефонах, встретила хозяйку в холле.

— Мне показалось, я слышу машину, — сказала она, доставая свои автомобильные ключи из кармана. — Там тебе только что позвонили. Я попросила подождать у телефона. Какой-то парень с потрясающим голосом.

«Гриффин Хьюс», — подумала Поппи, но ничем не выдала волнения.

— Еще что-нибудь? — спросила она, остановив Энни возле самой двери.

— Нет, — отозвалась та, — довольно спокойный вечер. — Дверь громко захлопнулась за ней.

Поппи подкатила к пульту и, не трогая наушников, сняла телефонную трубку.

— Вили Джейк уже крепко спит. Человеку семьдесят лет. Неужели вы действительно думали найти его в такое время?

— Нет, — послышался добродушный голос, — и вот почему я позвонил вам напрямую.

Поппи взглянула на кнопки пульта и покраснела, увидев, где горел зеленый огонек.

— Откуда у вас мой номер?

Нет, она просто убьет Вилли Джейка или Эмму, если это сделал кто-то из них.

— Справочная служба, — пояснил Гриффин тем же добродушным тоном.

— А…

— Я позвонил не вовремя?

— Нет, ничего.

— Вас не было дома?

— Да. Сегодня четверг.

— И что?

— Я была у Чарли.

— Кто он такой?

— Не кто он такой, а что это такое! Вообще-то это магазин. Точнее, я была в кафе при этом магазине. По вечерам в четверг там выступают музыканты. — И Поппи рассказала о сегодняшней группе, умолчав лишь о выступлении Лили.

— Кажется, у вас там весело? — спросил Гриффин.

— Да нет. Ведь Лейк-Генри — очень маленький городишко. Тому, кто из Нью-Джерси, да еще привык к Нью-Йорку, было бы скучно.

— Это одно из обобщений, которые приходится время от времени слышать, Поппи Блейк, и оно неверно. Я живу в Принстоне. Это совсем небольшой город, но я решил остаться здесь именно потому, что люблю эту особую атмосферу, свойственную всем маленьким городам. В Нью-Йорк я не ездил уже несколько месяцев. Просто незачем.

— И даже по работе не ездили?

— Нет. Мало того, не связывался ни по телефону, ни по электронной почте, ни по факсу.

— Вы преподаете в колледже?

— Нет. Я просто писатель.

— Который по-прежнему звонит мне ради информации о Лили. И вы еще утверждаете, что не сгораете от нетерпения поскорее написать свою статью и не нуждаетесь в деньгах?

— Нет. Финансово я вполне независим. Как и вы. И я звоню не ради того, чтобы получить сведения о Лили.

При этих словах Поппи запнулась и так и не нашлась, что сказать. Почувствовав, что пауза затягивается, Гриффин рассмеялся.

— Ну что, озадачил я вас?

— Так почему же вы звоните? Ведь в Принстоне много симпатичных девушек из колледжа.

— Девушки из колледжа слишком юные.

— Ну, тогда студенток.

— Мне нравятся женщины постарше.

Поппи улыбнулась:

— Лесть вам не поможет. Я не клюну на глубокий сексуальный баритон. Обычно такие голоса принадлежат безобразным жабам.

— Я не жаба.

О нет, она так и не думала.

— Хотите сами посмотреть? — спросил он.

— Ха! Скажите еще, что не надеетесь на положительный ответ. Тогда вы приехали бы сюда под вполне благовидным предлогом, а потом провели бы все время, раскапывая сведения для своей статьи. Знаю я таких, как вы, Гриффин. Нет, я не приглашаю вас. У меня нет времени, чтобы показывать вам город.

— Почему? Чем вы занимаетесь, кроме работы?

— У меня есть друзья. У нас с ними общие интересы.

— А мне разве нельзя побыть с вами?

Поппи вздохнула:

— Нет, я вас не приглашаю.

— У вас есть кто-нибудь?

Она подумала, не солгать ли. Это было бы проще простого. Покончить со всем этим прямо сейчас. Легко и бесповоротно. Но ей нравилось мечтать о Гриффине Хьюсе. Уж раз мечты — это единственное, что ей осталось…

— Нет, — сказала она. — Никого у меня нет. — И умоляюще добавила: — Знаете, мне нравится с вами разговаривать. Вы кажетесь мне незаурядным человеком. Но не надо на меня давить. Прошу вас.