Грешник

Глава 15

Следующим утром Син как животное в клетке вышагивал по своей пустой комнате. Он бодрствовал не из-за потребленной еды или крови. И не поспал он толком.

Чувство, что эта женщина будет нуждаться в нем, а он не сможет оказаться рядом, чувство беспомощности перед доминирующим солнцем, понимание, что он не сильный, что он слабый… все это наполняло его энергией, не позволяющей усидеть на одном месте. В результате его физических метаний, вещи, запрятанные глубоко в подсознании, вещи, которые он столько лет держал взаперти, грозили вырваться на волю.

Он изо всех сил сопротивлялся, но в итоге проиграл битву — благодаря зеркалу в ванной комнате. Уже там, стоя голышом перед раковинами, он обнажил клыки… просто желая доказать себе, что он все еще хищник… тогда все и произошло.

Настоящее растворилось, прошлое взяло верх, поглотив его подобно буре…

Старый Свет, 1687 год

Когда Син поднял голову, изо рта полилась кровь, падая на земляной пол хижины. Звон в ушах то появлялся, то пропадал, и он подумал о море, что также накатывало на скалы неподалеку. Сколько он пробыл в отключке в этот раз?

Нос был заложен, поэтому он сглотнул ком в горле, чтобы дышать ртом. Когда он задел языком место, где должны были находиться передние зубы, то обнаружил пустоты, два… нет, четыре… пустых саднящих места.

Он попытался встать, чтобы проверить, не сломаны ли руки и ноги, но делать этого не стоило.

Он аккуратно посмотрел на единственный соломенный тюфяк. Под кучей покрывал спало чудовище, груда плоти и мускул мерно вздымалась и опускалась, дыхание сопровождалось бульканьем. И даже во сне он держался за главное: мясистая рука, торчащая из-под слоев шерсти, своими грязными окровавленными пальцами цеплялась за открытое горлышка пузыря с медовухой.

Храп послужил для Сина сигналом к действию, и он оторвал торс от пола, чувствуя боль в плечах и ребрах. В хижине никогда не было порядка, но после того, как его избили медным чайником и отшвырнули подобно половой тряпке, бардак начал накапливаться. Единственное, что никогда не трогали, — мумифицированное тело его мамэн, завернутое в ковры, оно уже десять лет лежало на одном месте.

Осторожно усаживаясь на полу, он убедился, что боли в теле не указывали на серьезные повреждения. Воистину, отец всегда грамотно дозировал побои. Насколько пьяным бы он ни был, он никогда не избивал Сина до полусмерти, оставался всегда в шаге до точки невозврата…

Стало невозможным игнорировать пустую впадину живота, и не потому, что голод требовал немедленного утоления. Он так долго жил в режиме голодания, что нехватка еды стала для него привычным делом. Но урчание в животе было опасным.

Он не хотел будить своего отца, хотя, сложно было сказать, что хуже — потревожить мужчину в полупьяном состоянии или когда он проснется злой от похмелья.

Когда Син попытался встать, ноги задрожали, тощие и ненадежные, и он обрел равновесие, выбросив руки в стороны. Лежанка отца располагалась прямо перед тяжелой накидкой, что закрывала дверь наружу, и так как Син был претрансом, он не мог закрыть глаза и перенестись по воздуху. Придется передвигаться в телесной оболочке.

Положив руки на живот, он надавил, задерживая дыхание. Он аккуратно ступал на пятки, чтобы не потревожить отца, и оценивал свою безопасность по медовухе и пальцах на пузыре. Отец славился своей нестабильностью: если он проснется, его пальцы будут действовать по наитию…

Сосредоточившись на обратной стороне его руки, Син увидел что-то странное в плоти, покрытой запекшейся кровью. Что-то ослепительно-белое, и он подумал, что ночной припадок… или, дневной, он не был уверен… был настолько сильным, что отец разбил себе костяшки до крови, до самой кости.

Но нет.

Дело в другом.

Син прикоснулся к пульсирующему месту за его верхней губой, и что-то зашевелилось в его груди. Он не мог подобрать название этой эмоции, и, как и со многим в своей жизни, не мог контролировать это чувство.

Однако оно было достаточно сильным и настойчивым, чтобы толкнуть его на немыслимый поступок. Он подошел к чудовищу. Опустился на корточки перед лежанкой. Протянул руку, что была не уверенней руки его отца.

И удалил крошечный фрагмент, засевший в плоть его родителя.

Зуб.

Его зуб.

Бережно держа кусочек кости, словно он укачивал свою сломанную конечность, Син посмотрел на останки своей мамэн. Он очень скучал по ней, но также радовался, что она была избавлена от страданий. Воистину, ее останки хранили в этой лачуге не в память о былой любви. Они служили предупреждением тому, кто отказывался подчиняться.

Син положил свой зуб в карман потрепанных штанов и окинул взглядом пол. Нужно найти три других. Может, получиться…

— И куда ты направился, мелочь?

Дернувшись, Син задрожал. Пригнувшись, он вскинул руки, накрывая лицо. Ответ вырвался из него на уровне инстинктов. Привычки.

— Я должен добыть еду, — прошептал он. — Я иду за пищей.

От лежанки раздалось кряхтенье, и его отец поднял голову. У него была длинная, рваная борода, грубые черные волосы путались с копной, росшей на его голове. Глаза сверкнули под кустистыми бровями.

— Как найдешь, сразу возвращайся. Не трать время. Я проголодался.

— Да, отец.

Отец опустил взгляд на руку, лежащую на медовухе. Ручеек крови свежей и красной потек по его указательному пальцу — после того как Син вытащил зуб.

