Госпожа графиня (СИ)

60

Первой реакцией была радость — у меня будет ребёнок от Морейна. Но затем пришёл испуг. Как растить малыша одной?

Да, я не совсем одна. Рядом со мной верные и преданные люди. Но этот ребёнок всё равно будет незаконнорожденным. Он станет парией в свете. Изгоем.

Я очень переживала за будущее малыша. И всё равно мне не пришло в голову выдать его за сына Гилберта. Даже на мгновение. Я не хотела, чтобы мой ребёнок был как-то связан с именем графа Дайна.

Я стала очень нервной. Временами тревожность не отпускала меня большую часть дня. И даже ночью я не могла сомкнуть глаз, засыпая уже перед рассветом.

До изнеможения работала в теплице, чтобы отвлечься от тяжёлых дум и наконец провалиться в такой же тяжёлый, мучительный сон. Есть я тоже стала очень мало, поскольку большинство продуктов, даже их запах, вызывали у меня тошноту.

Я совершенно измучилась. Не знаю, до чего бы в итоге могло дойти, если бы Насья не начала приносить мне отвары. Дважды в день.

Утренний сильно горчил, но хорошо снимал тошноту. А вечерний, душистый и пряный, помогал мне уснуть.

— Насья… — я растерянно глядела на неё. Кухарка почти неделю готовила для меня отвары, прежде чем я догадалась, что она знает о моей беременности.

— Я ведь тоже, когда на сносях была-то, вся измучилась, пока матушка, пусть будет лёгкой её небесная дорога, не показала мне нужные травы, — сообщила Насья с ласковой улыбкой. И погладила меня по волосам.

А я не решилась спросить, что случилось с её ребёнком, о котором она никогда прежде не упоминала.

— Спасибо, — обняла её крепко, прижимаясь к груди.

— Не печальтесь, барышня, всё перемелется, мука будет, — произнесла она, наконец отстранившись. — А ребёночка вашего вырастим. И на ноги поставим. Вы только его поберегите-то. Не переживайте так и не напрягайтесь. А то сбросите раньше срока…

Предупреждение Насьи будто раскрыло мне глаза. И я взяла себя в руки. Переложила свою работу на других женщин, а сама стала больше отдыхать, гулять, немного рисовать, а однажды вечером даже решилась сесть за фортепьяно. Правда сыграла лишь одну пьесу. После трёх лет в сыром доме инструмент звучал ужасно, будто жаловался на плохое обращение и требовал руки мастера.

Я попросила Венса при следующей поездке в город привезти настройщика.

Постепенно жизнь в усадьбе вошла в свою колею. Минула весна, и наступили по-настоящему летние деньки.

Огород и близлежащие поля были засажены. Привезённый скот пасся на сочной зелёной траве. Окрестности усадьбы превратились в идиллические картины, которые так и просили их запечатлеть.

Мои тревожность и тошнота давно отступили. Я наслаждалась будущим материнством. Каждое утро рассматривала ещё совсем небольшой животик в напольном зеркале. А потом весь день разговаривала с малышом. Рассказывала ему о нашем будущем.

По всему выходило, что рожу я как раз незадолго до годовщины своего вдовства. А значит, мне придётся оставить ребёнка на попечение Насьи и ехать в столицу одной.

Возможно, стоило бы задержаться на месяц-другой. Прийти в себя после родов, да и малыш бы немного подрос. Но я не хотела затягивать с официальным признанием себя свободной женщиной.

К тому же у меня было, что предложить золовкам, чтобы они оставили меня в покое. Я планировала претендовать только на своё имущество, а от графского титула, Дайн-холла и прочего, принадлежащего этой семье, решила отказаться.

Титул не принёс мне счастья. А денег и своих достаточно. При условии, что я сумею отыскать оригиналы документов.

Внутри шевельнулся ребёнок, словно поддерживая моё решение. Я положила ладонь на живот. Сделала это осторожно, бережно. До сих пор растущая во мне жизнь казалась чудом.

Пусть Морейн причинил мне боль, но и он же подарил мне великое счастье стать матерью.

День сегодня был чудесный. Ярко-синее (как глаза Морейна) небо оттеняли белые клоки облаков. Солнце ещё не было слишком жарким даже в полдень.

Я собрала краски и кисти в этюдник и двинулась из усадьбы. Шла по-над берегом Луговки, то и дело вспоминая, что мы делали здесь с Морейном.

Вот тут он оступился и провалился в сугроб. Как потом оказалось Хант проскользил под снегом почти треть склона. И мне пришлось его выручать.

Тут мы добывали корни горьца.

А в этой ложбинке играли в снежки. Морейн повалил меня в снег и начал целовать…

Всё напоминало о нём. И вряд ли у меня получится когда-нибудь выбросить его из своих мыслей.

Я остановилась у склонившейся над высоким берегом сосны.

Место здесь было отличное. Обрывистый берег становился покатым. Когда на Луговке вставал лёд, мы с мальчишками катались с горки. Ве´рхом молодецкой удали являлось умение обогнуть растущие на склоне кусты и заехать на реку. Как-то я проскользила почти до середины русла. И ходила победителем до тех самых пор, пока бабушка не узнала о моих проделках.

Я установила этюдник в нескольких шагах от склона, подготовила краски и взяла кисть, готовясь сделать первый мазок.

Воздух за моей спиной странно завибрировал. Будто сделался гуще, плотнее.

Волоски на коже приподнялись от нехорошего предчувствия. Кисть выпала из ослабевшей в миг руки и затерялась в траве. Но я и не думала её поднимать.

Сглотнув ставшую вязкой и горькой слюну, я обернулась. Как раз вовремя, чтобы разглядеть рассеивающиеся клочья серого тумана и моего совсем не покойного мужа, который нарочито медленно поправлял манжеты и улыбался мне. Эта улыбка заставила меня вздрогнуть.

— Ну здравствуй, дорогая, — ласково произнёс Гилберт, к сожалению, живой и абсолютно здоровый, — ты соскучилась?