Жестокий муж

Глава 41

Захар

Я просыпаюсь от ощущения странного тепла на груди и тени перед глазами. Открываю глаза и встречаюсь с большими детскими глазами. Диана смотрит на меня, стоя у края дивана, совсем близко, и почти шепотом спрашивает:

— Мама, а папа тоже заболел?

Это… квартира Юли?

Блядь, как я сюда попал?

В голове бардак. Последнее, что помню, — это прокуренный бар и то, как я заказал себе непонятно какую по счету бутылку виски.

— Нет, я не заболел, — пытаюсь улыбнуться дочке, но чувствую, что это выходит криво. — Просто плохо себя чувствую.

Голова гудит, мысли путаются, тело тяжелое, будто меня кто-то избил. Медленно поворачиваюсь, оглядываясь вокруг. Диван. Плед.

Голова раскалывается, и воспоминания обрываются где-то на середине ночи. Единственное, что всплывает — дождь, холод, и голос Юли, полный ярости.

Откинувшись назад, сжимаю виски, пытаясь собрать мысли. Черт, как я мог так нажраться? Почему оказался здесь?

Внезапно рядом с диваном оказывается Юля. С первого взгляда становится ясно, что она недовольна моим присутствием. Её взгляд скользит по мне, холодный и отстранённый. Я встречаюсь с ней глазами, но она, кажется, избегает прямого контакта.

— Проснулся, — бросает она, не утруждая себя приветствием. Голос сухой, с оттенком презрения.

Я молчу, чувствуя, как раздражение начинает закипать внутри.

— Почему сюда приехал, а не к себе домой? — продолжаю молчать, и она сдавленно выдыхает, сложив руки на груди. — Я спрашиваю, что ты здесь делаешь, Захар? Какого черта ты вчера явился в таком состоянии?

— Не знаю, — хрипло отвечаю, чувствуя, как голос прорывается сквозь сухость в горле. — Наверное, напился и что-то перепутал.

Не говорить же, что напился из-за бабы. Той самой, из-за которой Юля так и не стала мне настоящей женой.

Юля смотрит на меня так, будто вот-вот взорвётся от злости, но из-за присутствия дочери сдерживается. Её губы сжаты, брови нахмурены.

— Напомню, вчера я писала тебе и звонила. Диане было плохо. А ты решил, что лучший способ быть отцом — это нажраться и явиться сюда? Отличный пример для неё, Захар, просто великолепный.

Её слова впиваются в меня, вызывая глухую злость. Я хочу ответить, но вместо этого просто поднимаюсь с дивана, выдыхая сквозь сжатые зубы.

— Юля, — начинаю, но она перебивает:

— Ты снова не был рядом, когда нужен. Когда что-то идёт не так, тебя нет. Тебя никогда нет.

Она опирается на стену, её взгляд становится жестче.

— Ты даже не понимаешь, как сложно растить ребёнка одной, да? Ты приходишь, когда это удобно, бросаешь красивые фразы о «праве быть отцом», а потом исчезаешь, как только тебе это надоедает.

Я молчу, не находя что ответить. Она права. По-своему. Но меня это только больше злит.

Юля стоит, не двигаясь, сжав руки на груди, её холодный взгляд не покидает меня ни на секунду. Я понимаю, что она не собирается продолжать разговор — по крайней мере, не здесь и не сейчас.

— Ладно, — говорю, стараясь смягчить напряжение. — Понял, намёк ясен. Уже пора уходить, да? — пытаюсь состроить шутливую улыбку. — Даже кофе не предложишь? Или супчика от похмелья?

Юля лишь приподнимает одну бровь, её взгляд становится ещё более колючим, если это вообще возможно. Она смотрит на меня так, будто я сказал что-то невероятно глупое.

— Не смешно, Захар. Если ты в таком состоянии рассчитывал на заботу, то ошибся дверью.

Шутка не сработала. Чёрт, чего я вообще ожидал? Она злится. Я вижу, как она с трудом сдерживается ради Дианы.

— Слушай, Юля, — начинаю я,, — я не планировал сюда ехать, и уж точно не в таком виде. Не знаю, почему так вышло.

— Правда? Не знаешь? — она резко разворачивается к окну, как будто не может больше смотреть на меня. — А я-то думала, что ты взрослый человек и можешь контролировать себя. Видимо, ошиблась.

Внутри меня всё сжимается, и я чувствую, что если останусь здесь дольше, это закончится ещё более серьёзной ссорой. А мне сейчас нужно с Евой разобраться, а не сраться с Юлей.

— Папа, ты уже уходишь? — Диана дергает меня за руку. Её голос дрожит, и мое сердце предательски сжимается, когда опускаю взгляд на дочь.

Я опускаюсь на пол рядом с ней, бережно обнимаю её и пытаюсь говорить мягко, хотя внутри меня бурлит раздражение от всего, что произошло за последние сутки.

