Утром на следующий день, Олег с Фросей старались не встречаться глазами, оба ощущали неловкость от вечерней любовной сцены.
Фрося для себя с радостью отметила, хорошо, что они ещё не переступили порог вседозволенности, а ведь оба были близки к этому, тогда, надо было бы собирать чемодан и бежать отсюда без оглядки на край земли.
Она и так сегодня чувствовала себя неловко, общаясь с Викой, хотя, разве для той это было секрет.
Фрося часто ловила себя на мысли, интересно, а, что происходит в голове у жены Олега, как она воспринимает их любовные отношения, а может быть той кажется, что и сейчас её муж с Фросей, за границей её комнаты предаются плотским утехам?!
Больная женщина ничем не выказывала своего взгляда на эту, по всей видимости, щекотливое для неё положение вещей.
Понятное дело, Вика с самого начала после полученного ею увечья, не могла быть никаким образом любовницей Олега, но, она фактически оставалась его женой, и было видно не вооружённым глазом, что в молодости женщина была весьма хороша собой.
Нет, Фрося для себя окончательно решила, что впредь не будет терять головы и самообладание, и не допустит больше Олега к себе, по крайней мере, только не здесь и не сейчас.
От этих мыслей она постепенно успокоилась и её спокойствие тут же передалось Олегу, потому что Фрося перестала кидать на него суровые, предостерегающие взгляды.
В разговорах они опять перешли на привычный выработанный за последнее время тон и обоим от этого стало намного легче находиться рядом.
Уже через три дня принятия отваров и молока с мумиё, Фрося с Олегом заметили наметившийся позитивный прогресс в самочувствии Вики, температура совершенно перестала подниматься, градусник к всеобщей радости при измерениях показывал норму, ужасный кашель всё реже сотрясал тело больной, и был уже не такой затяжной и сухой, всё меньше в руках у Олега или Фроси появлялась бутылочка с аэрозолью.
Теперь стало определённо ясно, что после курса лечения, намеченного Микуличной, им можно будет без опаски трогаться в далёкую и трудную дорогу.
К этому времени Олег обзвонил потенциальных клиентов, желающих совершить обмен на Мурманск, и предупредил их, что его интересы будет представлять доверенное лицо.
Вначале июня Фрося, а через несколько дней, и Олег с Викой наметили свой отъезд из Мурманска.
Теперь каждый день, как только солнышко начинало ласкать тёплыми лучами землю северного края, Фрося выкатывала на улицу коляску с Викой, и они отправлялись с ней на долгую прогулку.
Ничем особым Мурманск Фросю не впечатлил, он мало чем отличался от большинства провинциальных городов, прежде виденных ею, ну, если только, большим количеством встречающихся на улицах военных моряков и лётчиков, в том числе и иностранных.
Они вместе с Викой на базаре успешно продали босоножки, врученные ей перед отъездом Карпекой, и Фрося ловила на себе восхищённые взгляды женщины, которая видела и слышала, как её подруга вела бойкую торговлю с разного сорта покупателями.
Они любили прогуливаться по набережной и долго рассматривать огромные военные корабли, стоящие на причале, и вдалеке в море на рейде.
Фрося постоянно обращалась к Вике с вопросами и требовала от неё хоть как-то на них отвечать, что та делала с большим трудом, но каждый день всё лучше и лучше.
Остававшийся за кашевара Олег, не мог скрыть своего удивления и восхищения, на, что Фрося ему язвительно замечала:
— А, ты смеялся над мумиё, а посмотри на результат.
— Фросенька, такое мумиё, как ты, ещё надо поискать, правда, Вика?
Посвежевшая женщина в ответ улыбалась, ласково глядя на подругу и с волнением, пусть и с большим трудом, выдавливала из себя:
— Я её люблю, она моя, моя…
И счастливые слёзы заливали её лицо.
Кроме того, что Фрося вынуждала Вику с ней разговаривать, она ещё заставляла с каждым днём крепнувшую женщину, стараться шевелить руками, а особенно пальцами, вставляя в них всякие мелкие предметы, и результат не заставил себя ждать.
За два дня до отлёта Фроси, они по сложившейся уже традиции сидели вечером за чашечкой чая и обсуждали намеченные планы, и вдруг заметили, что разговаривают уже не вдвоём, Вика тоже принимала посильное участие, постоянно вставляя слова согласия или недовольства, особенно, когда зашла речь о выборе города или места в Крыму для постоянного проживания.
