Жестокий муж

Глава 29

Сижу на кухне и пялюсь в окно, на душе мерзко. Отвратительное ощущение не покидает меня с того самого дня, как самолет приземлился в моем родном городе.

Диана постоянно спрашивает, когда мы вернемся домой. А еще о своем папе. Мне приходится придумывать множество историй, потому что правда о наших с Захаром отношениях точно не для ушей маленькой девочки.

Своим признанием он все усложнил.

Я пока не понимаю, что будет дальше. Ситуация абсурдная, но хотя бы разговор состоялся.

Всё не так плохо, как могло бы быть. По-моему, я даже смогла выжать из него хоть какие-то результаты. Маленькая победа. Да, конечно, не идеально, но хоть что-то.

Телефон взрывается резким звонком. Смотрю на экран, сгорая от желания разбить этот чертов телефон.

Беру трубку. Ладонь мгновенно покрывается липким потом. Пульс разрывает виски, дыхание спирает. Захара стало слишком много в моей жизни. Полное осознание этого наступает только сейчас. Мне нужно дозированное общение с ним, а не вот так.

— Ты время вообще видел? — произношу в динамик. Мой голос звучит приглушенно.

— Сейчас поднимусь, — Захар отвечает с такой уверенностью, будто этот вопрос уже решён.

Зачем приперся? Дома никто не ждет что ли?

Внутри всё холодеет. Я зажмуриваюсь, потому что прекрасно понимаю, что спорить с ним бесполезно, но всё-таки пытаюсь.

— Захар, не надо... Дочь спит. Пожалуйста, не делай этого. Я и так с трудом её успокоила после всего случившегося.

От бешеной карусели в голове каждая мышца в теле напрягается и будто горит огнем.

— Тогда тебе лучше спуститься.

Я понимаю, что спорить нет смысла. Не нужно усугублять ситуацию. Хочется верить, что не будет никаких обвинений и скандалов.

— Хорошо, — вздыхаю и кладу трубку.

Встаю, выхожу из кухни и осторожно захожу в комнату Дианы. Аккуратно поправляю одеяльце, провожу рукой по ее мягким волосам, вдыхая любимый запах.

Машина Билецкого стоит прямо у входа. Я подхожу, открываю дверь и сажусь внутрь. Оказаться с ним один на один — настоящая пытка.

Бывший муж бродит взглядом по моему лицу.

— Я всё уладил с документами, теперь ты сможешь отдать дочь в понравившийся детский сад, — Захар достаёт кошелёк, вынимает карту и протягивает мне. — Каждый месяц на карту будут поступать деньги. Это на дочь. Я не хочу, чтобы она в чем-то нуждалась, а ты ей обеспечить нужный уровень жизни вряд ли сможешь, - хмыкает он.

Меня обдает холодом. Хочется швырнуть карту прямо в лицо, показать, что мне не нужны его подачки. Но я не могу.

Затем протягивает мой телефон и ноутбук, которые у меня отобрали в аэропорту.

— Ты можешь работать, заниматься чем хочешь. Но я буду видеться с дочерью, когда пожелаю. Документы позже привезет курьер.

Сарказм срывается с моих губ мощным потоком, прежде чем я успеваю остановиться:

— Не боишься вот так просто отдать мне всё? А если я сбегу?

Сразу понимаю, что это было глупо. Захар долго и напряженно смотрит в мою сторону, становится не по себе. Даже дышать он умеет зло, яростно. Борюсь с сжавшимся горлом…

— Нет, не боюсь. В свидетельстве о рождении теперь вместо прочерка в графе отец стоит мое имя. Ты не сможешь вывезти ребёнка из страны без моего разрешения. А дочку ты не бросишь, правда, Юля?

— Ты что? — не могу поверить в услышанное. — Ты сделай ей новое свидетельство о рождении без моего согласия? Господи, ты все такой же, Захар. Отвратительный и эгоистичный.

— Разве это мешало тебе любить меня?

Слова бьют, словно пощёчина. Щёки пламенеют, внутри всё сжимается от злости и бессилия.

— Не выдумывай. Это была увлеченность по неопытности, а не любовь.

— Любви не было, но Диана ведь как-то получилась, не так ли? — на его лице растягивается самодовольная улыбка. Ему нравится выводить меня из себя.

— Это всё? Я могу идти? — спрашиваю ледяным голосом, надеясь, что разговор наконец-то закончен.

— Матери позвони, Юля. Савин — тот ещё ублюдок, — последнее слово он почти выплевывает, — но твоя мать после исчезновения места себе не находила.

Меня передергивает от его слов. Не верю в это ни на секунду и не могу сдержаться:

— Тебе не кажется, что это уже слишком? Можно я сама разберусь хотя бы в этом вопросе?

— Савину забрали в больницу после того, как ты пропала. Инфаркт, Юля.

Сглатываю, пытаясь скрыть подступившее волнение, но уже слишком поздно. Руки начинают предательски дрожать. Сердце пропускает удар.

Я не хочу продолжать тему. По крайней мере, сейчас всё это бессмысленно и только причинит мне новую боль.

Мне было тяжело разрывать связь с родителями. Мне столько раз хотелось позвонить маме и попросить совета, помощи. Но я не решилась. Мне было страшно и стыдно.

Родные, друзья, знакомые — все видели то интервью. Показаться им на глаза я не смела.

Я вообще тогда мало что понимала, жила на автопилоте, в страхе, что Захар меня найдет.

Захар замолк, но я чувствую его взгляд на себе. Холодный, тяжёлый.

— Думаешь, это связано со мной? Скорее уж от краха их совместных амбиций. Моя мать всегда заботилась только о будущем своего сына. Так что не нужно искать закономерностей между моим исчезновением и ее болезнью.

— Ты закончила? — спрашивает, внезапно сменив тон.

Ответ на свой вопрос я не жду.

— Да. Я могу идти?

Кивает. Быстро открываю дверь и несусь к подъезду.

Я в жизни так быстро не бегала. Ловлю себя на том, что вроде бы пора успокоиться, но внутри разрастается буря.

Добежав до подъезда, резко останавливаюсь, чтобы найти ключи. Поднимаюсь по лестнице, с трудом подавляя дрожь. Снаружи — холодная маска, равнодушие. Но стоит войти в квартиру, как всё это рушится.

Нижняя губа начинает подрагивать. Я до боли её закусываю. Медленно выдыхаю через нос.

Захар знал куда бить. Слова о маме задели намного глубже, чем я ожидала.

В машине во мне моментально вскипели все старые обиды. Но сейчас становится ещё хуже. От осознания, что это мама из-за меня... разрывает сердце на части.

Что если это правда? В руках всё ещё держу свой телефон. Смотрю на него как завороженная. Затем прохожу в комнату, ставлю на зарядку.

Закрываю глаза. Жду, пока отпустит и хоть немного станет легче, но ничего подобного не происходит.

Ну что, Юля, доигралась?

Взгляд снова возвращается к сматрфону. Мысли атакуют, словно разъяренные пчелы.

Пальцы подрагивают, но я так и не касаюсь экрана. В голове проносится тысяча "что если". В таком состоянии легко совершить то, о чем потом пожалеешь.