Фрося. Часть 5

Глава 47

За последнее время у Фроси вновь скопилась довольно крупная сумма денег, ведь их с Настей активная торговля внушительно пополнила, значительно похудевший, после приобретения нового автомобиля, кошелёк.

Она не стала в эти дни заказывать у Ани новый товар, а вложила все наличные деньги в приобретение золотых украшений, а для этого было совсем не обязательно обращаться к посредникам.

Они с Олегом до самого его отъезда разъезжали по ювелирным магазинам и скупали, после совместного обсуждения, наиболее понравившиеся золотые украшения, которые водились в Москве ещё в достаточной мере.

Накануне отъезда Олега, Фрося обнаружила, что в холодильнике хоть шаром покати, заглянула в кошелёк и обомлела, там затерялась одна трёшка и какая-то мелочь.

Ни о каком кафе и ресторане речь идти не могла.

— Олежка ты, не знаешь, чем я тебя накормлю, в моём холодильнике никакой готовой еды, а в кошельке «вошь от тоски повесилась».

— Фросенька, так я ведь тоже всю наличность потратил на эти золотые побрякушки, скоро разбогатеем, ну, а пока обойдёмся тем, что у нас есть, мы же с тобой колечки эти грызть не будем, начали нашу встречу с яичницы на сале, ею и продолжим.

На следующий день после празднования страной Девятого мая, Фрося отвезла Олега в аэропорт и нежно распрощалась, взяв с него слово, что он теперь будет ей регулярно звонить, так как секретов между ними уже не осталось.

Прямо с аэропорта поехала к Насте, подруге срочно надо было с ней поговорить, а по телефону это делать она отказалась.

На все эти дни, с первого по девятого мая, Валера милостиво выдал ей отпуск, чтобы она могла в полной мере уделить внимание любимому мужчине.

Также поступила и Настя, которая освободила Фросю от роли личного шофёра для подвозки её на толкучку, заявив, что не велика барыня и на автобусе доберётся.

Вернувшаяся с работы Настя возилась в сарае со скотиной и встретила Фросю с перепачканными руками и зловонными запахами хлева.

— Миленькая, ступай в хату, подожди меня там, тут же жутко пахнет, провоняешь в своих нарядах насквозь.

— Настюха, не гони меня, дай хоть со стороны на свинушек и овечек посмотрю, а от запаха навоза меня не тошнит, он для меня родной, а к французским духам только недавно привыкла.

— Ну, тогда стой здесь в сторонке, смотри и нюхай, а я тебе буду рассказывать последние новости.

Наш любимый заведующий ателье совсем захирел, весь дёргается, бледный и за сердце часто держится.

Наум Иванович, который подменяет тебя в часы, пока я не прихожу на работу, по секрету мне признался, что работает у нас последний год, сказал, что ему уже тяжело тянуть всю работу за Карпеку, а кроем может потихоньку и дома перебиваться.

Да, у меня скопилось большое количество наших домбытовских босоножек, но в Москве, как ты мне велела, я их не продаю.

За двое выходных, что ты не ездила со мной на рынок, я наторговала прилично, покупателей было навалом, много иногородних и они скупали, почти не торгуясь, все дефицитные товары, даже было жалко, что не было тебя на машине, я и так с двумя сумками тянулась на базар, а оттуда возвращалась налегке.

И вот, моя господарушка, перехожу к главному, нынче на базаре подкатили ко мне три молодца, вроде, как хотели купить у меня наши джинсы, поторговались слегка со мной, а потом взяли меня в оборот, что, мол, колись, откуда эти штанишки берёшь и почему за пол цены шпуляешь.

Я им и говорю, как ты меня учила, что это не фирма, а подделка, поэтому и цена такая.

Думала, что они из ментовки, душа в пятки ушла, а они мне заявляют, что готовы партиями у нас покупать по семьдесят рубликов за пару.

— Настюха, а ты что?

— А я что, а я что, как ты мне и говорила, нет у нас партий, лепим по штучке в день, но, похоже, они мне не поверили.

— Так, так, с джинсами на базар в Москве больше не суёмся, представляешь, а вдруг они и в самом деле из ментовки, и если бы ты их шугала по двести, то была бы полная задница, замели бы за аферу или фарцовку, и срок впаяли бы не шуточный, как пить дать, а потом доказывай, что ты не верблюд, а так кустарщина, от силы штраф впаяют.

— Фросенька, голубушка, а чем мы тогда торговать будем или нашему бизнесу каюк?

— Почему каюк? Аня нас ещё не бросила, она больше нашего в этом деле заинтересованная.

Будешь здесь в Москве стоять и подторговывать легонька, сотню всегда для себя наваришь.

— А, ты?

— А, я иногда буду с тобой делать набег от Смоленска до Москвы и на безбедную житуху мне хватит, а дети в моей помощи, слава богу, не нуждаются.

В середине мая Фрося, наконец, обнаружила в почтовом ящике конверт с государственным гербом.

Вскрыв его дрожащими руками, в предчувствии получения давно ожидаемого вызова, поняла, это не то, что она с таким нетерпением предвкушала, в её руках было извещение о том, что гражданка такая-то, вызывается туда-то, по делу такому-то, время приёма и роспись.

Нет, не всё так просто, как убеждал её Андрей, грехи, минувшие нам всегда напоминают о себе, придётся держать ответ, только пока непонятно какой и за что.

К назначенному времени она подрулила на площадь Дзержинского, где её встретил знакомый уже памятник железному Феликсу.

Без малого десять лет назад, она побывала в недрах этого серьёзнейшего советского учреждения вместе со своей Анюткой, теперь её поджидала встреча с офицером из органов государственной безопасности по личному вопросу.

На этот раз у неё не было того внутреннего страха, который она испытывала десять лет назад, по-видимому, потому, что на сей раз, это не касалось судьбы её ребёнка.

Хотя, как знать, вот откажут в гостевой визе и, что тогда…

Ничего существенного с тех пор не изменилось — та же проходная, та же проверка документов и выписанный пропуск с номером кабинета, фамилией, именем и отчеством следователя.

Фрося отыскала нужный ей кабинет и смело постучала в дверь, на которой прочитала — майор Васильев Юрий Николаевич.

Про себя она усмехнулась, какой ещё простой советский человек столько раз посещал это страшное для всех обывателей заведение, как это делала она.

Ведь, начиная с послевоенных лет, ей пришлось часто обивать пороги строгих начальников в органах госбезопасности.

Внутри кабинет ничем не отличался от многих других, в которых Фросе посчастливилось и не очень, побывать за свою уже достаточно долгую жизнь.

За столом сидел не выразительной наружности довольно молодой человек в штатском костюме, с неброским галстуком и скромной причёской.

— Здравствуйте, Ефросинья Станиславовна!

Я сразу же узнал Вас по фотографии, прошло столько лет, а вы мало, чем изменились, похвально.

— Здравствуйте!

— Я не думаю, что Вы вызвали меня обсудить мою внешность, хотя не скрою, приятно слышать комплименты, а тем более, в таком серьёзном заведении.

— Присаживайтесь, пожалуйста, разговор нас ожидает долгий, а теперь мне кажется, что ещё более интересный, чем я ожидал.

Фрося присела на стул напротив молодого человека, и они несколько секунд через разделяющий их стол, изучали друг друга.

— Ефросинья Станиславовна, для Вас, по всей видимости, не является секретом, причина, по которой мы вызвали Вас сюда.

— Нет, не является, хотя надеялась получить разрешение на поездку к дочери без посещения вашего заведения.

— Ефросинья Станиславовна, на сей раз от Вас не требуется никакого признания и сведений, мы сами в полной мере располагаем всеми интересующими нас фактами из вашей не простой биографии.

— Тогда, тем более, не понимаю, чем нынче вызвано моё присутствие здесь?

— Не могу быть с вами до конца откровенным, но некоторые моменты всё же проясню — я внимательно изучил папку с вашим личным делом и для наших органов, а мы представляем государственную структуру, которая отвечает за безопасность нашей страны.

Нам легко удалось выяснить, что у Вас далеко не всё прозрачно, что обязывает нас не удовлетворить Ваш запрос.

— Вы, мне отказываете?

— Ефросинья Станиславовна, прошу Вас спокойно отнестись к нашему разговору и заранее так сильно не расстраиваться, а то Вы так побледнели, а мы только начали нашу беседу.

— Я не очень Вас понимаю, если мне отказано на выезд в гости к дочери, то о чём нам разговаривать?

— Вот, о вашей дочери и не только о ней, а и о ваших сыновьях мы сейчас и поговорим.

Фрося заёрзала на стуле, в голове стаями растревоженных птиц понеслись в разнообразных направлениях мысли, но она тут же взяла себя в руки.

— Юрий Николаевич, разве с моими детьми, что-то не в порядке?

Я, как смогла всех их подняла на ноги в тяжёлые послевоенные годы, так уже у меня сложилось, что прожила всю жизнь без мужа, но мои дети достойно вышли на самостоятельную дорогу, получили хорошее образование и соответственно ему заняли своё место в обществе.

— Ефросинья Станиславовна, не кипятитесь, ваша дочь, а точнее, приёмная дочь, заняла достойное место, но в государстве, с которым у нашей страны далеко не дружеские отношения.

Её муж, в своё время, был осуждён на большой срок за деяния, противоречащие устоям нашего государства.

Это я Вам, назвал очень даже мягкую формулировку.

— Товарищ офицер, моя дочь официально пять лет назад развелась с этим субъектом, и почти сразу же, как он появился в Израиле, они окончательно порвали отношения, если надо, я попрошу дочь, и она пришлёт соответствующие документы.

— Не стоит, эту информацию мы можем пробить и по своим источникам, но я Вам охотно верю.

Уважаемая Ефросинья Станиславовна, ваш поступок во время войны, речь идёт о спасении еврейской девочки от рук фашистских карателей, смело можно поставить в разряд героических.

У нас в стране пока такие случаи не стали предметом восхищения, поклонения и поощрения, но…

— Но я же не прошу меня наградить, я прошу дать мне возможность через десять лет после разлуки прижаться к груди своей дочурки.

— Вашу дочурку, между прочем, никто из нашей страны не изгонял, она сама добровольно, а ещё и со скандалом покинула Родину.

— Юрий Николаевич, мне придётся Вам напомнить, что моя Анютка стала жертвой вероломного поведения своего бывшего мужа, а скандал, о котором Вы говорите, уже произошёл, когда моей дочери были перекрыты все пути в нашей стране в области медицины.

— Ефросинья Станиславовна, сейчас все эти факты не имеют никакого значения, чтобы завершить тему вашей дочери, хочу Вас убедительно предупредить, чтобы Вы не воспользовались теми же рычагами давления, которые, в своё время, помогли ей обойти преграды и позволили в короткий срок покинуть СССР.

Думаете, мы не знаем, что в случае отказа Вам в выездной визе в Израиль, тут же последует давление со стороны определённых государств, чтобы мы не нарушали права человека, чтобы мы не творили бесчеловечное зло по отношению к личности, которая ценой своей жизни спасала еврейского ребёнка во время войны, что эта женщина в Израиле считается праведником мира и заслуживает награды и всяких материальных поощрений и так далее, но дело ведь совершенно не в этом…

— А, в чём?

— Ни в чём, а в ком, дело в ваших сыновьях.

— В сыновьях?… А какое отношение они имеют к моему гостевому выезду к их сестре?

— Прямое, уважаемая Ефросинья Станиславовна, прямое.

Ваш старший сын Станислав Степанович Госпадарский является вторым секретарём обкома партии, а Вы собираетесь во вражескую нашей идеологии страну.

— И что?

— А, то, что и так он сейчас находится под нашим пристальным вниманием, не смотря даже на то, что он не поддерживает никаких с ней связей и, более того, официально от неё отрёкся, но в случае вашей поездки в Израиль, тут же будет рассмотрен вопрос о выводе его из всех партийных структур. Ясно?

— Ясно.

Но Вы сказали, что разговор пойдёт о сыновьях, а не о сыне?

— Я не оговорился и продолжу Вас знакомить с аргументами, после которых Вы вряд ли изъявите желание, чтобы на западе поднялся шум в Вашу защиту.

— Да, я Вас слушаю.

— Ваш средний сын Андрей Алесевич Цыбульский, а именно под такой фамилией он сейчас защитил докторское звание в области филологии, является для Вас не меньшим препятствием для необдуманного поступка.

Нам хорошо известно, что до этого он был долгое время действующим геологом и в следствии этого, многие государственные секреты в области геологических разведок находятся в сфере его сведений, и, в случае, если Вы проявите рвение, то можете положить конец его карьере, как учёного, и я не шучу.

— О, на шутника Вы никак не похожи.

Фрося поняла, что дорога ей в Израиль на данный момент заказана, но, решила до конца, довести этот крайне неприятный разговор, убивший в зародыше, светлую мечту на скорую встречу с Анюткой, но она не плакала, для этого ещё будет время, а показывать тут свою слабость и горе не собирается.

— Юрий Николаевич, я правильно Вас поняла, если бы мои дети были простыми рабочими или колхозниками, то я бы свободно смогла бы поехать в гости к дочери, а так кислород у меня перекрыт и даже пожаловаться не могу, сгнобят детей?

— Поняли Вы, правильно, но формулировку выбрали далеко не правильную, чтобы сформулировать этот Ваш риторический вопрос.

Мы здесь работаем не для того, чтобы, как Вы выразились, гнобить советских граждан, а для того, чтобы стоять на страже наших государственных интересов, а сведения, которыми располагают ваши сыновья, попав в руки спецслужбам стран противоположного строя нашему социалистическому лагерю, были бы крайне нежелательны и, более того, весьма вредны и опасны.

Ведь Ваш младший сын Семён Семёнович Вайсвассер, вообще занят в секретных разработках в области физики, связанных с военной промышленностью, о которых даже не будем с Вами здесь распространяться, потому что ничего не знаем и знать не должны.

А, если что-то из этого просочится на запад?

Фрося молчала, печально глядя на офицера госбезопасности, крыть было нечем.

— Вот и весь расклад, а теперь судите сами, стоит ли поднимать шум, чтобы Вас выпустили в гости в Израиль?