Олег, вооружённый картой Крыма сразу же отмёл города и посёлки, где береговая линия сплошь была галечная, с коляской по такому берегу было сложно подъехать к кромке моря, Фрося настаивала на том, что Вика должна погружаться вместе с коляской в воду, и та, глядя восторженными глазами на подругу, полностью с ней соглашалась.
Из предлагаемого для обмена жилья, где были песчаные или смешанные с галькой пляжи, значились города Феодосия, Судак и Евпатория, но там им предлагали только однокомнатные квартиры и не на первых этажах без лифта, и они их сразу же отмели.
Наконец, Фросе надоела эта маета с географией, и она махнула на Олега рукой:
— Олежка, да, засунь ты эти карты куда подальше, поеду и на месте во всём разберусь.
Я уже тебе, говорила, думай только об удобствах Вики, плевать на затраты, ей, что переехать в Крым, и только из окна на море смотреть, так она его и по телевизору видит, а ты, что думаешь, сто лет будешь таким здоровеньким, и сможешь до глубокой старости таскать коляску на своём горбу по этажам.
Скажи Вика, тебе нужен большой город и людская толчея?
— Нет… я хочу сад и цветы…
— Всё, думаю, вопрос закрыт, у тебя Олежка, ещё есть какие-то сомнения?
Мужчина от души смеялся:
— Фросенька, с тобой все вопросы отпадают сами собой.
Решено, мы с Викой полностью тебе доверяем и заранее принимаем любой твой выбор.
Он посмотрел на жену — та, утвердительно кивала головой.
Накануне своего отлёта Фрося всё же решила позвонить в Москву и, не задумываясь, набрала свой номер телефона, трубку подняла Таня.
— Привет Танюха, как вы мои хорошие там поживаете, рада, что, послушались меня, и, перебрались в мою квартиру…
— Ой, Фрося, как я рада вас слышать, как у вас дела, а нам так вас сейчас не хватает.
— Таня, у вас что-нибудь произошло не хорошее?
— Я даже не знаю, как вам сказать…
— Танечка, по-русски, по-русски и всё до мелочей.
— Тогда так, мы сразу же после вашего отъезда перебрались сюда, в вашу квартиру, о чём совершенно не жалеем.
На дачу с детьми перееду уже после нашей свадьбы, то есть, через три недели, но вы не волнуйтесь, когда Сёма на работе я бываю там и всё сделала, как вы велели, я уже достаточно ловко рулю, Сёма почти не делает замечаний.
— Молодчинка, а я, что тебе говорила, хорошо, что всё же послушалась меня, с получением прав на машину, а на счёт дачи, то я знала на кого положиться, мой сын к земле с детства не выказывал большого интереса, и это ещё мягко сказано.
Танюша, не томи душу, ты же обмолвилась о каких-то важных новостях, а это мелочи…
Таня глубоко вздохнула:
— А, теперь о плохом и неприятном.
Моя мама очень больна, тает на глазах.
И Таня всплакнула.
— Танюша, может быть не всё ещё так печально, что говорят доктора?
— В том то и дело, что ничего толком, гоняют по кабинетам, а она чахнет день ото дня.
— Нда, это прискорбно, может быть ещё всё обойдётся ведь я знаю, как вы тепло друг к другу относитесь и какая она для тебя надёжная опора.
— Ах, Фрося, какая там сейчас опора.
Ну, ладно, телефон ведь денег стоит и не малых, а мне ещё столько надо вам рассказать.
— Ну-ну, выкладывай, я уже вспотела от напряжения.
— Сёма, буквально, сразу после нашей свадьбы отправляется на службу в армию.
— Вот, огорошила, хотя я этого ожидала, паршивец малый, всё же добился своего.
— И да, и нет, в любом случае его бы забрали, надо было нам свои отношения раньше оформить, но теперь поздно об этом говорить.
— Танюша, у меня вряд ли получится приехать к вам на свадьбу, я завтра улетаю на юг, есть у меня очень важные дела, а ради застолья, не вижу смысла мотаться туда и обратно, тем более, это трудно сделать в летний сезон.
Простите заранее вашу беспокойную мать, но если всё же справлюсь, то обязательно хоть на недельку вырвусь и прилечу в Москву.
— Фрося, я забыла сказать, что мою квартиру мы сдали хорошим людям, ведь лишняя копейка нам не помешает, только заранее сообщите, когда будете возвращаться, чтобы я успела с детьми перебраться обратно.
— Танюша, живи пока и ни о чём таком не думай, вернусь и разберёмся, лучше скажи, что слышно о других моих детях.