— У меня есть парочка важных дел, зайка, — тихо объясняю, глядя ей прямо в глаза. — Но после этого я обязательно приеду. А пока ты должна отправляться в постель и поправляться. Договорились?

Она кивает, но её нижняя губа слегка дрожит. Чёрт, как тяжело её вот так оставлять, но что мне сейчас делать? Я нежно касаюсь её волос и аккуратно поднимаюсь на ноги, одновременно замечая, что Юле кто-то звонит. Она смотрит на телефон, хмурится и выходит в другую комнату, явно раздражённая.

Я беру свою рубашку со стула и начинаю одеваться. Влажная ткань противно липнет к коже, штаны до сих пор до конца не высохли после дождя. Она сняла с меня только верхнюю одежду, но я не жалуюсь. Лучше так, чем проснуться на улице под домом.

Я натягиваю ботинки и уже собираюсь уходить, когда вдруг Юля выскакивает из комнаты, словно фурия. Её лицо красное от гнева, а глаза сверкают. Она приближается ко мне с таким видом, будто готова меня порвать.

— Это ты? — в голосе слышится почти крик. — Это твоих рук дело?

Я останавливаюсь, едва повернувшись к двери. Башка раскалывается, я сейчас не в силах думать.

— Ты о чём? — спрашиваю.

— Меня только что уволили, Захар! — она кричит, не сдерживая эмоций. — Ты решил, что можешь так просто распоряжаться моей жизнью? Ты вмешиваешься в мою работу, в мою свободу! Это ты сделал, да?

Я смотрю на неё и не могу не заметить, насколько она разъярена. Но вместо того чтобы отвечать на её агрессию тем же, я решаю действовать иначе. Мягко, словно неумышленному ребенку говорю:

— Юля, если тебе нужна работа, я тебе найду её. Хорошо оплачиваемую, безопасную. Но хватит лезть в это дерьмо. Ты даже не представляешь, во что ввязываешься.

— Не смей! — её глаза горят от злости. — Не смей указывать мне, чем заниматься! Я сама решу, что для меня безопасно, а что нет. Я не просила твоей помощи, Захар! Ты разрушил всё, над чем я работала!

Я тяжело вздыхаю, стараясь не поддаться растущей злости. Юля стоит передо мной, её глаза налиты слезами, и это вызывает у меня неприятные ощущения. Я не хочу видеть её такой — слабой и уязвимой.

Чёрт, это всё неправильно.

Сделав шаг вперёд, я аккуратно заправляю прядь её волос за ухо, не спеша, словно пытаясь вернуть хоть немного спокойствия в этот напряжённый момент.

— Юля, — тихо говорю, смотря ей прямо в глаза, — я найду тебе нормальную работу. В хорошем издательстве. Не нужно так злиться и обвинять меня во всём. Ты ведь сама начала это первой пять лет назад, разве не помнишь?

Её дыхание учащается, но она молчит. Только слёзы блестят в глазах, которые она так упорно не хочет показывать мне. Я делаю шаг назад, не дожидаясь её ответа, и направляюсь к двери.

— Мы ещё поговорим об этом, — бросаю через плечо, не оглядываясь, а затем захлопываю за собой дверь.

***

Я вхожу в дом и натыкаюсь взглядом на Еву.

Она застывает посреди гостиной, со скрещенными руками на груди, и недовольно смотрит на меня.

— Где ты был? — спрашивает раздраженно.

Я замираю напротив нее. Окидываю ее взглядом и чувствую отвращение и к себе, и к этой женщине.

— Это ключи от квартиры на Асташкина, — вкладываю ей в ладонь связку ключей, — у тебя есть час, чтобы собрать вещи и съебаться из этого дома. Все, что не успеешь забрать — сегодня вечером окажется на свалке. Машину тоже можешь оставить себе.

Стоило бы выбросить ее на улицу с голой задницей, но почему-то совесть не позволяет. Пусть уходит и больше не тревожит меня.

— Что ты несешь? — вскрикивает, одергивая руку, словно на нее попала кислота. Ключи падают на пол. — Где ты был ночью? Почему от тебя так несет алкоголем? Ты с ней был? С ней? — голос Евы повышается до ультразвука и я морщусь, башка раскалывается, несмотря на обезбол, который я принял.

— Советую тебе заткнуться и идти собирать вещи. Только в память о том, сколько лет мы провели вместе, я не выставляю тебя из дома с голым задом, Ева.

— Я никуда не уйду, Слышишь?! Не отдам тебя этой суке! — она толкает меня в грудь несколько раз, но я даже на миллиметр не двигаюсь. Молча наблюдаю за ее истерикой и метаниями.

Когда наконец-то мне надоедает этот шум, я глухо произношу:

— Я все знаю, Ева. Про аборт знаю, про то, что мать твоя жива знаю.

Она резко замирает и в ее глазах загорается страх и неверие.

