Фрося. Часть 5

Глава 1

Тишину разорвал яростный вопль будильника, вырвав спящую женщину из глубокого сна.

Выпростав руку из-под пухового одеяла, Фрося машинально, не открывая глаз, пошарила по прикроватной тумбочке, нащупала маленького, но коварного зверька, вырвавшего её из сладких объятий Морфея, и нажала на кнопочку отбоя.

Наступила вновь благодатная тишина и ей захотелось опять отдаться на волю последнему предутреннему сновидению.

Она не привыкла долго нежиться в постели, лёжа на спине, с хрустом потянулась и открыла глаза.

В комнате было темно и необычайно тихо, только слышалось, как за окном протяжно по-волчьи завывает ветер.

Фрося опять прикрыла глаза, и вернулась к последним кадрам сна, которые так нагло нарушил будильник: в свете ярких фонарей разбрасывающих вокруг фиолетовые блики, она шла по заснеженному тротуару.

Пушистые снежинки, плавно кружась в ритме медленного вальса, ложились на её шапку, шубку и ресницы, и таили, скользя по щекам, солёной влагой задерживаясь на губах…

Только сейчас, проведя ладонью по лицу, Фрося поняла, что оно мокрое от слёз.

Под одним из фонарей стоял в своей медвежьей шубе, но почему-то без шапки Марк и нежно улыбался, глядя, как любящая и любимая женщина приближается к нему.

Она увидела его, и побежала, скользя по покрытому свежим снегом тротуару, готовая упасть в крепкие объятья любимого мужчины. Но, чем быстрей Фрося бежала, тем всё дальше он отдалялся от неё.

Из её горла рвался с острой болью истошный крик, но его словно сковал лютый мороз.

Марк протянул вперёд руки и шагнул к ней на встречу, но в этот момент, вдруг завопил будильник, и разрушил сладкую идиллию сна.

Приснится же такая ерунда, уже пять с половиной лет, как Марк покинул её и уехал со своей семьёй в далёкую не достижимую для неё Америку, а вот, на тебе, приснился.

Хотя, что тут удивительного, ведь и наяву она часто вспоминает о нём, хотя в последнее время сердце больше не отзывается при этом болью.

Фрося вновь открыла глаза и включила над головой бра: вот, полежу ещё пяток минуток и буду подниматься, к восьми ведь на работу, хотя Валера убеждал её сегодня не спешить и выйти уже после обеда.

Тоже мне веская причина — День Рождения, можно подумать великий праздник, мне же не двадцать исполняется, а страшно подумать, уже шестьдесят.

Тишину вновь разорвали пронзительные трели, но на сей раз не будильника, а стоящего в прихожей телефона.

Сколько уже раз Сёмка ей говорил, что надо провести параллельный аппарат в её спальню, в его то комнате, ведь до сих пор стоит, а она всё отнекивалась, что это, мол, пустое, а вот теперь беги в ночной сорочке, дрожа от холода на этот ранний звонок.

Кто же это может быть, кому приспичило потревожить в начале седьмого человека, который должен в этот час собираться на работу.

Пока бежала к телефону, в голове роем летали мысли: а, может быть, что-нибудь у кого-то из её детей или внуков случилось?

Да, нет же, просто кто-то хочет первым поздравить её с этой круглой датой, от которой душа замирает от тоски.

Фрося сорвала трубку с аппарата:

— Да, я слушаю.

Треск, щелчки… И вдруг!

— Здравствуйте, ответьте Сан-Франциску.

(Боже мой, кто это, где это?!)

— Я слушаю, слушаю!

— Здравствуй Фросик, это я.

От услышанного такого знакомого и до сих пор волнующего голоса, сердце резкими толчками заколотилось в груди.

— Ма-ри-чек…

— Фросенька, ты меня сразу узнала… боже мой, как приятно.

— Марик, Марик, я только что тебя видела во сне, ты стоял под фонарём, шёл сильный снег и мороз был кусачий, а ты в шубе и без шапки, я к тебе бежала, бежала, а ты удалялся и удалялся от меня, а потом протянул мне на встречу руки и тут этот гадский будильник, как зазвонит и мне так было жалко сна, а тут ты взял и позвонил, как я рада, если бы ты только знал, как я рада…

— Фросик, милый мой Фросик, дай слово вставить, ведь я позвонил поздравить тебя с Днём Рождения, а ты стрекочешь и стрекочешь, как будто только вчера расстались, и ты мне сообщаешь последние новости за прошедший вечер.

— Да, какая это ерунда, мой день рождения, хотя твой звонок, стоит того, чтобы стать совсем старухой.

— Фросенька, поздравляю тебя, моя хорошая, я целых пол года собирался позвонить тебе, и хотел это сделать именно в этот день…

Фрося не дала договорить:

— Маричек, а зачем ты, ждал эти пол года, ведь мне плевать на мой юбилей, для меня сегодня самый ценный подарок, это твой звонок, это возможность вновь услышать твой голос, а я дура раньше не верила снам, теперь буду всё время с утра вспоминать увиденное во сне.