— Ах, да, пришло письмо от Ани из Израиля, у неё родился малыш, назвали его Эфраим, Аня пишет, что это в Вашу честь.
— Ладно, какая там честь, хотя приятно и что-то есть схожее, лучше скажи, как она себя чувствует.
— Предродовой период был ужасным, она пишет, что чуть не умерла, буквально на волоске была от смерти, отказывали почки, но теперь уже всё позади, хотя чувствует себя очень измотанной и слабой.
Ребёнка рожала через кесарево сечение, когда беременность чуть перевалила за семь месяцев, дольше тянуть было нельзя, это связанно было с Аниным самочувствием.
— Фу, ты, вся потом изошла, слава богу, что роды уже позади, а на воле ребёнок догонит сверстников быстро, а возле Анютки такие доктора, что теперь я за неё не волнуюсь.
— Да, да, она пишет, что вряд ли бы выкарабкалась живой в этом положении из советских больниц.
— Да, об этом и не стоит ей писать, сама знаю, восемь лет отработала в больнице и не в совсем простой, а сколько там было наплевательского отношения к пациентам, особенно, если взятку не сунут кому надо.
— Фрося, есть и ещё плохая новость.
— Танюша, не тяни, что ещё и с кем?
— На днях звонила Нина и так рыдала, что не возможно было даже толком разобраться в произошедшем.
— Так, и, что произошло?
— Фрося, она ведь до сих пор жила в ведомственной квартире, а Стасу выдали подобную в Минске, а в Витебске квартиру забрали, и Нина оказалась, можно сказать, на улице, потому что Стас их к себе не вызвал, а отправил жить обратно в Поставы.
— Ну, мой сынок, стал ещё тот негодяй, но это не такая уж для меня страшная новость, раз у бабы нет мозгов и воли, пусть возвращается к земле, слава богу, не на пустое место едет.
Вот, дурища, не может пойти куда надо, и призвать к порядку распоясавшегося великого партийного деятеля, уф, сил нет, слушать про неё, а тем более, про моего сыночка.
Дети у них в порядке?
— О детях она мало, что говорила.
— Ну, значит, здоровы, они у них уже не маленькие, сами определятся в жизни или папочка поможет, если у него последний стыд ещё не пропал.
— Ах, да, она что-то говорила, старший их сын оканчивает службу в армии и поедет к отцу, а дочь продолжит учиться в Витебске.
— Ну и отлично, вот, как раз тут, я не вижу ничего страшного, а то Нинка было совсем распанела — не работала, жила на всём готовеньком, даже домработницу наняла, вот и пусть вспомнит, как тряпку в руках держать и с какой стороны к корове подходить, для доения.
— Мой Сёма приблизительно также сказал.
Фрося улыбнулась последним словам Тани.
— А, что слышно у Андрея?
— Фрося, я не хочу особо сплетничать, но вам не могу не рассказать — краем уха слышала их разговор с Сёмой, вроде Андрей хочет переехать в Польшу, но меня не выдавайте, потому что мы даже между собой это не обсуждали.
— Глупышка, я же не совсем дура, а новость интересная, ничего плохого в этом не вижу, хоть оторвётся от Ани, не друг она ему и не пара, а в Польше ещё успеет пробиться в профессора, там, наверное, не такие гроши платят преподавателям, и, дай бог, ещё сумеет создать полноценную семью.
— Фрося, вы так часто стали бога вспоминать.
— Вспомнишь тут, когда вокруг такая кутерьма, что без него не обойтись.
Танечка, а, что это мой Сёмка к телефону не подходит?
Так, я бы уже давно дала ему трубочку, его нет дома, повёз детей в зоопарк, а у меня срочный заказ подвернулся, вот, он и помогает мне таким образом.
— Танюша, скажи мне, никак матери твоего мужа, а как подруге ты с ним счастлива?
— Очень… Фрося, очень, приочень, он у вас такой хороший, правда, с ним бывает сложно, ведь не знает компромиссов, любит прямые только дороги, но разве так бывает…
— Конечно, нет, если бы я только прямо шагала, то давно бы уже в тюрьме сидела.
И Фрося рассмеялась.
— Как же ты, сердечная теперь будешь без него, когда он уйдёт в армию?
— Фрося, я с вами сейчас поделюсь самым большим своим секретом.
— Делись девочка, ты же знаешь, что я тебя никогда никому не выдам.
Фрося я втайне от Сёмы убрала спираль.