— Я пойду, — затараторил Син. — Я буду отчаянно просить милостыню. Я буду…

Он снова посмотрел на него и прищурился. В глазах плескалась ненависть подобно воде в пруду, потревоженной камнем.

— Я пойду, — сказал Син.

Быстро шаркая ногами, он обошел лежанку, но пришлось помедлить у тяжелой занавеси. Будучи претрансом он легко выносил солнечный свет. Но не его отец. Хижина располагалась внутри пещеры, вход в нее был хорошо защищен от солнечного света. Но если он не будет соблюдать установленный порядок выхода, то его засунут в клетку и опустят в речной поток.

Уж лучше быть битым.

— Мелочь, ты вернешься. — Хриплый голос отца звучал подобно проклятью Омеги, злобный, агрессивный, обещающий страдания. — Иначе я заскучаю, и придется искать себе развлечение. Если я уже его не нашел.

Син кивнул и выпал из хижины, вывалился на сырой камень пещеры.

Если я уже его не нашел? — мысленно повторил Син. Что натворил этот мужчина?

Выскочив из пещеры, несмотря на боль в ногах и торсе, он выпорхнул в ночь со всей доступной ему проворностью. Луна низко опустилась до горизонта, и это положение вселяло в него ужас. Сколько он пробыл без сознания? Как долго отец бродил по деревне и окрестностям?

Боги, что он натворил?

От страха пересохло в горле, и жажда привела его к ручью, у которого он рухнул на ободранные колени и опустил лицо в холодный поток. Кожу невыносимо жгло, но пока он напивался воды, прочищались мысли. Выпрямившись, он вытер глаза разорванными и окровавленными рукавами. Ночь выдалась холодной, но ему все всегда казалось холоднее.

До него дошел дымок костра по ветру, дувшему с юга. Не одного костра, их было несколько. В деревне кипела торговля, в ночные часы она жила и засыпала с приходом дня.

Обещание, данное отцу, заставило его двинуться в сторону поселения вампиров. Его чурались из страха перед тем, на что способен его отец, но находились и добрые души, жалевшие Сина, осознававшие проклятье, с которым он вынужден жить, помнившие, что сотворили с его мамэн… знающие, что произойдет с Сином, который был невероятно слаб, если он не насытит пищей чудовище в той хижине, в той пещере.

Но Син направился не в центральную часть деревни. Это произойдет позднее. Сразу же, как он сможет.

Вместо этого он устремился в лесную чащу, перешагивая валежник и низкие кустарники, двигаясь бесшумно, подобно оленю. Он ушел далеко, и, несмотря на усталость, не останавливался.

Не вскоре он добрался до опушки и осторожно выбрал укрытие за толстым деревом. Беда случится, если кто-то узнает о его появлении, и он бы не пришел, если бы мог.

По ту сторону поля, усеянного дикими цветами, располагался крытый соломой дом, скромный, но приятный взору, и он доверился отсутствию тревожных признаков. Горел, казалось, только камин. Он не видел и не чувствовал следов кровопролития. Также…

Деревянная дверь широко распахнулась, и звук женского смеха напомнил о весеннем щебетании птиц, и, как и птицы слетают с насиженной жердочки, так и две фигуры выпорхнули на крыльцо. Одна невысокая и коренастая, некрупный мужчина бежал так быстро, как мог, а позади него развевалась розовая лента. Другая — высокая женщина, что совсем недавно пережила превращение, ее длинные светлые волосы струились позади нее подобно флагу, пока она преследовала своего брата и наживу, которую он похитил. Они обежали огород, разбитый посреди луга, и добрались до пастбища, где паслись две дородные коровы.

Плечи Сина обмякли, и он наконец смог вдохнуть полной грудью. Пока эта женщина и ее семья в безопасности, остальное не имело значения. В деревне она всегда была добра с ним и никогда его не боялась. Воистину, она, казалось, не замечала его лохмотья и смрадный запах. Она видела только его голод и страдания, и никогда не отводила глаз, как это делали многие, намного старше нее. И она не просто жалела его. Она украдкой передавала ему одежду, которая, судя по запаху, была пошита именно для него. Сейчас он носил штаны из крепкой, плотной ткани, его единственное пальто, что согревало его в холода, но забытое сейчас в спешке, также было сшито ее рукой.

Она была лунным светом на его ночном небе, лишь она дарила ему покой. Один взгляд на нее — шла ли она с корзиной, полной тканого материала, или же спорила со своим братом — этого было достаточно, чтобы придать ему сил.

Когда женщина с братом скрылась за сараем, Син собирался наблюдать и дальше, развлекая себя фантазиями о несбыточном. Воистину, он представлял, что она бежит именно за ним, он бы позволил себя догнать. В своих мыслях он уходил далеко в будущее, после своего превращения. Он видел себя высоким и сильным, способным защитить ее, обеспечить ее безопасность, его мускулы стали бы гарантией тому, что жестокий мир не причинит ей боли…

Он подскочил, услышав треск ветки.

— Сын мой, что ты здесь забыл? — раздался рык позади него.

Стук в дверь вернул Сина в настоящее, хотя он не сразу пришел в себя. Часть его все еще осталась среди деревьев, на краю цветущего луга, и он был благодарен тому, кто прервал его воспоминания. Он не желал возвращаться в прошлое. Было много поводов для этого, и особенно — та самая ночь. Может, если бы тогда все случилось иначе, он был бы сейчас другим.

С другой стороны, может, он был проклят с рождения, и все, что произошло в его жизни в дальнейшем, было неизбежно и предопределено.

— Иду, — пробормотал он, когда стук повторился, и он оправился от вынужденной паузы.

Потревожившему его бодрствование лучше иметь на это хорошую причину.

Сегодня он не хотел ни с кем иметь дело, сильнее, чем обычно.