— Захар, любимый, о чем ты вообще? — ее нижняя губа дрожит. Она явно не ожидала такого. Ей проще было бы справиться с тем, что я к другой ухожу, но такого поворота она явно не предвидела.

Я стою перед ней, наблюдая, как вся её уверенность начинает трещать по швам. От моей прямоты Ева отступает на полшага назад, её лицо бледнеет, а в глазах мелькает паника. Это мне даже немного нравится — видеть, как она теряет контроль, когда вся её игра рушится.

— Ты слышала меня, — говорю холодно, стараясь сдержать ярость. — Вещи. Собирай их. Час на всё.

— Захар, подожди, что ты несёшь? — голос её теперь не такой уверенный. Она делает шаг ко мне, но я поднимаю руку, останавливая её на месте.

— Я сказал, я всё знаю, Ева. Хватит притворяться. Хватит этой ебаной игры.

Она продолжает стоять, глаза её блестят, а руки дрожат.

— Как ты мог такое подумать? — её голос ломается. — Ты же знаешь, что я люблю тебя! Я ради тебя... — она пытается подойти ближе, но я резко шагаю вперёд, заставляя её отступить.

— Любишь меня? — усмехаюсь горько. — Ты любишь мои деньги, Ева. Всегда любила. И только их.

Её глаза расширяются, а губы сжимаются в тонкую линию. Она явно начинает понимать, что её план рушится на глазах.

— Ты был с ней, да? С этой Юлей? — наконец-то решается она. — Это она тебе наплела обо мне всяких глупостей? — В её голосе слышится почти отчаяние, но я не даю ей шанса на оправдание.

— Не переводи тему. Тебе нравится жить в роскоши, ездить на дорогих машинах и отдыхать на курортах, но ты забыла одно — за всё это нужно платить. И если ты думала, что можешь вечно врать мне в лицо, ты сильно ошиблась.

— Это не так! Захар, послушай, пожалуйста! — её голос становится более настойчивым, почти умоляющим. Она делает ещё один шаг ко мне, глаза её уже блестят от слёз. — Я сделала ошибку… Я… я думала, что ты никогда не захочешь настоящую семью. Я боялась, что потеряю тебя! Ты на другой женился, а мне что было делать?

— Семью? — фыркаю. — Ты убила нашего ребёнка, Ева. И врала мне всё это время. Думаешь, я тебе после этого поверю? Да ты мать собственную похоронила, лишь бы я о тебе чего-то лишнего не узнал! — выкрикиваю, нервы сдают.

Она резко всхлипывает, её руки поднимаются к лицу, словно она пытается скрыть от меня своё отчаяние, но я уже не чувствую ничего, кроме отвращения. Вся эта её игра, все эти слёзы — дешёвая драма, которая меня больше не трогает.

— Захар… я… это было так давно… я боялась… я была молода… — её голос ломается, и я вижу, что она начинает терять себя. — Мне было стыдно, что я из бедной семьи. Я боялась, что…

— Боялась чего, Ева? Боялась, что не удержишь меня? — спрашиваю я, чувствуя, как во мне закипает злость. — Или боялась, что твоя маленькая ложь вскроется?

Она начинает шагать взад-вперёд, словно загнанное животное. Её волосы растрепались, глаза налиты слезами, и вот уже эта уверенная женщина, с которой я жил столько лет, выглядит как обычная истеричка, которая не знает, что делать.

— Пожалуйста, Захар, дай мне объяснить... — её голос превращается в жалобное бормотание, но я уже устал.

— Мне не нужны твои объяснения. Ты потеряла всё, Ева.

— Нет! — выкрикивает она, бросаясь ко мне, но я быстро хватаю её за руки, удерживая её на месте.

— Скажи мне, Ева, — сжимаю её запястья, заставляя её смотреть мне прямо в глаза, — всё это время ты хоть раз думала обо мне? Или это была только игра, чтобы удержать меня рядом?

Её глаза блестят от слёз, но она молчит. И это молчание только подтверждает то, что я и так уже знал.

Я отпускаю её руки и поворачиваюсь к двери, чувствуя, как внутри меня всё закипает. Её слёзы и мольбы больше не трогают меня. Это конец.

— У тебя час, — повторяю я через плечо. — И поверь, я не шучу.

Её истерика продолжается, но я уже не слушаю. Я выхожу из дома и находу набираю своего помощника.

— Мне нужно чтобы ты выставил на продажу мой дом. И продал его как можно быстрее к чертовой матери. Можешь даже сказать риелторский конторе, чтобы скинули цену.

— А что…

Я отключаюсь, не дослушав вопрос. Оглядываюсь. Идеальный газон, дом, который я когда-то построил для своей семьи. А теперь ненавижу его. Почему-то не могу вспомнить ни одного хорошего воспоминания, связанного с этим местом.

В груди невыносимо давит. Женщина, которую я так любил, оказалась расчетливой сукой. Я определенно точно что-то не так делаю в этой жизни.