Госпожа графиня (СИ)

29

— Ложись спать, — процедила сквозь зубы, боясь шевельнуться. Потому что поняла очень отчётливо, если повернусь, то стукну его в лоб или зубы. В полутьме сложно угадать.

А больных и умирающих бить нельзя.

Наверное.

Он ещё повздыхал у меня за спиной некоторое время, а затем побрёл к своей лежанке (видимо, всё же усомнился в моей выдержке). Долго возился, устраивался и наконец затих.

Во мне ещё некоторое время бурлило раздражение. Ну каков нахал! Бедненький, соизволил доесть мою ужасную стряпню!

Но по-настоящему я не злилась. Ситуация, скорее, веселила. Да и страх перед незнакомцем окончательно испарился.

Мне даже приснилось, как я гоняюсь за Морейном по сугробам со сковородкой, а он с воплями от меня убегает.

Проснулась я в полной темноте и тишине. Осторожно, чтобы не шуметь, слезла с лежанки и отправилась закрывать заслонку. К моему удивлению, она оказалась задвинута.

Я некоторое время стояла у печи, размышляя, могла ли я сама это сделать и не заметить. Но потом поняла, это не я. Это Морейн начинает отрабатывать своё содержание.

Мысль вызвала у меня улыбку. Значит, не такой уж он и умирающий. Это радовало. Да и рвение это весьма похвально. Думаю, я сумею найти ему применение.

Во второй раз меня разбудил забравшийся в ноздри аромат свежей сдобы. Это было до того неожиданно, что я не сразу поняла, где нахожусь и что происходит. Подскочила на своей постели и ткнулась плечом в печную стенку.

По другую сторону слышалось скворчанье масла на сковородке и мужской голос, напевающий незамысловатую мелодию песенки, которая не так давно стала популярной в столице.

Я сползла с лежанки и бросилась за печь, лишь для того чтобы застыть на углу, поразившись открывшемуся мне виду. На моей кухне готовил мужчина. Настоящий мужчина готовил настоящую еду. Этот ошеломительный аромат просто не мог лгать.

Морейн увидел меня и улыбнулся.

— Доброе утро, соня, умывайся и садись завтракать.

Он по-прежнему был в своих штанах. Но надел одну из рубах, что я забрала из людской. На широких мужских плечах рубаха смотрелась к месту. Ноги Морейна были обуты в валенки, в которых я выходила на улицу.

Только сейчас я обратила внимание, что солнце заливает весь флигель. А значит, уже около полудня. Я проспала половину дня и ничего не сделала!

Ни печь не растопила, ни дров не привезла, ни еду…

Я посмотрела на стоящую на плите сковородку, где подрумянивалась ароматная лепёшка, и молча пошла умываться. Морейн сделал большую часть работы. Да, дрова в ящике почти закончились, но это не беда. Сейчас позавтракаю и притащу.

Умылась я быстро, подгоняемая нетерпением и любопытством. Интересно, что там так вкусно пахнет. Кроме лепёшек я ничего не успела заметить.

К столу подошла уже медленнее, внезапно оробела, сама не зная почему.

— Садись, — уверенно пригласил меня Морейн. За мой стол в моём доме.

И я послушно опустилась на лавку, наблюдая за мужчиной. Он снял крышку с чугунка, из которого тут же вырвалось облако ароматного пара. Наполнил две миски и поставил на стол. Затем снял со сковороды лепёшку положил её сверху горки точно таких же румяных масляных кругляшков.

Я исходила слюной в ожидании завтрака. Но Морейн двигался нарочито медленно, будто красуясь. Я уже хотела поторопить его, а потом поняла. Он не красуется, он бережётся.

— Как твоя рана? — вопрос прозвучал неожиданно. И для меня самой тоже.

Морейн замер. Его рука дёрнулась было к рёбрам, но замерла на полпути.

— Всё нормально, не стоит твоего беспокойства, Оливия, — нарочито легкомысленно отмахнулся Морейн и поставил передо мной блюдо с лепёшками.

Аромат заполнил мои ноздри, заставляя рот истекать слюной, а голову лишая иных мыслей, кроме скорого завтрака. Но этот поступок был слишком очевиден, чтобы не вызвать вопросов.

Что скрывает Морейн? Почему не желает говорить о своей ране?

— Я хочу посмотреть, — заставив себя отвести взгляд от лепёшек, я глянула на Морейна.

— Хорошо, — кивнул он. Придвинул к себе свою миску и начал есть.

Я последовала его примеру.

В миске оказалась фасоль, смешанная со вчерашним мясом, к которому Морейн так критически отнёсся. Значит, приятный аромат шёл от лепёшек. И мой гость больше ничем не сможет меня удивить.

Но он смог.

Я ожидала привычного уже вкуса слегка недоваренной и недосоленной фасоли и жёсткого мяса, а получила вкуснейшее блюдо, где всё было в меру солёным, в меру разваренным и при этом наваристым. Кажется, Морейн не только доварил продукты, но и пережарил на топлёном масле, а после ещё протушил. Так, что вкус и аромат смешались в потрясающей пропорции.

Я ела ложку за ложкой и остановилась только тогда, когда моя миска опустела. Посмотрела в неё растерянно и перевела взгляд на Морейна.

И он снова всё испортил!

Этот мерзавец смотрел на меня с таким самодовольством, что я почувствовала острую необходимость сказать ему какую-нибудь гадость.

Но надумала только спросить:

— Где ты взял продукты? — кивнула на лепёшки.

— В ларе на крыльце, — он пожал плечами.

Ну конечно, а где ещё можно было их достать? Я почувствовала себя глупо. От этого ещё больше захотелось сказать ему что-нибудь едкое. Как назло, в голову ничего не приходило.

Я молча взяла лепёшку, отломила кусочек и сунула его в рот.

Боги! Лучше бы я этого не делала. Потому что это тоже было слишком вкусно, чтобы в этом признаваться. Может, Морейн готовил и не как заморский повар Гилберта, но этот завтрак показался мне верхом кулинарного искусства.

Теперь я понимала, почему он назвал вчерашнюю еду «ужасной стряпнёй». Хотя всё равно было очень обидно.

Я прожевала лепёшку, старательно изображая равнодушие. А потом нарочито спокойно поинтересовалась:

— А попить у нас что-нибудь есть?

Морейн вскинулся, бросив быстрый взгляд на плиту. Чугунок, в котором я обычно готовила отвар, стоял в стороне. Кажется, наш всёумейка о нём забыл.

Я с трудом подавила торжествующую ухмылку, заменив её на скорбное выражение лица. С печальным вздохом отложила лепёшку в сторону, хотя мне безумно хотелось её доесть.

И потребовала:

— Снимай валенки!

Морейн послушно стянул их, не сводя с меня недоумевающего взгляда. Я оделась, вышла на крыльцо и только там торжествующе улыбнулась. Кажется, жизнь и вправду начала налаживаться.

А затем потянулась к сосновым веткам, чтобы нарвать немного хвои для отвара.