— Фро-сик, Фро-си-чек, дай пару слов сказать на счёт твоего славного юбилея и расскажи хоть что-нибудь о себе, а то на этих восклицаниях всё время, заказанное мной, выйдет, я и так заказал максимум возможного, аж десять минут.

Фрося услышала знакомый до спазм в горле смешок Марка и слёзы непроизвольным потоком хлынули из глаз.

— Фросик, милая моя, ты плачешь, не надо, я тебя умоляю, не надо плакать, иначе мы с тобой все наши десять минут проплачем и ничего друг другу не расскажем, а я хочу так много узнать о тебе.

И произошло то, чего Фрося ни разу с момента их знакомства не слышала, в голосе Марка прорвались плаксивые нотки.

В голове у Фроси табунами быстроногих коней неслись, сменяя друг друга различные невероятные мысли, отдаваясь в груди громкими ударами сердца, в висках бешено бился стуком отбойного молотка пульс, дыхание было равносильно тому, как будто она быстро пешком взобралась на двенадцатый этаж.

— Фросик, не молчи, пожалуйста, расскажи немного о себе, о детях, внуках, работе и вообще обо всём, что посчитаешь нужным мне рассказать о себе.

Фрося, наконец, взяла себя в руки, провела ладонью по лицу от волос к подбородку, как будто снимая налипшую паутину растревоженной памяти.

— Маричек, я работаю у Валеры, сразу же после тюрьмы, как ты мне посоветовал, я обратилась к нему, и он всё сделал, как ты просил, мы с ним вполне ладим, он очень хороший парень и я стараюсь его не разочаровывать.

Живу скромно в той же квартире, сожженную дачу отстроила, сейчас бы ты её не узнал, она стала намного добротней и уютней.

Про детей и внуков не буду тебе рассказывать, потому что не только десяти минут не хватит, но и целого дня.

Маричек, я не знаю, что тебе поведать ещё, мне особо нечего, я хочу слышать твой голос, расскажи лучше про себя.

— Фросик, у меня тоже немного скопилось новостей за эти годы, как мы с тобой расстались.

Два года назад я покинул Бруклин и перебрался в Сан-Франциско.

Живу здесь без семьи, они не пожелали ехать за мной через всю Америку, подниматься на ноги, что меня совсем не расстроило.

Старшая моя дочь окончила университет и вышла удачно замуж за какого-то банковского работника из состоятельной семьи и уже два года я её не видел, и за это время только несколько раз слышал по телефону, когда поздравлял её с праздниками.

Короче, живу один и только моя младшая Ленка иногда наезжает ко мне, она ещё на распутье, и я ей бывает подкидываю немного баксов.

Всё, о них больше ни слова.

Я открыл здесь русский ресторан, магазин в основном с советскими продуктами, утоляю запросы ностальгирующих, и собираюсь с одним толковым парнем открыть салон красоты.

Ты, теперь должна понять, что у меня нет, совершенно времени на развлечения, и работа помогает отвлечься от мыслей о тебе, но от них я никуда не могу деться.

— Маричек, я так рада за тебя!

Ты можешь мне не поверить, но я верила в тебя даже тогда, когда прочитала твоё первое и единственное ко мне письмо полное тоски и печали.

— Фросик, милый мой Фросик, приезжай ко мне, я уже сносно стою на ногах, появились определённые связи и, если бы ты только дала своё добро, то изыскал бы возможность, чтобы вытянуть тебя ко мне, подумай, ведь мы ещё можем с тобой пожить счастливыми людьми.

Фрося рассмеялась.

— Марик, Марик, о каком счастье ты сейчас говоришь, его уже не догонишь, как мои молодые годы, оно растаяло, как мой сегодняшний утренний сон.

Я же тебе рассказывала, как, когда-то летела на встречу своему счастью в далёкую Сибирь через весь Советский Союз, а получила такой удар, что впору было задавиться, а дальше…

Ах, ладно, у нас ведь уже нет минуточек, поздравляй меня, ведь ты так красиво умеешь это делать.

Фросик, ты ошибаешься, я умел это делать, а сейчас только умею доллары считать и то, славу богу, а была вероятность, что буду считать только одни долги, но я не хочу о мрачном, ведь только сейчас у меня появилась возможность с полной уверенностью позвать тебя к себе.

Ты мне веришь?

— Я тебе верю, как верила всегда.

И ты мне поверь, обратно не воротишься, а новое строить уже поздно, я же тебе ещё про своих детей и внуков ничего не рассказывала, а их собрать в твоём, забыла, как он называется твой город, сам понимаешь, не могу.

