Госпожа графиня (СИ)

20

Дни сменяли друг друга. Я всё больше привыкала к новой жизни. Теперь домашние дела отнимали уже не так много времени и сил.

За дровами сходить? Легко! Тропинка к дровянику была протоптана широкая, удобная. Таз с тяжёлыми поленьями скользил по снегу, будто летел. Ну ладно, не летел, но тащить его стало намного легче.

Огонь в печи всё чаще разгорался с первой попытки. Я старалась беречь спички, тем более что многие были испорчены, и загоралась примерно каждая третья. Пришлось приноровиться к огниву и высушить трутовики. Да и берёзовую кору я обдирала и складывала в ящик.

С готовкой тоже всё более-менее сладилось. Хотя и не скажу, что у меня выходили изыски высокой кухни.

Сложнее всего приходилось с выпечкой. Сначала, обрадовавшись муке, я решила баловать себя блинами и лепёшками. Вот только это оказалось мне не под силу. Блины сворачивались морщинистыми комами, а лепёшки прилипали к сковороде, несмотря на обилие масла. А спустя несколько часов засыхали. На следующий день уже приходилось их размачивать в сосновом отваре.

Поэтому я решила пока повременить с мечтой о хлебе и отложить муку на потом. Вдруг однажды мне откроется секрет идеального теста? Или книгу какую поваренную найду. С рецептами для начинающих графинь…

Главное, что неожиданным образом у меня появилось свободное время. Вроде бы ещё и белый день, и силы у меня остались, а вот заняться уже решительно нечем.

Сначала я думала забрать свой саквояж, но закрытые ворота снова замело снегом. Прежде чем приняться за расчистку, я выглянула в небольшую щель. Поле перед усадьбой было белым и почти ровным. И как узнать, под какой кочкой спрятался мой саквояж?

Видимо, придётся ждать весны, когда снег растает. Эх, жаль часы. Они бы мне сейчас пригодились.

Но тут же вспомнила, что у меня остались неисследованными ещё несколько зданий. А главное — господский дом. Может, там найдутся не только часы, но и что-то не менее нужное. А ещё меня ждут склад, погреб, огород.

Похоже, рано я расслабилась.

Но сегодня мне не хотелось бродить по пустым комнатам. Хотелось выйти на воздух. На простор.

И я решила посмотреть, что там с другой стороны Дубков. Из-за забора я совсем не видела, что творится за пределами усадьбы. А ведь раньше с заднего крыльца господского дома открывался прекрасная панорама на реку и заливные луга. На которую именно сегодня мне вдруг очень захотелось посмотреть.

И чем дальше, тем сильнее меня туда тянуло.

В конце концов, я не выдержала, натянула валенки, тулуп, повязала занавеску, которую уже приспособилась использовать в качестве шали. Сейчас посмотрю, что там с забором, полюбуюсь на окрестности, а потом проверю замки на дверях. Может, мне удастся попасть в дом.

Конечно, лучше бы сначала я расчистила тропинку, потому что брести по колено в сугробах было таким себе удовольствием. Но на это ушла бы ещё пара дней. А мне хотелось посмотреть на реку именно сегодня.

Даже не знаю, что за блажь на меня нашла, но я решила ей не сопротивляться. И правда засиделась уже дома.

Оставляя глубокие следы в снегу, я пробиралась вперёд и осматривала свои владения. В этой части я ещё не бывала после того, как вернулась. Флигели, сараи и сам господский дом были занесены снегом и выглядели сиротливо, словно брошенными.

— Я обязательно зайду в каждый, — пообещала вслух.

Морозный воздух тут же оцарапал горло, грозя новой простудой. Пришлось закрыть рот и дальше идти молча.

К господскому дому я подошла запыхавшаяся, разрумянившаяся. И чего так долго сидела в своей кухне? Давно нужно было выбраться и погулять.

Чуть отдышалась, пока любовалась домом моего детства, и двинулась дальше, огибая правое крыло и выходя к забору. Как я и думала, калитка осталась на прежнем месте. Только декоративный заборчик, как и повсюду, сменила основательная ограда.

Снег раскидала руками. Перчатки слегка намокли, но я не обратила на это внимания, потому что уже отодвигала засов и открывала небольшую дверцу.

На глазах выступили слёзы. Я ничего не могла с собой поделать. Передо мной открылся знакомый с детства вид, и это было словно удар под дых. Только сейчас я поняла, как сильно скучала. По своей усадьбе, по своим людям, по бабушке и детству. Как сильно мне не хватало простого человеческого тепла и участия. Эти три года замужества будто заморозили что-то внутри меня, а сейчас оно начало просыпаться и оттаивать, проливаясь по щекам весенней капелью.

Я вытерла слёзы, мешавшие мне наглядеться вдоволь.

С холма открывался вид на изгибы Луговки, обрамлённые лугами. Чуть правее вдали виднелось озеро, точнее белая гладь, за ней — тёмная стеная леса. Левее шли холмы, где бабушка летом заготавливала травы, а я собирала землянику.

Сейчас всё было занесено снегом. Казалось, будто у художника кончились краски. И он рисовал пейзаж грифельным карандашом, да и то отдельными росчерками.

Зато извилистая долина реки была белым-бела. Под усадебным холмом Луговка широко разливалась, а течение здесь было медленным, поэтому зимой, когда лёд окончательно вставал, для меня и местных мальчишек устраивали каток. Мы все участвовали в расчистке снега. А потом крепили к обуви полозья и катались до самых сумерек, когда закутанная в пушистую шаль бабушка выходила на террасу и звала меня зычным голосом.

Счастливые картины детства пронеслись перед внутренним взором, мазнув по щеке нежностью. Я вздохнула. Многое бы отдала сейчас, чтобы бабушка была жива и ждала меня к ужину…

С белым полотном реки что-то было не так. Почти посередине темнело чёрное пятно, нарушая идиллическую картину. Неужели полынья? Прежде в этом месте ничего подобного не случалось. И лёд стоял крепко. Впрочем, за прошедшие годы течение могло измениться и подмыть ледяную корку.

Чем дольше я смотрела, тем более необычной казалась мне эта полынья. Не широкая и округлая, а узкая, с неровными краями, больше похожими на лучи звезды.

Вдруг полынья шевельнулась, подняла один из лучей и выбросила вперёд. Будто человек махнул рукой.

Я резко выдохнула, а потом и вовсе забыла, как дышать. Потому что до меня наконец дошло: это не полынья, это и есть человек. И он лежит посередине реки у подножия моей усадьбы.