Пока Син и его женщина, Джо, пробирались к своим местам за столом, Роф отступил в сторону и обнаружил, что все еще пытается ужиться с новой реальностью.
Война закончилась. Наконец-то.
Держа на руках сына, он представлял лица людей, сидящих вокруг его стола. Он мог сказать, кто где сидел по звукам голосов, а также по запахам. Но это не то же самое, что видеть глазами.
Тем не менее, он будет благодарен за то, что имеет.
Шепотом отдав команду Джорджу, он позволил увести себя туда, куда захочется псу, и они неуклонно продвигались к основанию парадной лестницы. Он легко поднялся, и наверху держал курс прямо, в свой кабинет.
Глубоко вздохнув, он вспомнил расстановку в помещении.
Кресло.
Древний резной трон, на котором сидел его отец.
Подойдя к трону, Роф мысленно вернулся в прошлое, вспоминая, как заполз в тесное укрытие в замке, еще в Старом Свете, и оттуда наблюдал, как лессеры в помещение ворвались и безжалостно убили его родителей. Он был беспомощным, слабым претрансом, которого спрятали его мамэн и отец… Рофа защитили те, кого должен был защитить он.
Когда Джордж дал понять, что прибыл к месту назначения, Роф протянул руку в пустоту, нащупывая высокую спинку трона. Казалось уместным, что королевский перстень с глухим стуком коснулся старого дерева.
Прижимая к себе Рофа-младшего, он другой рукой сжал многовековое резное полотно.
— Отец, все кончено, — произнес он надломано. — Конец. Мы победили.
Когда чувства захлестнули его, он сел на трон и посадил сына к себе на колени, прижимая к себе драгоценного малыша.
И именно тогда он услышал «мяу».
Повернув голову на звук, Роф нахмурился. А потом…
— Аналисс?
Присутствие Девы-Летописецы тяжестью ощущалось в комнате. Вряд ли он смог бы выразиться лучше.
— Да, — сказала она своим голосом. — Это я.
Чтобы скрыть свои эмоции, Роф усмехнулся.
— Я задал вопрос, да? Какая непростительная грубость с моей стороны.
— Эти ночи в прошлом, мой добрый друг.
Роф почувствовал, как она приблизилась к столу.
— Мы победили. Но вы и так это знаете?
— Да.
— Жаль, мой отец не увидит это. Как и моя мамэн.
— Они могут. Они всегда с тобой.
Роф вынужденно прокашлялся. А потом он попытался — и не смог — скрыть гордость в своем голосе.
— Это мой сын. Но Вам и это известно, не так ли?
— Да. — Симпатия в ее голосе стала неожиданностью. — Мне многое известно.
— Значит, Вы не ушли полностью. Но… кот? Вот это да.
— Я была с твоей Королевой с самого первого дня.
Он рассмеялся.
— Ну разве я не везунчик?
— Ты — хороший Король. Твой отец гордится тобой.
Глаза Рофа за солнечными очками заморгали.
— Не нужно таких слов. Иначе я совсем поплыву.
— А что касается твоего сына, то он похож на тебя.
— Правда? — Роф провел пальцем по мягким волосам Рофа-младшего. — Знаете, его глаза изменились. Они были синими. Сейчас они зеленые. Бэт не хочет, чтобы я знал. Она держала это в секрете, но я подслушал, как она обсуждала это с Доком Джейн. Мне все равно. Он идеальный, именно такой, какой он есть.
— Да, это правда. — Настала пауза. — Убедись сам, мой добрый друг.
Внезапно его зрение вернулось к нему, расширяясь из пары крошечных точек, позволяя ему ясно как день увидеть Рофа-младшего…
… он был потрясен до глубины души.
Задыхаясь, Король отшвырнул очки и жадно впился взглядом в своего сына: изучал черты лица, которое было точной копией его собственного, угольно-черные волосы, густые и блестящие, ручки и торс, что даже на стадии роста обещали быть сильными и мощными.
А еще были его глаза.
Ясные… и ледяные зеленые, как и его собственные. И эти глаза смотрели на него с необъяснимой серьезностью. Разве мог малыш знать, насколько важен был этот момент?
— Он знает, — сказала Дева-Летописеца. — Этот малыш, у него древняя душа.
Роф поднял голову. И вот она — сияние света в форме женщины, парящей по другую сторону стола, над обюссоновским ковром.
— Он будет хорошим правителем, — сказала она. — Он будет жить долго и успешно, сохранит и преумножит твое наследие. И да, он найдет свою любовь. Будь уверен.
Роф уставился на своего сына. Слезы в глазах его жутко бесили. Он знал, что зрение вернулось ненадолго, и не хотел тратить ни секунды на размытую картинку.
— Вы вручили мне великолепный дар этой ночью, — сказал он на Древнем Языке.
— Ты долго и упорно шел к победе. Ты заслужил это. Отныне береги себя, Роф, сын Рофа, отец Рофа.
Роф поднял голову.
— Я все еще должен Вам услугу. Помните?
Несмотря на то, что Дева-Летописеца была лишь источником света, он мог поклясться, что она ему улыбалась.
— О, я не забыла. И в свое время ты вернешь свой долг, не сомневайся. Ну а сюда идет твоя шеллан. Я дам тебе минуту с ней, а потом…
— Я знаю. Берегите себя, Аналисс.
— И ты, мой добрый друг.
Как только Дева-Летописеца исчезла, в дверях кабинета появилась Бет.
— Роф, ты…
Она замолчала, когда он обратил на нее сфокусированный взгляд. И накрыла рот рукой.
— Роф? — тревожно спросила Бэт.
— Ты такая красивая.
Когда она бросилась к нему, он запомнил для себя ее распущенные темные волосы и сияющую кожу, ее глаза и тело, ее… всю. Его глаза изголодались по тому, что они сейчас видели, и когда Бэт приблизилась, он взял ее за руку и притянул к себе на колени. Затем он посмотрел на Джорджа.
— И тебе тоже привет, хороший мальчик.
Роф погладил идеально квадратную голову золотого ретривера. Затем снова посмотрел на своего сына и шеллан.
— Как это произошло? — выдавила Бэт, коснувшись его бровей.
— Это подарок от старого друга. — Он погладил ее волосы. Ее лицо. — И это продлится недолго.
— Дева-Летописеца была здесь? — потрясенно произнесла она.
— Как оказалось, она всегда с нами.
Роф поцеловал свою шеллан. Поцеловал своего сына. Поцеловал свою собаку.
Затем, бросив последний взгляд на всех троих, он закрыл глаза. Для него было важно контролировать потерю зрения. Если бы пришлось наблюдать, как его семья исчезает, он бы запаниковал. Но сделать это самому менее травматично.
— Глаза Рофа-младшего теперь зеленые, — раскаиваясь, призналась Бет. — Они изменились довольно давно. Я не хотела, чтобы ты переживал.
Роф улыбнулся.
— Он идеален. Именно такой, каким его создала Дева-Летописеца.
— Я люблю тебя, — прошептала его шеллан.
Сделав глубокий вдох, Роф медленно поднял веки… и ничего не увидел. Но его семья все еще была с ним. Он чувствовал их вес, тепло… и шерсть.
С миром и любовью в своем сердце, Роф сказал:
— И твой голос во тьме — моя причина жить.