И, самое главное, в Москве у меня есть собственная квартира, машина и привычный налаженный образ жизни, а там только будешь ты…

— И тебе этого мало?

— Да, Маричек, мало, мы ведь никогда не жили общим хозяйством, а характерочки у нас у обоих не подарок.

Кто-нибудь из нас психанёт и, что тогда… в своей будке не спрячешься.

Нет, мой любимый, поздно, уже поздно, не мучай себя и не терзай меня.

— Фрося, не спеши категорически говорить нет, ведь для того, чтобы всё обустроить, надо немало времени.

Фрося услышала голос девушки, что-то сказавшей на английском языке.

— Фрося, Фросенька, до свидания, время наше вышло, я тебе напишу, ответь мне, обязательно, ответь.

Фрося опустила трубку на рычаг аппарата.

Слёз не было, холодно ей было, ужасно холодно, дрожа всем телом и душой, быстро проследовала в ванную и включила горячую воду.

После неожиданного и нелепого разговора по телефону с Марком, тело её буквально сотрясалось от озноба, пронзившего её, от пальцев на ногах до глубины души.

Стоя под сильными струями благодатного душа, постепенно согревающего и успокаивающего её растревоженное сердце, Фрося будто бы продолжала прерванный суматошный разговор с Марком: Нет, мой дорогой, никуда я не поеду, какая там Америка и святой Франциск, кажется, так называется город, где он сейчас живёт.

Когда-то она умышленно солгала младшему сыну, после его вопроса, звал ли её с собой в штаты Марк.

Не задумываясь, ответила, звал.

Это была явная ложь и ложь не во спасение, а если, да, так только во спасение её материнского и женского авторитета.

Никуда её Марк по-настоящему не звал, а в отчаянии от близкой разлуки нашёптывал сумасбродные пустые мечты об их совместной жизни в тайге или в Израиле, в то же время, быстро пакуя чемоданы, подмазывая всем, кому ни поподя, чтобы не чинили препятствий отъезду и выпустили их семью из страны, пока не замело его ОБХСС.

Безусловно, он многое сделал для того, чтобы и она выкрутилась из жуткой криминальной истории с наименьшими моральными и физическими потерями и это сработало, три с половиной месяца, что она провела в тюрьме не в счёт, ведь это капля в море по сравнению с тем, что её ожидало.

Одеваясь и красясь перед зеркалом, она по-прежнему продолжала свой мысленный диалог с Марком: Нет слов, молодчина, сумел подняться на ноги и стал настоящим бизнесменом.

Замечательно, что строит грандиозные планы на будущее и опять в нём чувствуется прежний Марк, умеющий подбирать ключи к различным зигзагам жизни, обстановке и людям.

Ах, ты мой блестящий мужчина вспомнил своего Фросика чуть ли не через шесть лет и теперь хочешь правдами и не правдами вызвать к себе в Америку, как будто она домашний цветок в горшочке, который легко можно перевезти с места на место.

Так и тот не всегда бывает приживается на другом подоконнике, а тем более в другом климате.

Фрося улыбнулась своему отражению, вплетая привычную голубую ленточку в по-прежнему пушистые, но уже подкрашенные волосы.

Умеют эти капиталисты делать хорошую краску.

Дорого, конечно, за неё дерут спекулянты, но оно того стоит, а ей, слава богу, это по карману.

Фрося привычно оглядела спальню, как это делала каждый раз, покидая квартиру.

Кровать застелена, ничего не валяется, взгляд задержался на будильнике, и она охнула: вот это да, скоро пол восьмого, о завтраке дома уже речи не идёт, на работу бы не опоздать.

В прихожей обулась в последнее своё ценное приобретение на толкучке — финские, зимние, коричневые сапожки на среднем каблучке, сидели на ноге, как влитые, двести рябчиков отдала при зарплате семьдесят, не считая, конечно, прогрессивки, ещё сотня в квартал.

Быстро облачилась в норковые шубку и шапку, схватила с полки ключи от машины и выскочила за порог.

С большим трудом отворила скованную льдом входную дверь подъезда и задохнулась от морозного воздуха.

Ничего себе, сегодня, похоже, под тридцать, давненько такого не бывало, вот тебе и подарочек на день рождения.

Фрося быстро пересекала двор, устремляясь к гаражу, снег напевно скрипел под сапожками, в воздухе, не смотря на сильный мороз, кружились снежинки и подгоняемые ветерком, больно впивались ей в лицо.

Пока открывала гараж и садилась в машину лицо и руки буквально околели.

Копеечка, к великой её радости завелась с первого оборота.

Надо парочку минут дать ей прогреться и себя родимую не забыть.

Фрося включила обогреватель и следом стоящий рядом на пассажирском сидении японский кассетный магнитофон — щедрый подарок Сёмки.

По салону автомобиля полилось тепло и голос Аллы Пугачёвой: