В свой кабинет вернулся заведующий и застал Фросю в глубокой задумчивости.
— Что подруга, факир был пьян и номер не удался?
— Удался, удался, поедем за машиной, Таня скинет нам в форточку ключи.
— Фросенька, ты золотая подруга, как ты меня сейчас выручаешь, я ведь без колёс, как без рук, а точнее, как без ног.
— Валерочка, надо всегда раньше думать, а потом уже решаться на важные поступки, это касается и меня в вопросе с Таней, заманила и оставила не у дел.
— Фрося, не бери на себя все проблемы мира, мы и так ей дали не плохую копеечку положить в карман, а постоянную халтуру не обещали, ничего, молодая, прорвётся.
— Поехали старый, пока будем прорываться с тобой.
Фрося затормозила напротив подъезда, где жила Таня.
Невдалеке она заметила прислонившуюся к посеревшему сугробу свою копеечку, взглядом показала на неё Карпеке и нажала на клаксон.
Она вышла из машины и увидела на пятом этаже, как открылась форточка и в ней показалась голова Тани:
— Ловите Фрося, я их засунула в целлофановый мешочек, чтоб вам было легче разглядеть в снегу.
Фрося подняла ключи и помахала Тане рукой, что, мол, всё в порядке, и села обратно в машину.
— Валера держи, вон моя копеечка стоит, двигай своим путём, а мне дай, пожалуйста, освобождение до конца рабочего дня, поверь, мне очень надо.
— Фросенька, какие могут быть разговоры, ты меня так выручила и без этого, разве я когда-нибудь тебе в чём-то отказывал.
— Ладно, давай Валера, дуй по своим делам, а у меня своих невпроворот.
Фрося вслед за осчастливленным Валерой поехала в сторону торгового центра и через часик вновь затормозила напротив дома Тани.
С тяжело нагруженной сумкой зашла в подъезд и поднялась на пятый этаж.
На лестничной площадке сориентировалась, где может располагаться квартира Тани и уверенно нажала на дверной звонок.
— Вы? Ко мне?
Удивлённая до крайности Таня стояла в проёме дверей, одетая в тёплый махровый халат, не расчёсанная, не подкрашенная, вокруг глаз залегли тени запредельной усталости.
— Танюха, впустишь или так и будешь держать меня на пороге, а я между прочем, умираю, как в туалет хочу, не впустишь, описаюсь прямо тут сейчас на месте.
— Ой, входите, входите, только у меня такой бардак, не то, что у вас дома.
Фрося никак не прореагировала на последние слова растерянной женщины, а прошла мимо неё в коридор — с левой стороны вешалка для верхней одежды, под ней обувная полка, напротив дверь, как видно, в туалет и ванную, а дальше широкий проём в комнату, а направо проход в кухню.
Фрося быстрым движением скинула с себя шубу и повесила на вешалку, следом стянула сапоги и обулась в услужливо подставленные ей Таней домашние тапочки.
На неё из комнаты уставились две пары детских пытливых глаз.
Старшая девочка сидела на диване с книгой в руках, а малышка на полу, где ей было подстелено толстое ватное одеяло.
Фрося со своей располневшей сумкой зашла в комнату и присела на корточки:
— Ну, девчонки, идёмте ко мне знакомиться, меня зовут тётя Фрося, а вас…
Дети не сводили с неё глаз, но не трогались с места, а младшая закусила губку, готовая расплакаться при виде чужого человека.
Фрося стремительно пересекла комнату, достала из сумки яркую мягкую игрушку и протянула малышке:
— Держи мишку, смотри какой у него смешной носик.
Девочка заулыбалась и потянула игрушку в рот.
Таня подскочила:
— Леночка, нельзя в ротик, надо в ручках держать, давай посадим твоего мишку вот здесь.
Фрося в это время повернулась к старшей девочке и вручила ей большую коробку с куклой:
— Ну, а ты в рот игрушку не будешь брать?
— Не буду, спасибо.
Девочка взглянула на мать, ожидая от неё одобрения и в тот же момент раскашлялась.
— Анжелка, давай я тебе помогу открыть коробку, но вначале ответь тёте, как тебя зовут.
Девочка от смущения опустила глаза и вновь закашлялась.
— Так, мы уже вроде, как и познакомились, одна Лена, а вторая Анжела. Правильно я поняла?
Старшая девочка кивнула головкой и вся погрузилась в открываемую мамой коробку.
— Танюха, я и, правда, загляну быстренько в туалет, а потом мне надо с тобой серьёзно поговорить.
— Хорошо Ефросинья Станиславовна, Анжелла посмотрит за Леной, а мы с вами можем уединиться на кухне.
После туалета Фрося со своей сумкой прошла вслед за Таней на кухню.
— Так, вот Танюха, держи, тут кое-какие продукты, там и конфеты есть, но я не стала без твоего разрешения девочкам их давать, может быть им скоро кушать.
Ты, можешь мне не поверить, но у меня есть пятеро внуков и ни с одним я не имею тесного контакта, годами их не вижу.
А, когда бывает с ними встречаюсь, то они глядят на меня, как твои дочки сейчас смотрели.
— Фрося, зачем вы так потратились, мы же не голодные, а мама вечером должна ко мне зайти, и она принесёт нам необходимое.
Фрося отмахнулась, неспешно оглядываясь — обычная стандартная советская кухня шестидесятых годов, не больше шести квадратов.
Таня умудрилась расположить здесь, кроме навесных ящиков, холодильника, газовой плиты и кухонного стола с табуретками, тумбочку со стоящей на ней швейной машинкой.
— Танюха, я так понимаю, это также твой рабочий кабинет, это ещё надо умудриться, чтобы всё так разместить, ничего не скажешь, царские хоромы, душа с них вон, с нашего партийного правительства, в каких условиях живут люди.
— Ефросинья Станиславовна, у других и таких хором нет, я знаю семью, которая живёт в трёх комнатной распашонке, ютятся вместе родители и две замужние дочери, у одной трое детей, а у другой двое.
— Ладно, что мне до других, сейчас разговор только о тебе, и, так, меня сегодня Валерий Иванович упрекнул, что я хочу все мировые проблемы решить, а он утверждает, что надо думать, в первую очередь о себе.
Она усмехнулась и достала кошелёк.
— Вот, держи сотку, это тебе премия от нас за хорошо и вовремя выполненный заказ.
Не смотри на меня, как на мать Терезу, бери и пользуйся, лишними, как мне думается, не будут.
— Конечно, не будут, но что-то мне подсказывает, что вы даёте мне свои личные деньги, а их я у вас не возьму, ведь я разговаривала на днях с Наумом Ивановичем, и он ни о чём таком не обмолвился.
Фрося тяжело вздохнула:
— Танюха, гордость вещь хорошая, но иногда ею надо поступаться, хотя бы ради выживания, ради своих детей, поверь мне девочка, мне в этой жизни на многое пришлось пойти, но я никогда не продавалась и не продавала людей, а вот, дружескую помощь оказывала и принимала без зазрения совести.
Таня расплакалась:
— Не могу, не могу я принять от вас эти деньги, поймите меня правильно, не могу.
Фрося спрятала деньги обратно в кошелёк, грузно села на табуретку и подпёрла рукой голову.
Повисла гнетущая тишина, только слышны были всхлипы Тани и кашель больных детей из комнаты.
Наконец, Фрося подняла голову и взглянула на успокоившуюся Таню:
— Скажи, что ты можешь шить такое ходовое, хорошо продаваемое на базаре?
— Не знаю, вы меня озадачили, хотя не могу сказать, что не думала на эту тему.
— Так, что ты думала на эту тему?
— Ну, если бы достать джинсовый материал, то можно было бы брюки из него сшить по аналогу импортных, тем более у меня осталась машинка, которая клёпки загоняет, а клёпки, наверное, можно на том же базаре купить.
— Держи, эта сотня будет для тебя авансом, высчитаю, когда готовая продукция реализуется, а материал расшибусь, но достану.
— Фрося, вы это делаете для меня из-за Сёмы?
— На всякий случай тебе напомню, что мы с тобой были знакомы задолго до того, как вы встретились с Сёмой.
Когда я сегодня ехала к тебе, о нём даже не вспомнила.
Как ты не понимаешь, что у меня совесть не на месте, вначале я тебя втравила в левые заработки, а потом, из-за меня ты вынуждена была уйти с работы, а с этим жить я не могу и не буду.
Таня пыталась возражать, но Фрося решительно выставила продукты из сумки на стол, рядом положила всю ту же сотню рублей и пошла на выход.